Цицерон

В наше время многие склонны рассматривать цицероновские пассажи такого рода как чистую дань риторике и народным суевериям. Наверное, все-таки такой взгляд неверен. Выражения религиозной преданности Юпитеру сплетаются здесь с другими чувствами, которые глубоко коренились в душе римлянина, и Цицерон разделял их с любым из своих сограждан: после того, как сделано все, что в человеческих силах, следует положиться на заступничество Юпитера, который, как убежден был каждый, всегда готов защищать свой Город.

Вечером 3 декабря римские матроны собрались в доме Цицерона на праздничную церемонию в честь Доброй Богини. Мужчины на такие церемонии не допускались, и Цицерону пришлось уйти из дома. В ночной темноте шагал он по улице, раздумывая о том, как развернутся дальше события и что надо делать, как вдруг его догнала Теренция и рассказала о чудесном знамении, явленном богами: когда жертвы Доброй Богине полностью сгорели на огне жертвенника и покрылись остывшей золой, над ними внезапно взметнулся язык пламени. Весталки (среди которых была и сводная сестра Теренции Фабия) истолковали знамение так, что сама Богиня в ответ на обращенные к ней мольбы о благополучии Рима изъявляла Цицерону свою волю, побуждала продолжать борьбу с заговорщиками, и тогда яркий свет озарит путь, по которому в спокойствии и славе будет шествовать государство римлян. В таких примерно выражениях рассказывает Плутарх об этом примечательном эпизоде. Квинт Цицерон и философ-неопифагореец Нигидий Фигул говорили Цицерону то же самое, и уверенность обоих окончательно убедила консула.

4 декабря в сенате продолжалось следствие. Были выслушаны показания Луция Тарквиния, арестованного на пути к лагерю Катилины. Ему обещали полное прощение, и он подробно рассказал о планах заговорщиков, прибавив, что Красс поручил ему убедить Катилину начать действовать возможно скорее. Заявление это удивило всех, ибо двумя месяцами ранее Красс сам выступил с разоблачением заговора. Сенаторы решили, что Тарквиний лжет, и распорядились заключить его в тюрьму. Кто мог толкнуть Тарквиния на то, чтобы назвать Красса? Показания Тарквиния не давали ответа на такой вопрос, и догадки были самые разные. Нашлись люди, которые утверждали, будто наговор исходит от Цицерона. Обвинение весьма маловероятное — ведь консул отказался вписать в список заговорщиков даже имя Цезаря, на чем настаивали бывший подзащитный Цицерона Гай Кальпурний Пизон и Квинт Лутации Катул. Цезарь, во всяком случае на этот раз, не вступал в сговор с Катилиной. Тем не менее подозрения такого рода, основанные скорее всего на его поведении в 65 году, все-таки тяготели над Цезарем; когда он вышел из храма Согласия, где шло заседание, римские всадники, несшие в полном вооружении охрану здания, окружили его и, обнажив мечи, грозили с ним расправиться. Тучи сгущались, пахло грозой, и затянувшемуся делу пора было положить конец.

Развязка наступила на следующий день, 5 декабря, в декабрьские ноны. Цицерон снова созвал сенат и спросил, какова будет судьба арестованных заговорщиков. Консул следующего года Силан высказался за смертную казнь. Некоторые сенаторы присоединились к его мнению. Дошла очередь до Цезаря; он произнес пространную речь, основное содержание которой Саллюстий излагает так: Цезарь обратил внимание сенаторов на то, сколь опасны и ошибочны бывают решения, принятые в гневе; напомнил, что законы государства и нравственные его традиции вменяют в обязанность сенаторам прежде всего искать милосердных решений; есть много способов, кроме смертной казни, воспрепятствовать заговорщикам нанести ущерб государству. Слова Цезаря произвели впечатление на многих сенаторов. Однако вслед за ним слово взял Катон, проявивший себя сторонником самых суровых мер и противником всякой жалости. Доводы Катона убедили собрание. В тот же вечер Цицерон распорядился привести приговор в исполнение. Самые видные сенаторы сопровождали приговоренных до Туллпанума — мрачной государственной тюрьмы у подножия Капитолийской крепости, там их и предали смерти.

После того как был задушен последний, Цицерон вышел к хранившей молчание толпе и объявил, что друзья Катнлнны «отжили», vixerunt. В ответ послышались крики восторга, сама собой образовалась процессия, длинная, при свете факелов она пересекла форум и сопровождала консула до самого его дома в Каренах.

Мятеж нельзя было считать до конца подавленным, поскольку Этрурия оставалась во власти Катилины и его армии. Вскоре тем двум легионам, которыми здесь располагали повстанцы, пришлось перейти к обороне. Войска Гая Антония и Квинта Метелла Целера окружили их и принудили дать решительное сражение у Пистойи. Видя, что поражение неизбежно и ему не остается ничего, кроме смерти, Катилина врезался в гущу боя и подставил грудь под мечи врагов. Сражение у Пистойи происходило в конце января, в те самые дни, когда Цицерону надлежало сложить с себя консульские полномочия. Когда он, завершив магистратуру, вознамерился обратиться к народу с речью, содержавшей отчет о его правлении, Метелл Непот, брат Метелла Целера, легат Помпея, а с 10 декабря 63 года — народный трибун, использовав свое право вето, запретил Цицерону выступать. В ходе декабрьских заседаний сената Цицерона, напротив того, осыпали похвалами, сенаторы присвоили ему звание «отца отечества» и постановили совершить молебствие в его честь, дабы возблагодарить богов, сподобивших консула спасти государство.

Вот так кончилось консульство Цицерона, навсегда оставившее в его душе противоречивые чувства радости, тревоги и сожаления — ему все же не удалось, подавив заговор вооруженной силой, сохранить при этом строгую законность и избежать казни заговорщиков в Городе. Но ведь сенат не пошел за Цезарем, ведь все твердили одно и то же — и коллеги в курии, и Теренция, ненавидевшая Катилину, который опозорил ее сестру Фабию, и знамения, ниспосланные богами. Что же оставалось ему делать? Не исключено, что в глубине души он опасался дальнейшего развития событий, боялся, как бы пример Катилины не толкнул многих на тот же путь, и потому решил раз навсегда преподать жестокий урок. Цицерон хотя и долго противился смертному приговору, но все же наконец согласился с теми, кто на нем настаивал.

Глава IX ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ТРИУМВИРАМИ. ОТ КОНСУЛЬСТВА ДО ИЗГНАНИЯ

Казнь заговорщиков в декабрьские ноны не изменили положения: опасность, нависшая над республикой, по-прежнему рождала страх и смятение. Войска, посланные консулом и сенатом, одержали победу над Катилиной, но ни одна из проблем не была решена. Главная на первый взгляд состояла в противоположности между стремлениями крупных личностей, обуреваемых честолюбием, и традициями республики, требовавшими, чтобы каждый гражданин, как ни велики услуги, оказанные им государству, и слава, им завоеванная, возвратился на свое обычное место, вновь стал частным человеком, удовлетворившись престижем, который отныне окружал его имя в сенате и dignitas в глазах народа. Желание облегчить участь бедняков, их долговое бремя, положить предел хищничеству ростовщиков, о котором говорил Катилина, а вслед за ним в письме Марцию Рексу и Манлий, было не более чем предлогом. Существовала возможность решить эти проблемы без насилия — в прошлом уже принимались кое-какие меры, а некоторые предложения можно было обсудить в дальнейшем. Заговорщики без труда привлекли в свою армию ветеранов Суллы, потому что воины отвыкли от крестьянской жизни и оказались неспособны возделывать полученные земли. Если крестьянин утратил вкус и умение работать на земле, он никогда к ней не вернется, тем более привыкши жить войной и исчислять свое богатство деньгами, а не мерами зерна. Тут не могли помочь ни вывод колоний, ни аграрные законы. К тому же поджигатели гражданских войн были выходцами не из муниципальной среды и не из разоренного крестьянства. Политика государства, как всегда, делалась в Риме и, отказываясь от промагистратур, Цицерон показал, что хорошо это понимает.

Шел последний месяц консульства Цицерона, и тут начались выступления против него. Метелл Непот, вступив 10 декабря в должность народного трибуна, тотчас внес проект закона, требовавшего вернуть Помпея в Рим, поручить ему обеспечить порядок и одновременно обвинил Цицерона в казни без суда римских граждан. План Непота состоял в том, чтобы возможно скорее вернуть в Италию Помпея с армией — тогда Помпей поступит как Сулла — захватит верховную власть. Цицерон защищался от обвинений трибуна сначала в сенате в ходе январских заседаний, затем на одной из сходок, созванных вскоре Метеллом Непотом. Мы располагаем несколькими отрывками из речи на сходке. По ним видно, что Цицерон, как и следовало ожидать, говорил о решении сената, о долге консула выполнять его решения, о тайной подоплеке выступлений Непота, то есть о стремлении подорвать доверие к сенаторам. Последние быстро поняли, какая угроза нависла над ними, и поручили двум трибунам, Катону и Минуцию Терму, наложить вето на передачу законопроекта Метелла Непота на обсуждение народного собрания. На форуме начались стычки, и уже 3 января сенаторы подтвердили свое решение предоставить консулу чрезвычайные полномочия для принятия мер, которые он сочтет необходимыми ради спасения государства.

В эти же дни с предложением, лестным для Помпея, выступил и Цезарь. Вступив 1 января в должность претора, он предложил в надписи о восстановлении Капитолийского храма воздать благодарность Помпею, а не Лутацию Катулу, которому восстановление храма было поручено, но который слишком медленно выполнял поручение и до сих пор не довел дело до конца. Цезарь таил злобу против Катула после того, как, состязаясь с Цезарем в борьбе за должность верховного понтифика и вынужденный уступить сопернику, тот принялся повсюду говорить о своем удачливом сопернике с величайшим презрением, называл его «мальчишкой», а при опросе мнений сенаторов о судьбе участников заговора Катилины гневно на него обрушился. В отместку Цезарь и в самом деле позволил себе мальчишескую выходку, которая, впрочем, не имела серьезных последствий. Когда Катул, исполненный негодования, поспешно явился на форум отстаивать свои права, Цезарь начал с того, что воспользовался своим положением претора и лишил Катула слова, а затем снял свое предложение и преспокойно отправился домой. Возмущенные выходками Цезаря и Метелла Непота, сенаторы отрешили обоих от магистратур. Метелл принял их решение всерьез, уехал из Рима и отправился в армию Помпея; Цезарь же остался в столице и вскоре добился восстановления в должности.

Три человека руководили в тот год политической жизнью Рима: Красс, который благодаря своим несметным богатствам покупал все и всех; Цезарь, пользовавшийся симпатиями римской толпы по многим причинам и, в частности, потому, что добивался смягчения приговора сторонникам Катилины; и Помпей, который вот-вот должен был вернуться с Востока, и многое в столице делалось с расчетом на то, как будет он действовать по возвращении. Когда все ожидали появления Помпея в Италии, Красс, забрав семью и все, что мог увезти из имущества, покинул Рим и отправился в Македонию. Трудно сказать, действительно ли он опасался Помпея или, как полагает Плутарх, своим показным страхом хотел бросить тень на полководца. Цезарь, дабы укрепить свое положение в сенате, добился опровержения обвинений в том, будто он участвовал в заговоре Катилины. Воспользовавшись правом претора, он заключил клеветников в тюрьму, от Цицерона же вытребовал свидетельство о том, что по доброй воле предоставил в распоряжение консула сведения о заговоре.

О состоянии духа Цицерона в первые недели после разгрома заговора можно судить по трем письмам, сохранившимся в его «Переписке». Первое — от Метелла Целера, в котором он выражает возмущение тем, как в начале января обошлись с его братом Непотом, и ответственность за случившееся с братом возлагает на Цицерона. По-видимому, кто-то представил Целеру события в ложном свете. Цицерон поспешил ответить письмом, относящимся к концу января или к началу февраля. Он напоминает, что инцидент вызван нападками на него, Цицерона, что, став трибуном, Непот неоднократно говорил о своем намерении любой ценой погубить консула. Восстановив истину и вернув себе доброе расположение Целера, Цицерон занялся Помпеем. Споры в сенате вокруг предложения Непота показали, что Помпей не пользовался больше симпатиями сенаторов, которые не могли простить полководцу, что в обход их решений он добился командования на Востоке, где и прославился. Скрепя сердце они смирились с тем, что Цицерон во время своего консульства декретировал десятидневные благодарственные молебствия богам в честь победителя Митридата, но теперь ясно давали понять, что сенат и без помощи Помпея сумеет сохранить порядок в столице.