Чужую ниву жала (Буймир - 1)

– Машина вырывает работу, - угрюмо соглашается Захар.
– У Харитоненки давно машины молотят, появились еще лобогрейки, самоскидки, косаря и не нужно... И как дальше жить?

...Ти зморозила купця...

...Ти холодна, студена...

И снова зазвучала песня, и снова наседали невеселые думы, но, как ни нудно на сердце, песня все же скрашивает серый день.

– Кабы знать, что подрядимся, - советовался Захар с сыном, - пошли бы завтра в экономию. А то опять откажут, пропадет день, опять возвращайся не евши. Из дома нечего взять.

Изголодавшаяся, истощенная мать Татьяна оперлась на рогач и следила за огнем в печи, но, услышав разговор о харчах, сразу оторвалась от дум. Осенью она насобирала опят, насушила и теперь сварила похлебку. Кабы бросить туда горсточку пшена, был бы сытный кулеш, а то - постный, водичка. Ладно, лишь бы горячий... Засыпала пшеничной мучицы, накрошила луку, вышло густо, пусть садятся ужинать. Кабы гречневой муки добыть, сварила бы галушечек...

Недогадливому человеку, пожалуй, никак невдомек - совсем не похоже, что в хате Захара острая нужда. На столе белое рядно, поставлены хлеб, капуста, огурцы, хрен, а посреди стола - праздничная полная бутылка. Словно люди ждут гостей. Но гостей, конечно, не будет, и в бутылке совсем не водка, - просто, чтобы было как у людей, пусть себе праздничный стол тешит глаз, будто и нет нужды никакой.

Сегодня Захар спозаранку надел не будничную свитку, смазал дегтем сапоги и пошел. Куда пошел? Дела у него, что ли, нету? Пусть люди думают может быть, в церковь или в волость, а то, может, даже в экономию. Человек общественный, мало ли какие дела бывают у такого человека.

Не то чтоб у него не было родни или некуда было идти. Придешь, а у родни тот же достаток, такой же точно стол. Не будут же потчевать родича огурцами да квасом.

Вернулся Захар такой же озабоченный, как и был, когда уходил.

...Дед Ивко нашел выход:

– Придут святки, у батюшки снова купим сухарей. Он с молитвой пойдет, насобирает паляниц.

– Он свиней ими кормит. Вот разве зацветут, тогда продаст, - едко заметил внук Павло.

– И на том спасибо.

Печальные мысли пришли матери в голову.

– Люди свиней выкармливают, овец, припасают сала, шерсти.

Вечные неудачи повисли над родом, Скибы. Летом заработали в экономии денег, купили поросенка. Думали, выкормят за зиму, продадут, призаймут еще денег, заработают и купят лошадь. Но поросенок пошел за долги - нужно ведь обуться, одеться, прикупить хлеба, картофеля. Да еще подать придавила, набегают недоимки... А единственная скотина, корова, без молока, только корм переводит, весной лишь отелится.

За ужином семья совещалась, где завтра достать работу. Опытный дед Ивко советует поставить магарыч скотнику. Если принести гостинца, могут взять на работу. Такой сведущий этот дед Ивко с остренькой бородкой: на небо посмотрит - все знает, куда какая звезда идет... Только Захар не надеется на отцовские советы. Разве другой придет без магарыча? Еще лучший принесет. Не так уж велик и заработок. Поработаешь неделю, мешок картошки купишь либо муки.

Тогда Ивко рассказывает домашним о былых событиях. Словно ости в мешковину, обильно вонзились они в седую память.

Около мельницы столпились подводы, как на ярмарке. Днюют, ночуют - не бросишь же зерно без надзора - ждут очереди. А подводы все прибывают и прибывают.

Выходит мельник.

– Что у тебя в мешке?

– Мед.

– Ставь мешки наперед.

Оттолкнул все мешки, поставил.

– А у тебя что?

– Горелка.

– Тебе и мерка! Сыпь и мели.

– А кто приехал с гречихой, просом, подождут до рассвета...

Казалось, вековой опыт заложен в этих будничных поучительных словах, которые угнетали молодежь - Ивко к тому и клонил.

Семья похлебала постную похлебку. Горячая жидкость приятно согревала желудок, а тревога, забота все разъедали душу...

Тут еще новая напасть свалилась - вот у Захара голова и неспокойна. Старшина купил землю рядом со Скибиной нивкой. Это значит - беги скорей продавай или меняйся. Закрутит. И писарь податями задавит. Это уж, как пить дать, закрутит. Ведь не обойдется же без того, чтобы корова не ступила на соседнюю нивку. Калитке только бы врезаться клином. Он уже прихватил немало земли вот так, по кусочкам. Штрафами, угрозами задергал людей. Как зайдет скотина на голую землю - штраф. Перенимает ухватки Харитоненки, и люди трепещут, пошло беспокойство. Теперь, по всему видно, подбирается к Захаровой нивке, что около Косых Ярков. Осьмуха земли, самый большой клин. Ой, горе, горе!

Целый вечер Захар точит пилу, чтобы завтра что-нибудь заработать. Хоть в Сумы, хоть в Лебедин - не близкий путь. Батько с сыном решили идти в Лебедин пилить дрова.

Дед Ивко парил на печи немощное тело и словно оправдывался:

– Пошел бы и я, да уж ноги меня не носят, руки не служат.

Туманный рассвет сыпал снежком, крикливое воронье слеталось на базарную площадь.

Высокие белые колонны радовали глаз необычайной красотой. Густые базарные запахи - дегтя, кож, извести, керосина, олифы - кружили голову, проникали в душу, будоражили. Захар перекрестился на золотистые, как августовские тыквы, купола собора, на острый шпиль земской управы - на все четыре стороны. Дроворубы обходили каменные дома, заглядывали в просторные дворы. Душистый запах свежего хлеба мутил рассудок - сколько соблазнов, приманок в этом, Лебедине! Дроворубы туго затянули пояса поверх своих сермяг.

Людные улицы пестрели новыми кожухами. У Захара то рябило, то желтело в глазах. Он несмело заглянул во двор с глухими железными воротами. Там на цепи рвалась собака. Захар выскочил на улицу и перекрестился.

– Слава тебе господи, дрова есть, - сказал он Павлу.

Отец с сыном стояли в обшитых старой ветошью сапогах среди широкого двора. По деревянной лестнице спустился бородач в белом фартуке, махнул рукой:

– Не нужно, уже наняли...

– Почем?
– спрашивает Захар.

– По рублю за сажень.

– Мы бы покололи дешевле, - упрашивает Захар, - мы бы по восемьдесят копеек взялись.

Не по душе Павлу отцовские слова, да сказанного не вернешь.

А тут подоспели старые дроворубы - вернулись с базара. Услышав эти слова, они, обозленные, подкрались сзади, взяли Захара за грудки и начали трясти: "Мы тебе порубим, поколем!.. Вырываешь у нас работу! Иди, найди себе!.." Совсем затолкали, задергали, затуркали отца. Павло хотел вступиться за батька, защитить его своим дюжим кулаком, да так и не посмел поднять руку на седобородых людей. Услышав крики, выбежал приказчик и рознял дроворубов. Понурые, осрамленные, вновь побрели по улице Захар с сыном. Отец не смотрел на сына, гнетущее чувство давило его.

Долго им еще не везло, долго еще слонялись они со двора во двор. Только дразнили собак, теряли время, голодные и раздраженные.

Против Дворянского собрания, за железной оградой, стояло в глубине двора длинное каменное двухэтажное здание.

– Тут учатся панские девчата, - пояснил батько.

На просторном, как выгон, дворе дворник сметал снег с каменных дорожек, проложенных между ровными рядами сирени. Отец толкнул локтем сына - поступай, мол, как я. Бывалый человек, знает, что делать: подбежал к дворнику, взял лопату, стал отбрасывать снег. Павло подметал вслед метлой.