Чужой портрет
Шрифт:
Инь и ян, сплетенные в одно…
Он перестает меня целовать ровно за мгновение до того, как входная дверь хлопает, а в коридоре слышится звонкий голос Ваньки.
Отпускает и мягко подталкивает в сторону гардеробной, заставляя зайти.
Закрывает дверь.
А через секунду я слышу, как Ваня влетает в коридорчик:
— О, Каз! Здорова!
— Привет, брат, — я без сил прислоняюсь к обратной стороне двери, пытясь унять бешено бьющееся сердце и остудить красные щеки. А Каз в полуметре от меня совершенно спокоен, судя по голосу… Как ему это удается? — Ты чего тут потерял?
— Да
— Да она в раздевалке, Вань, я видел, как заходила…
— Да? Марусь? Ты там?
— Да, Ваня, — не знаю, какими усилиями мне удается сделать голос спокойным, наверно, это просто что-то настолько атавистичное, что даже не обдумывается, исключительно на рефлексах выдается, — я скоро, не волнуйся!
— Ага… — голос Ваньки чуть озадаченный, но, вроде бы, не подозрительный, — а ты чего тут делаешь? — хотя, нет… Рано я обрадовалась. Ваня — сын своего отца, не по годам развитый и умеющий подмечать детали, — в полотенце…
— Так я вышел воды попить, — отвечает спокойно Каз, — в хамаме сидел с Аром.
— А-а-а-а… Ну ладно. Я Марусю подожду тогда.
— Да не надо, она выйдет, я отвезу ее.
— Почему ты? — в голосе Ваньки все больше подозрительности, — какого фига, Каз? Она — моя учительница! Нефиг к ней клеиться! Маруся!
— Ваня, — я подпрыгиваю, мгновенно мобилизуясь, принимаюсь лихорадочно переодеваться и одновременно увещевать ярящегося от ревности Ваньку через дверь, — я скоро! И я сама Казимира Андриановича попросила… Ему в ту же сторону, как выяснилось…
— Как у тебя отчество? — а теперь в голосе Ваньки изумление, чистое, по-детски непосредственное, — Андрианович? Них… Кхм… То есть, офигеть! Откуда такое?
— А это, брат, самая большая загадка, — мирно говорит Каз, — пошли на улицу, не будем мешать Марусе…
— Нет, ты мне расскажи! — не отстает Ванька, — крутое отчество же! Папу Андриан звали?
— Не знаю, брат, — смеется Каз, — я же детдомовский… С таким именем и привезли, похоже… Или кто в детдоме с фантазией был…
Их голоса удаляются, похоже, Каз тащит Ваньку к выходу из домика. И я выдыхаю.
Сажусь на пуфик, машинально сминая в руках футболку, смотрю на себя в большое напольное зеркало.
Оттуда на меня испуганно и ошарашенно таращится взлохмаченная девушка с нервным румянцем во всю щеку и слишком красными губами. Абсолютно неприличный вид…
Полностью соответствующий реальности.
Надо собраться, Марусь.
Надо как-то прийти в себя.
Подумать, что делать дальше…
И как жить.
И как себя с Казом теперь вести… И…
Трогаю щеки, скольжу подушечками пальцев по губам, и все нервные окончания сладко подрагивают… Как он целовал… Боже… Если еще захочет, разве смогу я противиться? Смогу его ограничивать? Теперь, когда знаю, каково это, когда по своей воле, по своему желанию? При одном воспоминании все внутри екает взбудораженно, томно.
А я сама?
Себя-то я смогу удержать теперь?
Глава 37
В дороге за Вальчиком я никак не могу прийти в себя, выдохнуть. Основная причина моего нервного, взбудораженного состояния сидит рядом, спокойно рулит
и, похоже, вообще никак не осознает, что со мной происходит. Это к лучшему, конечно, иначе бы совсем плохо все было.И без того стыдно и неловко.
Я молчу, смотрю в окно, не понимая, как себя вести в этой ситуации.
Надо же что-то говорить, да? Что?
У меня совсем нет опыта в подобных вещах…
Обсуждать случившееся?
Ни за что!
От одних мыслей щеки красные до сих пор! А если еще и разговаривать об этом… Ох, мамочка…
Очень помогло бы, если б Каз вел себя, как раньше… На самом деле, он так и делает, но мне все время кажется, что он на меня смотрит… И что он тоже все время думает об этом… А еще кажется, что все остальные в доме уже знают, что мы делали…
Хотя ничего не указывает на такое развитие событий, но мне кажется…
И теперь еще больше стыдно и неловко. Словно я обманула доверие Ани, Ляли… Словно повела себя недостойно.
Если Аня знает… или узнает… что она обо мне подумает?
Становится обидно, потому что я не специально, я ни в чем не виновата! А получается — виновата…
На глаза наворачиваются слезы, выдыхаю прерывисто, сдерживая судорожный всхлип , смотрю в окно на пролетающие по обочине дороги домики.
Когда машина тормозит, а затем резко сворачивает в проулок, совсем не туда, куда надо, отрываюсь от окна и с удивлением и испугом смотрю на Каза.
Зачем он?..
Продолжить хочет?
От догадки этой в груди становится тесно, потому что сердце словно расширяется в размерах, закрывает собой легкие, не дает дышать.
И это совсем не похоже на тот дикий ужас, который я испытывала поначалу с Алексом. И на дальнейшее обреченное безразличие тоже не похоже, естественно.
Это какое-то новое для меня ощущение.
Странное и, если быть честной, приятное.
Боже, столько нового в моей жизни…
— Марусь, что происходит? — Каз не делает попыток дотронуться до меня, обнять, поцеловать, и я не знаю, радоваться этому или нет. Не понимаю себя. Зато понимаю, что он все же намерен поговорить о случившемся. И краснею, словно девочка малолетняя.
— Ничего… — бормочу, стараясь не встречаться с ним взглядом. Стыдно почему-то.
— Так, стоп, так не пойдет, — он неожиданно тянется ко мне и подцепляет за подбородок пальцами, заставляя посмотреть на себя, — что такое? Ты боишься, что ли?
— Не… знаю… Нет… Но… — слышу со стороны свое бормотание, и стыжусь теперь его уже! Курица какая, заикающаяся!
— Марусь… — он мягко поглаживает большим пальцем нижнюю губу, глаза в полумраке салона совсем темными становятся, — ты чего испугалась? Меня? Ты думаешь, что будет дальше? А?
— Я… не знаю… — шепчу я, завороженная разбойной глубиной его глаз, — просто все так… странно…
— Что странно? — удивляется Каз, — то, что я — нормальный мужик и мне нравится красивая девушка?
— Я? — он про меня, да?
— Нет, бл… Черт… Ар! Или Хазар! — Каз улыбается белозубо, и это безумно красиво. И безумно привлекает.
— Я просто… — и тут мне в голову приходит воспоминание их с Аром разговора, — просто… На кого я похожа?
Каз хмурится непонимающе, и я продолжаю, потому что, если уж начала, надо договаривать.