Чужой для всех

— Не беспокойтесь господин майор, это ненадолго, — хладнокровно произнес все тот же молодой офицер и, обернувшись, удивленно посмотрел на майора внимательными серыми глазами. — Думаю, наш передовой взвод наткнулся на группу русских 'окруженцев'. Скоро бой закончится'.
–

Мне бы ваше спокойствие, — роптал майор. — Вы не женаты Франц, а у меня двое детей школьников: Эммочка и Пауль и у Вильды больное сердце. Она не выдержит, если со мной что-то случиться.

— Вам бы булочки выпекать господин майор, как раньше, а вы решили военным ремеслом заняться, — добродушно засмеялся оберлёйтнант Ольбрихт. — Слышите? Уже не стреляют.

— Слава Богу! — майор вновь протер вспотевший лоб. — А вы провидец господин Ольбрихт. — Не преувеличивайте господин майор. Просто я изучил в штабе последнюю сводку о противнике. Короткий бой действительно, еще толком не начавшись, после нескольких орудийных выстрелов затих. Движение обеспечивающих подразделений продолжилось.

Через десять минут 'Оппель- капитан' с офицерами управления, беспрепятственно подрулил к самому большому зданию в поселке. На его входе еще висела добротная доска с надписью 'Сельский Совет'. Офицеры не спеша вышли из машины. Их внимание сразу привлекла недалеко стоявшая группа солдат и младших командиров, которые громко смеялись. Ольбрихт огляделся и по эмблемам, красовавшимся в виде медведей на башнях танков, понял, что это танкисты из 3-ей танковой дивизии.

Когда майор Зигель, так звали интенданта, и оберлёйтнант Ольбрихт подошли вплотную к веселящейся группе панцершютце, те притихли. Только рослый, с закатанными рукавами танкист унтер-фельдвебель, не замечая их, оскалившись, садистки длинной палкой тыркал в лежащего раненого человека. Тот был русским танкистом. Его обгорелый комбинезон говорил о ранении и недавней трагедии. Молоденький паренек сидел на пыльной дороге и затравленно, жалостливо смотрел на немцев. Его лицо было в кровоподтеках. Из рассеченной губы текла кровь. Он пытался отвернуться от ударов унтер-фельдвебеля, но у него это плохо выходило. Получая ощутимые толчки, он слабел на глазах.

— Что здесь происходит? — громко произнес Ольбрихт. — Кто старший, доложите?

Рослый унтер-фельдвебель недовольно повернулся и нагло посмотрел в лицо Франца. На его черной помятой танковой двубортной куртке висел знак за штурмовые атаки и серебряная полоска за ранение. Не приняв стойки смирно, он смело ответил, глядя прямо в глаза оберлёйтнанта, не обратив внимания что в двух шагах от того сзади стоял майор:

— Это наш пленник господин оберлёйтнант. Мы его допрашиваем.

— Допрашиваете? — удивился Ольбрихт. — Какие показания дал русский пленный?

— Этот русский Иван не понимает по-немецки. Придется его расстрелять. Возится с ним нам некогда.

— Подождите выполнять свои экзекуции унтер-фельдвебель, — не отводя взгляда, твердым берлинским акцентом проговорил Ольбрихт. Его раздражал бесцеремонный вид сержанта. — Приведите себя в порядок и доставьте военнопленного в это здание. Я сам его допрошу. Ольбрихт осознавал, что влезает не в свое дело. Но позволить у всех на глазах убить, как зверя, этого военнопленного, он не мог. Он был так воспитан.

— Господин оберлёйтнант! Это наш пленный и мы с ним поступим так, как считаем нужным, — вдруг раздался раздраженный голос. Майору Зигелю была не интересна возня по поводу пленного и он, видя назревающий конфликт с самоуверенными танкистами, удалился осматривать здание сельсовета.

— Кто вы? Представьтесь? — Ольбрихт внимательно посмотрел на подошедшего старшего лейтенанта. Тот хотел что-то возразить, но передумал, видя перед собой мужественного, строгого, хотя и молодого офицера, явно прибывшего из штаба.

— Командир 2-го взвода, 4-ей роты, 2-го батальона, 6-го полка, третьей танковой дивизии оберлёйтнант Нотбек.

— Оберлёйтнант Ольбрихт второй адъютант командира 24 моторизованного корпуса. Офицеры отдали друг другу приветственную честь.

— Вы выполнили свою задачу господин Нотбек?

— Да господин Ольбрихт. Отмеченные на карте поселки свободны от русских. Южнее их тоже нет. Во время разведки произошел встречный бой с русским танком. Унтер-фельдвебель Румпф, командир взвода указал в сторону танкиста с палкой, одним точным выстрелом поразил врага. Наши потери: один мотоцикл и два раненных панцершютце.

— Хорошо оберлёйтнант. Унтер-фельдвебель Румпф, должен вам заметить, достоин большего поощрения, чем избиение пленного палкой. Подумайте об этом. Командир взвода моментально покраснел. — Об успехах в бою будет доложено в полк господин оберлёйтнант.

— Хорошо и прикажите привести пленного к нам. Я и майор Зигель допросим его. Я знаю немного русский язык. Только приведите военнопленного в порядок. Не нарушайте конвенцию об обращении с военнопленными.

— Слушаюсь господин оберлёйтнант.

Когда Ольбрихт зашел в дом, здесь уже работа кипела вовсю. Солдаты быстро и весело выносили старую мебель и различную канцелярскую рухлядь. Два гренадера, напевая известную солдатскую песенку: 'Я замужем и то, что вы молодой человек умеете делать, то же самое умеет делать мой муж' ударами прикладов сбили доску, владельца здания, а затем водрузили над входом нацистский флаг. Красное полотнище с белым кругом и черной свастикой по центру сразу придало зданию мрачно-зловещий вид.

Ольбрихт прошелся по коридору помещения, и случайно наступил сапогами на осколки стекла. Раздался характерный хруст. Лицо оберлёйтнанта скривилось как от зубной боли. О, черт! — выругался он. Ольбрихт плохо переносил звук раздавленного стекла.

Обойдя осколки и переступив через сваленные комиссарские газеты, он открыл очередную дверь и вошел в большую комнату. Посредине комнаты вальяжно на венском стуле сидел майор Зигель. Он курил сигарету и раздумывал о выполнении текущих задач. Увидев Ольбрихта, Зигель прервался от своих размышлений и без энтузиазма спросил:

— Как дела господин Ольбрихт? Разобрались с танкистами? — Майор Зигель, как и любой трусливый человек, а он был таковым, недолюбливал мужественных людей. В них он видел опасность для своего существования. К разряду таких людей он относил и Ольбрихта. С первой встречи перед войной, когда Франц прибыл в управление корпуса, он не возлюбил того за прямоту, честность, офицерскую порядочность, а позже и за смелость в бою. Сам Зигель был малодушным, неискренним, боязливым человеком и понимал, что рядом с Ольбрихтом выглядит тускло. Это всегда его возмущало, а ведь он был гораздо старше этого сопляка. Но побороть в себе мучавшие внутренние противоречия он не мог. Поэтому, будучи старшим по званию, он не мог приказать оберлёйтнанту Ольбрихту. Он его просто боялся. Считал его выскочкой и 'выдвиженцем'. Всегда оказавшись рядом с ним при решении служебных дел, он старался уйти от ответственности и подставить под удар Франца.

— Как дела господин Ольбрихт? — вновь задал вопрос Зигель, видя молчание молодого адъютанта. — Умерили танкисты вашу прыть?

— Сейчас приведут сюда военнопленного господин майор, и мы его допросим. Не возражаете? — не замечая колкости майора, ответил тот.

— Зачем он нам нужен? Это не наше дело Франц. Пусть танкисты сдадут его в штаб полка, — Зигель вскочил и стал нервно ходить по комнате.

— Возможно дело не наше. Но я господин майор не могу позволить этим веселым парням просто вот так убить человека. Это не гуманно.