Чужую ниву жала (Буймир - 1)

– Что вы тут свои права предъявляете? Это наш пан!

– Наш пан!

Возмущение охватило Буймир по поводу этих бесстыдных слов, Мамай и Мороз с великим жаром накинулись на соседей, которые по-глупому распустили брехливые языки, завели непутевые разговоры, пошли против здравого смысла.

– Очнитесь, оглупели вы, что ли, с ума сошли, или у вас головы вывихнуты, или в головах все навыворот? С Харитоненкой еще и деды наши были в тяжбе по поводу спорных земель, это наш пан!

– У вас хаты под боком, а нам куда деваться?
– вмешались в спор прибывшие из далеких сел.
– И что делать?

– Бастовать!
– решительно твердит Павло.

– А чем жить? Кто нас будет кормить?

Павло увидел, на какие хитрости пошла экономия - навербовала рабочие руки в дальних селах, дальний должен держаться места, потому что нет под боком прибежища. "И как помочь беде?
– думал он.
– Надо рассудить в сельском комитете".

– Распрягайте волов, что вы на них смотрите? Гоните их с поля! призывал горячий Грицко Хрин.

Поднялся неимоверный шум, люди кипели от гнева, угрожающе наступали на пришлых, взялись за колья, стали окружать, девчата секли тяпками одежду, а если кто-нибудь упирался, задирался, то тяпки ходили и по спине.

– Прочь отсюда!

– Нам мало работы!

– А то посечем!

– Прогнать чужих!

– Головы поснимаем!

И когда Павло, бестолково крутясь, сделал попытку защитить людей от побоев рассвирепевшей толпы, Захар пригрозил Павлу палкой, крикнул сыну, чтобы тот не путался под ногами.

Началась великая свалка. В котел с варевом побросали постолы, тряпье - чтобы и не надеялись на миску борща. Буймирцы распрягали волов, переворачивали возы, рубили колеса, оси. Пришлые хватали свои манатки, срывались и кидались стремглав, спасаясь от гнева, расправы. Миску горячего борща не дали похлебать. Рассеялись по полю, довольные, что хоть целы, что вырвались живыми.

Село разгорячилось, разбушевалось. На глаза попались машины. Угроза для села! И без того не хватает работы, а тут еще машина - скоро не нужно будет ни сеятеля, ни косаря, ни вязальщицы, на что ты сдался на земле? И без того экономия за бесценок вербует рабочую силу. Всегда хозяйствовали на земле человек и конь, а тут вдруг - машина! Вырывает работу и у коня и у тебя. Жнейки да косилки обкрадывают людей. Целую зиму слонялись без работы Захар и Грицко. Да они ли одни? Бывало, зимой люди ходили с цепом и зарабатывали на харчи, а теперь молотилка прижала, целую зиму некуда приткнуться, свободные, гулящие руки, голодные дети.

С этими мыслями люди выпрягли волов, накинулись на косилки, жнейки и начали бить, крушить. В щепки изрубили колеса, покололи доски, разбили ножи, погнули железо, а что не брал обух - закладывали жерди, налегали, гнули, переворачивали, перебрасывали, били жердями, оглоблями, с боков, снизу. Все полегло перед разъяренной силой.

Павло сначала растерялся, но хлынула разъяренная толпа, закружила парня. Не подумают ли люди, что он в страхе перед паном оцепенел? И Павло тоже замахнулся колом.

Как ни упрашивали топтавшиеся поодаль на конях надсмотрщики, чтобы пожалели машины - жнейки не виноваты, - люди были неумолимы и слушать не хотели, нещадно расправлялись с машинами. Будет что рассказать надсмотрщикам пану. Обманули поденщиков - путаный, полегший хлеб, оплетенный повиликой, хлеб, который тянется за косой, предоставили косарям, а хороший думали собрать машинами.

Вот тут-то Мамай стал умолять односельчан, чтобы не трогали жнейку, которую пан выписал из-за границы. Мамай хочет взять ее себе, дома будет жать, немалое поле - когда уберешь руками!
– будет и людям и себе, вязальщиц не надо. К тому же люди ему в аренду сдают свои участки, как тут поспеть, а жнейкой день - и поле убрано... Раскрыв рот и растопырив руки, он стоял перед грозной толпой, защищая машину. Упал на жнейку, молил людей:

– Не троньте, моя!.. Мое добро!..

– А и правда, люди добрые, послушаем Мамая, - согласился Мороз.

Сначала в жарком гневе люди никак не могли раскусить, чего хочет Мамай, о чем хлопочет. Обходили жнейку, чтобы поудобнее за нее взяться. Когда же пришли в себя и поняли, к чему он клонит, сильно обозлились на жадного хозяйчика. Мало людей с Калиткой ободрал, ненасытное брюхо, когда же накормят тебя? С этими словами Захар, а за ним Грицко Хрин без колебания опустили колья на жирную Мамаеву спину, так что загудело. Мамай завертелся, перевернулся, завопил, рванулся, как обожженный, и едва выбрался из толпы, щедрой на тумаки. Оглушенный, он стоял у дороги, тяжело дышал, изгибался, проклинал лихих заправил - Грицка, Захара, которые помяли человеку ребра ни за что ни про что. Ослеплены ненавистью, не ведают, что творят. Побьют, поломают машину, изувечат, никому от этого выгоды не будет, а кабы Мамай взял жнейку себе, была бы польза.

А люди тем временем облепили молотилку, впряглись, налегли, поднатужились, - молотилка погрузла широкими колесами в стерне, но по утоптанной дороге покатилась легко, даже развеселив людей. На все поле раздавались выкрики, словно шли на приступ, одолевали врага, брали гору, осиливали, еще немножко - и конец... Люди, обливаясь потом, с неслыханным напором толкали ненавистную машину - и молотилка полетела в пропасть.

Со злорадством смотрели, как в клубах пыли, бешено грохоча, катилась она в овраг, летела, перевертывалась и разваливалась. Незабываемое зрелище! Захар, Грицко сияли от счастья. По телу разливалось блаженство. Не каждому дано понять, почувствовать! Дыхание остановилось. Людям казалось, что вместе с машиной летит стремглав, вниз головой в пропасть, гудя и грохоча, ненавистный панский мир.

...На безлюдное тихое поле легли сумерки, у дороги стлался дымок, дотлевали обломки машин, накрапывал дождь.

5

С Нарожным встретились, как с родным, обнялись, как с братом. Он побледнел, похудел, глаза запали. Вспоминал, расспрашивал обо всех, разговорчивый, глаза блестят, только кашляет. Приходится ему скрываться, чтобы не проведала полиция. Рабочие прячут его у себя. Просидели целую ночь, говорили о политике - в уезде не одно село. Захар поставил на стол гостинец - спелые груши, сочные, ранние, с горшок величиной. "Моего приобретения..." Из помещичьего сада принес Захар гостинец.

Нарожный смеялся до упаду, веселился без конца: на вербе выросли?.. Советовал не надеяться на царскую думу, а наш сельский комитет похвалил. Не заметили, как прошла ночь. Ужинали, пили не чай, а чарку. Только часто он хватается за грудь - не отбили ли легкие?..

– Не дворяне, - говорил он, - дадут нам землю и свободу, а, значит, народные избранники.

И когда Захар тут спросил, не выгнать ли, часом, из сельского комитета чертову душу - Мамая, которого навязали на сходе зажиточные хозяева, Нарожный предостерег от этого, призвал к единодушию в борьбе с помещиком. Конечно, до поры до времени...

В Захаровой хате начиналось заседание сельского комитета. Набилось полно народа, слушали отчет, жадно ловили каждое слово, когда Захар, то есть председатель, рассказывал о своей встрече с Нарожным, который вызвал Захара на тайное совещание и дал инструкции. Дал или не дал мастер "инструкции", но раз Захару втемяшилось в голову новое, любопытное, звучное слово, необычное для крестьянского уха, так почему не порадовать присутствующих? Уж не скоро он о нем забудет. Правда, в эти дни люди падки на новые слова, с каждым из них словно открываются новые горизонты.