Цианид по-турецки (сборник)

По знаку короля, указанные три молодых человека вышли на середину зала и, по знаку обвинителя, сняли перчатки. Я видел, что их лица выражали высшую форму замешательства: они ведь могли чего-то не заметить и сейчас невнимательностью своей навлечь на себя подозрение в ужасном убийстве. Чего именно, они, разумеется, не знали. Во всяком случае, двое из них. Один — убийца — знал наверняка, но ему некуда было деваться.

Тизарт, Зитери и Даргири подняли руки. По рядам присутствовавших в судебной палате, пронесся вздох, показавшийся мне порывом штормового ветра.

Руки были чисты. Без царапин, без ссадин. И без мозолей.

Я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. Все мои предположения оказались ложными. Ни один из тех, кто имел основания и возможности убить Цисарта, не делал этого. И следы — я вспомнил о них лишь сейчас — следы, оставленные убийцею, — не могли быть оставленными тремя этими юношами.

После паузы, вызванной вполне понятным волнением, король обратился к нам — не без некоторой иронии в голосе:

— Что же, вы нас почти убедили, Глюмдальклич, — монарх обращался к моей нянюшке, но говорил, разумеется, со мною. — У убийцы должна быть царапина на руке. И, коль скоро ни у кого из них этой царапины нет, по всей видимости, все ваши рассуждения не соответствуют действительности.

Щеки девушки вспыхнули румянцем. Она потерянно посмотрела на меня. Я готов был провалиться сквозь землю. В самом деле, неужели я настолько ошибался? Неужели чрезмерная самоуверенность толкнула меня на ложный путь?

Я лихорадочно озирался по сторонам, словно искал спасительную подсказку.

И я ее нашел! Подобно тому, как вспышка молнии освещает густую ночную тьму, так что мы видим не темную смутную массу, а дерево, и каждый листик на нем — так, взгляд мой, задержавшись на одном из лиц присутствующих, вдруг проник в тайну жестокого убийства. Быстро подбежав к Глюмдальклич, кусавшей от досады губы, я поманил ее и, когда она нехотя склонила свое ухо ко мне, шепнул ей одно слово. Вернее, одно имя. Она изумленно взглянула на меня. Я кивнул и успокаивающе улыбнулся.

Глюмдальклич выпрямилась и обратилась к королю.

— Ваше величество, — дрожащим голосом сказала она. — Убийца, действительно, должен был поранить руку. И он, действительно, находится здесь. Вот он! — и она протянула руку в направлении подсудимого.

— Лорич! — растерянно воскликнул юноша. — Лорич, ты, все-таки, считаешь меня убийцей? Но как же…

— Что это значит? — удивленно спросил и король. — Вы обвиняете вашего подзащитного? Вы отказываетесь его защищать?

Глюмдальклич отчаянно замотала головой; волнение лишило ее дара речи.

— Что же это означает?

— Ваше величество, — она старалась говорить твердо, но это удавалось ей с трудом, — я указываю вовсе не на Бедари… Я указываю на того, кто стоит за ним…

— Но за ним нет никого, — удивленно возразил монарх. — На скамье подсудимых один человек, милая моя, и этот человек — ваш подопечный, дригмиг Бедари… — тут он, видимо, что-то понял. — Если вы, конечно, не имеете в виду…

— Да! — воскликнула Глюмдальклич. — Я имею в виду начальника караула! Он стоит за спиной Бедари, но, как мне кажется, ему следовало бы занимать совсем другое место! Прикажите, ваше величество, фрисгульду Голдири выйти на середину палаты, снять правую перчатку, поднять руку и показать ее вам!

Слова девушки, отчетливо прозвучавшие в воцарившейся тишине, застали Голдири врасплох. Некоторое время он смотрел на Глюмдальклич так, словно не слышал своего имени. Потом вздрогнул, перевел взгляд на короля. Его величество кивнул. Голдири медленно, словно двигался во сне, обогнул барьер, отделявший скамью подсудимого от остального помещения, и двинулся в центр палаты. В наступившей тишине его шаги звучали гулко и грозно. Я же вспоминал услышанные мною вчера слова фрейлины Мирлич о том, что на днях фрисгульд Голдири должен получить чин фрисканда.

Меж тем, фрисгульд остановился в самом центре судебной палаты и бросил взгляд в мою сторону. Я растерялся. Клянусь, вместо страха в его глазах можно было увидеть скрытое торжество.

Тем не менее, Голдири медлил. Король повысил голос:

— Фрисгульд, я же приказал вам снять перчатку и показать мне правую руку!

— Да-да, — пробормотал Голдири. — Простите, ваше величество, я задумался… Вот, прошу вас! — он неторопливо стянул с правой руки кожаную перчатку и показал руку королю.

Рука была чиста.

Это был проигрыш. Мой проигрыш. Наш проигрыш.

Я почувствовал, как у меня закружилась голова, я схватился за ножку кубка, чтобы удержаться на ногах. Еще секунда — и все было бы кончено. Но тут мой взгляд скользнул по фигуре торжествующего Голдири.

Его шпага висела справа!

— Левую! — воскликнул я. — Фрисгульд — левша, ваше величество! Пусть покажет левую руку!

Король не успел сказать ни слова, как фрисгульд одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от моего стола, и занес кулак, чтобы чудовищным ударом расплющить меня.

— Гнусное насекомое! — вскричал он. — Жалкая мошка! Я заставлю тебя замолчать!

В последнюю секунду наперерез фрисгульду бросились два гвардейца. Но их опередил перемахнувший через барьер Бедари. Через мгновение Голдири и обвиняемый, сцепившись, покатились по полу с оглушительным грохотом. Их борьба была поистине величественным и одновременно чудовищным зрелище, напомнившее мне читанную давным-давно у Гесиода историю битвы богов и титанов, причем титаном представлялся мне могучий Голдири. Усилий, которые прилагали оба боровшихся, хватило бы на то, чтобы разрушить обычных размеров город, а то и страну. Сопение, которое они издавали, напоминало свист ветра ужасающей силы, а короткие шаги способны были в один прием раздавить отряд кавалерии.

Я был захвачен поединком, который, как и гесиодова титаномахия, закончился поражением титана. На помощь Бедари бросились поначалу замешкавшиеся гвардейцы, вместе им удалось утихомирить бушевавшего Голдири. Впрочем, тот и сам быстро понял тщету своих отчаянных попыток вырваться и успокоился. Гвардейцы крепко держали его за руки.

— Снимите левую перчатку! — приказал король.

Гвардейцы подчинились. У основания мизинца на левой руке фрисгульда явственно виднелась небольшая ранка. По моему распоряжению, к руке Голдири приложили шпагу Бедари. Ранка оказалась как раз напротив злосчастной заусеницы на эфесе оружия дригмига. Фрисгульд мог оцарапать руку именно так, если держал шпагу острием к себе, как очень длинный кинжал.

После этого я попросил позволения измерить длину его сапога. Король разрешил. Во время этой процедуры четыре караульных крепко держали фрисгульда за ноги и за руки — чтобы не позволить ему причинить мне вред.

Длина сапога Голдири составила 14 футов. Точь-в-точь, как след, поначалу принятый мною за след Цисарта.

Спустя короткое время он уже отвечал на вопросы его величества. Голос его был тусклым и бесцветным, взгляд — отрешенным.

Голдири возненавидел покойного Цисарта еще несколько лет назад, когда из двух подававших надежды молодых офицеров один начал опережать на служебной лестнице второго. Голдири вдвое дольше пробыл дригмигом, нежели Цисарт. Когда он, наконец, получил первый офицерский чин фрисгульда, Цисарт уже давно носил шитье фрисканда и командовал полуротой гвардии. Таковы были мотивы убийства.