Чужой

— Что ты сегодня делала? — спросила она Вишенку.

— Ничего!— сказала Вишенка и, как и ожидала Уля, тут же начала рассказывать.

Утром ей не хотелось вставать, потому что шел дождь, и она даже пыталась выклянчить у матери завтрак в постель под предлогом, будто у нее болит горло («Конечно, после оды горло сразу бы прошло, понимаешь?»), но хитрая мама, к сожалению, сразу открыла обман... Мама собирается пе­решить Вишенке порванную юбку. . . Они вместе с мамой должны были написать отцу, но написала, разумеется, мама, потому что Вишенка это занятие терпеть не может.

— Я просто прибавила в конце «целую сто тысяч раз» и подпись. Разве мало?

Это был рассказ о самых обыкновенных, будничных де­лах, но Уля слушала его, как чудесную сказку. У Вишенки мыла мать. И отец, настоящий отец. Хотя девочки дружили уже довольно давно, Уле казалось, что она все еще мало знает о жизни Вишенкиной семьи. И что, когда она узнает побольше, она сможет до конца понять и осознать, чего лишила ее судьба. Поэтому Уля исподволь выспрашивала Ви­шенку, страстно желая, чтобы ответы были как можно длин­нее и подробнее. Как хорошо, что по водосточным трубам с громким бульканьем бежит вода, а на оконные стекла волна за волной налетает дождь, отгораживая маленькую кухоньку от всего мира!

— Скажи, — нерешительно спросила Уля, когда Вишенка на минутку остановилась, — ты говоришь своей маме все-все?

— Все-все?.. Ну что ты!

— Почему?

— Мама совершенно не понимает некоторых вещей.

— Каких?

— Во-первых, что жизнь сейчас не такая, как раньше. Мама считает, что я должна вести себя так, как вела себя она в моем возрасте. И, когда что-нибудь делается иначе, она ужасно нервничает. Зачем же мне ее расстраивать вся­кой ерундой? По-моему, это было бы глупо, — рассудила Ви­шенка. — Надо быть самостоятельной.

Уля тоже была самостоятельной, куда самостоятельнее, чем Вишенка, но совсем не потому, что ей этого хотелось. Уж она-то рассказывала бы своей маме все-превсе. Видимо, мама у Вишенки хоть и добрая и славная, а все-таки не такая, какой была бы мама Ули.

Уля задумалась. Вишенка заметила это и спросила:

— Слушай, ты ведь первый раз живешь у своего отца, правда?

— Да.

— А почему?

Уля вдруг покраснела. Вишенка никогда раньше не спра­шивала ее о таких вещах.

— Почему? — повторила Вишенка, с ласковой улыбкой наклонившись вперед. — Объясни мне.

Растерянность и волнение, отчаянное волнение охватило Улю. Она давно поняла, что, если Вишенка когда-нибудь спросит, придется рассказать ей все, и в глубине души сама этого очень хотела. Но как начать рассказ о вещах, о кото­рых она еще ни с кем не говорила? И она пробормотала не очень внятно, просто чтобы оттянуть время:

— Да так как-то... Тетки хотели, чтобы я жила с ними...

— А это, должно быть, даже занятно — познакомиться со своим отцом, когда ты уже большая, — задумчиво про­говорила Вишенка. — Он такой для тебя новый, ты ничего о нем не знаешь и каждый день открываешь что-нибудь ин­тересное.

«Отец должен быть у человека с самого начала, день за днем, месяц за месяцем, всегда. А иначе очень плохо и труд­но и совершенно неизвестно, как себя вести...» — подумала Уля. Решено. Она расскажет и объяснит Вишенке все. А по­чему бы и нет? Другие говорят о таких вещах запросто, без ­малейшего смущения, и, наверно, им живется гораздо легче. Сейчас как раз удобный случай, другой такой не скоро под­вернется.

Глядя в пол, она обдумывала свой рассказ. Сначала о тех далеких, чудесных, незабываемых временах, когда была жива мама. А уж потом об отце, о том, как он поступил, что стало с мамой, о тетках... Собравшись с духом и заранее раду­ясь, что наконец-то посвятит подругу в свою тайну, Уля под­няла глаза.

Вишенки возле нее не было. Она стояла у окна.

— Уля, — радостно крикнула она, — дождь-то прошел!' Честное слово! — и, открыв окошко, высунулась наружу.

Уля не пошевельнулась. Она сидела скорчившись, словно от боли.

— Вижу кусочек голубого неба! — торжествующе крик­нула Вишенка, даже не подозревая, что творится с подругой, Она уже забыла, о чем они только что разговаривали.

Уля отвернулась, ей хотелось плакать, а Вишенка не должна видеть слезы на ее глазах. Немного погодя она вста­ла и подошла к окну. Губы ее были сложены в обычную рав­нодушную усмешку. Пусть Вишенка не думает, что Уля оби­делась. Никто пусть так не думает.

— Можно идти, — решила Вишенка. — Мы должны по­пасть на остров раньше, чем туда заявится тот чужой.

— Очень уж мокро,— с деланным безразличием ответила Уля, хотя и знала, что возражения не помогут.

Для Вишенки в эту минуту существовал только остров.

— Ну и что? Пошли!

Когда они выходили из дому, проглянуло солнце. Вишен­ка радостно вздохнула полной грудью, как будто вырвалась из тюрьмы.

— До чего здорово! — восторженно сказала она. Воробьи разделяли ее восторг. Истомившись от долгого

молчания, они громко чирикали, обещая хорошую погоду. Голубой проем в тучах быстро увеличивался, отражаясь в разлившихся лужах, и лужи тоже стали голубыми. В воз­духе пахло свежестью, почерневшие от сырости деревья иг­рали яркой веселой зеленью.

Вишенка, напевая, двинулась вперед. Уля молча шла за ней, с досадой глядя на всю эту красоту. Душой она все еще была там, в темной кухоньке, где только что чуть было не осуществилась ее заветная мечта — ей так хотелось поде­литься с подругой своими самыми горькими, самыми тай­ными переживаниями. Теперь уж не скоро выпадет такой удобный случай, а может, и вовсе его не будет.

— Слышишь? Иволга! — В приливе радости Вишенка схватила Улю за руку. — Иволга!

Пичуга пела так весело, Вишенкина рука сжимала руку Ули так дружески... Уля тихо вздохнула и пошла рядом с подружкой.

— Гляди, Уля, твой пес!

Они уже миновали деревню и шли по опушке небольшой рощицы. Из-за сосенок вылезла лохматая дворняга с длин­ной красивой мордой. В нескольких шагах от девочек пес остановился и, вытянув шею, уставился на Улю. Он стоял спокойно, но чувствовалось, что в любой момент готов от­прянуть в сторону, как зверь, привыкший спасаться бегством.

— Первый раз он пришел сюда за нами, — удивилась Уля.

— За тобой, — поправила Вишенка. — Ты одна его кор­мишь.

— Он такой несчастный!

— Конечно, несчастный. — Вишенка вдруг засмеялась. — У него такой смешной хвост! Наверно, там колтун.

— Просто к шерсти прицепились колючки, и он не может от них отделаться. Я бы их вытащила, да он не подпускает.

Вишенка удивленно посмотрела на подругу и забавно сморщила нос.

— И тебе не было бы противно? Это же такая гадость!