Чужое лицо
Шрифт:
Но приходило очередное утро, звонил Ставинский, у него был веселый и чуть ироничный голос: «Алло, миссис Вильямс? Это ваш муж. Как вы спали, дорогая? Я думаю, не поехать ли нам сегодня за город? Погода роскошная, солнце, теплынь…» И она говорила себе: ладно, подождем еще день, но она уже врала себе, потому что ждала, что сегодня, сегодня у них со Ставинским случится что-то.
На белом, взятом напрокат «ягуаре» Ставинский приезжал за ней в отель – свежий, гладко выбритый, в хорошем французском костюме, который они вдвоем выбрали ему в «Блумингдейле», и снова, после легкого завтрака в отеле, хайвеи и сельские дороги летели под колеса их машины, и Ставинский со смехом превышал дозволенную скорость и швырял на заднее сиденье полученные от полиции штрафы – со штрафами потом разберется CIA,
В отличие от Вирджинии Ставинский хорошо знал, что влечет его к этой женщине. Он влюбился в нее с первого взгляда, еще тогда, в больничной палате. Это была именно та женщина, которую с юности ищет себе каждый мужчина и почти никогда не находит, – женщина, похожая на его мать. И надо же случиться, что он встретил ее именно тогда, когда ему уже сделали пластическую операцию, когда он похоронил самого себя на кладбище в Нью-Джерси и у него нет пути назад – он должен вернуться в Россию, должен ее потерять. Тем дороже были для него все дни, проведенные с ней, тем охотнее он возил ее по ее любимой Америке, по этим кемпингам, отелям, ресторанам, паркам, сорил деньгами – порой ему казалось, что как бы через нее он отдает своей матери то, что недодал. Ведь каждый мальчик мечтает в детстве подарить своей матери целый мир – путешествия по дальним странам, роскошь и комфорт заморских стран, концерты, пляжи, выставки, дорогие рестораны.
У Ставинского было чувство, что теперь он делает это не только ради самой Вирджинии, но и ради матери. И он ждал, он уже с нетерпением ждал этой поездки в Россию – там он покажет Вирджинии то, что в детстве собирался показать своей маме, – Ленинград и Москву, столичные театры и концертные залы, интуристовские отели, выставки, Большой театр, Пушкинский музей, Эрмитаж, Невский проспект, загородные московские рестораны с грузинской кухней, Дом кино и Дом журналистов – за деньги там можно побывать повсюду, но мама не дожила до его денег, мама лежит на саратовском кладбище, так и не осуществив мечту своей юности – побывать хотя бы в Ленинграде…
Он уже знал, что не выдаст операцию КГБ, не станет подвергать риску эту женщину. Черт с ним, думал он о самом себе, черт со мной, не пропаду, а если пропаду – так и черт с ним, со мной, сколько можно жить, загнивая в собственной горечи и желчи, зато хоть напоследок поживу как надо. Конечно, КГБ спохватится и начнет искать того человека, который улетит вместо него из России, и будет объявлен всесоюзный розыск, и значит – по всей стране, в каждом, самом глухом и дальнем отделении милиции будут висеть его фотографии, и хоть ты сделай себе еще одну пластическую операцию (а где в России сделаешь пластическую операцию, там их не делают) – не поможет, рано или поздно КГБ выйдет на него, петля затянется. Ну и что? – бравировал он сам перед собой, можно будет принять яд и кончить с этой жизнью, но зато это будет – ЖИЗНЬ. Он еще успеет пожить в России, и он еще успеет поцеловать эту женщину – там, в Москве…
Честно говоря, он просто трусил, просто боялся прикоснуться к Вирджинии, показать ей свое желание, страсть – кто он для нее? Неудачник, не прижившийся в ее стране. Слабак, который так и не смог адаптироваться и не стал американцем. Да, только и всего. Она принимает его дружбу, его откровенность потому, что они в одной упряжке, потому что таков у нее контракт с CIA. Это их работа – быть какое-то время вмеcте. И только. Но если он позволит себе что-то большее, как она ответит на это? Даст по морде? Окатит холодом американского презрения? Повернется и улетит в свою Калифорнию? Нет, он не может сейчас позволить себе такую роскошь – потерять эту женщину. Он будет часами рассказывать ей о России, о себе, о своей маме, о бывшей жене, о дочке, о московском телевидении, где проработал двенадцать лет, о Портланде и первых годах эмиграции, даже о Барбаре из «7/11», а потом, отвезя ее в отель, вернется в свой «Шаратон», вызовет на час какую-нибудь японку и облегчит накипевшую за день страсть, но не тронет Вирджинию, не прикоснется к ней и ничем не выдаст себя ради того, чтобы ее же не потерять раньше времени.
…Вечером, 27 октября, когда они с Вирджинией прикатили в отель с очередного концерта, их ждал в вестибюле
Мак Кери. У него было хмурое и официальное лицо.19
Мак Кери только сегодня утром прилетел из Стокгольма и днем совещался с Даниелом Дж. Купером. Редактор «Вашингтон геральд» не стал вызывать своего московского корреспондента в Вашингтон, с трудом удалось вытащить Стивенсона хотя бы на день опять в Стокгольм, да и то потому, что в Стокгольме у него шведка-любовница. Но толку от их встречи не было никакого – Стивенсон наотрез отказался искать этого полковника Юрышева, а на предложение как бы невзначай встретиться с ним на военном параде на Красной площади сказал скептически:
– Теперь, после убийства Садата, во время военного парада на Красной площади будет такая охрана трибун, что не только встретиться – дохнуть не дадут. Нечего и думать подойти к трибуне военных. Я получил белый пригласительный билет на трибуну журналистов – это триста метров от правительственных трибун, и максимум, что можно сделать, – это снять эти трибуны телеобъективом. Ну и какой толк? Даже если Юрышев будет на параде – как он узнает, что я снимаю его с такого расстояния? Он будет стоять истуканом, как все они, руку под козырек, и все.
Так ни с чем Мак Кери и прилетел назад в Америку, и они с шефом решили закрыть это дело. Во всяком случае, надеяться, что лодка всплывет возле берегов Швеции завтра или послезавтра, нечего – если она не всплыла практически в течение всего октября, то, скорей всего, русские отменили эту операцию и нужно искать другие способы выйти на этого Юрышева. Но это займет время, и держать тут двух людей – Вирджинию и Ставинского – бессмысленно.
В баре Мак Кери заказал Вирджинии ее любимую джинджиреллу, а себе и Ставинскому водку с оранжадом.
– К сожалению, у нас изменились планы, и эта операция отменяется или… или откладывается на неопределенный срок, – сказал Мак Кери Ставинскому и Вирджинии. – Госпожа Парт, спасибо вам за сотрудничество, вы получите все, что вам причитается за этот месяц, и будем считать, что наш фильм закрыт. Завтра или послезавтра – как захотите – вы можете лететь в Лос-Анджелес, у вас на руках билет с открытой датой. И вот ваш чек. Здесь не указано, что это от CIA, не беспокойтесь. Чек от военной киностудии, так что, если хотите, можете сказать своим друзьям, что вы снимались в фильме для американской армии.
Он увидел, что Вирджиния заглянула в чек и что ее лицо удивленно и обрадованно вспыхнуло от полученной суммы – 7500 долларов. Он усмехнулся:
– Еще раз спасибо. – И повернулся к Ставинскому: – С вами, конечно, несколько сложней, господин… гм-м… даже не знаю, как вас теперь называть. Во всяком случае, вот ваш чек – здесь ровно треть той суммы, о которой мы с вами договаривались. Чек без фамилии, на предъявителя, так что не потеряйте – утром в банке можете обменять его на наличные или на травел-чеки. Дальше: мы понимаем, что с таким, не своим, лицом вы не можете воскреснуть из мертвых и явиться к дочери, но если хотите, – доктор Лоренц вернет вам ваше лицо. А по поводу вашей смерти – ну, я думаю, что это была обычная полицейская ошибка. Вас ограбили какие-то бандиты, избили, раздели и без сознания выбросили из машины, и вы пару недель провалялись в госпитале, а грабитель с вашими документами попал в автомобильную катастрофу, и по этим документам полиция сообщила дочке о вашей смерти. Так бывает. Подробности и всякие шрамы на теле можно сотворить в той же клинике у доктора Лоренца. Деньги, которые мы вам даем, я думаю, компенсируют этот моральный урон. – Он видел, что для Ставинского это был сильный удар, почти нокаут.
– А что? Русские не дали нам въездные визы? – глухо спросил Ставинский.
– Нет, визы есть. Просто, как я вам сказал, у нас изменились планы, в которые я посвятить вас не могу.
– А если… а если я откажусь от вашего предложения?
– То есть? – не понял Мак Кери. – От денег?
– Нет. – Ставинский усмехнулся. – От денег – нет. А вот снова менять лицо и воскреснуть опять как Ставинский…
– Ну что ж. Я предполагал это. Мы вам поможем изменить фамилию, – сказал Мак Кери. – В принципе, по американским законам любой гражданин может изменить свою фамилию.