Цицианов

Но представлять нашего героя чем-то совсем «среднестатистическим» было бы совершенно несправедливо. Прежде всего, помимо принадлежности к древнему грузинскому роду, бросается в глаза его высокое образование. Первая печатная работа вышла в свет, когда будущему герою Кавказа исполнилось всего одиннадцать лет! Типография Московского университета выпустила переведенный им вместе с дядей Е.П. Цициановым с французского языка сборник высказываний некоего (очевидно, вымышленного) индийского мудреца. Егор и Павел Цициановы предварили перевод следующим вступлением:

«Благосклонный читатель! Великая сила, простота и чистота нравоучения является в сем древнем монументе премудрости восточной. А столь большего еще достойно удивления, что не только среди жестоких и ревнительнейших идолопоклонников, но и в архиве самого первейшего Ламы найдена сия редкая вещь. Учение поведения такого, которое святейшим правилам жизни и разумному мнению о Боге не противоречит: но больше согласуется и утверждает притом в красноречии первого, по философии славного и в сенаторах римских почтенного мужа речь: что нет такого дикого и грубого народа на свете, который не знал бы, что Бог есть. Что содержание книги сей драгоценно, полезно и нужно, то видно довольно из сказанного, почему мнится и в переводе труд не тщетный; а остается только просить вас, чтоб погрешности, если какие найдутся, извинить молодостью нашей и что сие есть первый опыт нашего во французском языке знания. Впрочем, желаем тебе, благосклонный читатель, при всяком благополучии наслаждаться плодами разумного и доброго поведения» [24] .

24

Экономия жизни человеческой или сокращение индейского нравоучения, сочиненное некоторым древним брамином и обнародованное чрез одного славного бонза пекинского на китайском языке, с которого в первых на английский, а потом на французский, ныне же на российский переведено лейб-гвардии Преображенского полку бомбардирами князь Егором и Павлом Цициановыми. М., 1765. С. 12. Паг. 1-я.

На обложке экземпляра, хранящегося в Российской национальной библиотеке, имеется любопытная пометка: «Читал сию книгу Белозерский 2-й гильдии купеческий сын Яков Васильев Шимов ноября 20-го 1863 [года] и скажу, что в старину сочиняли книги не глупцы, а едва ли не поумнее нынешних». Как видим, наш герой не только хорошо владел французским и русским языками, но и проявлял интерес к философии, изучение которой плохо вяжется с привычным образом дворянского недоросля середины XVIII столетия!

Нет возможности определить, в какой степени генерал Цицианов сам руководствовался в своей жизни теми наставлениями, которые он прочитал и счел нужным передать современникам, когда еще только числился на военной службе. «Тень познания делает из разума человеческого как бы сон; он видит как во тьме и обманывается, — писал индийский мудрец. — Но премудрость божья есть как светило небесное; он не рассуждает, а его разум есть источник правды. Нескромный не обуздывает своего языка: он говорит наудачу и впадает как в сети от глупости своего разговору как человек, который с разбегу раздернувши завесу, может впасть в ров скрытый за нею; так равное приключение бывает тому, кто делает нечто, не рассудив о следствиях того. Слушай гласа рассуждения. Сии слова суть самой премудрости, и сии стези доведут тебя до намеренного предмета. Понеже прошедшее совершенно безвозвратно и ты не уверен видеть будущее: то не остается тебе, тленный человек, как только в пользу употребить настоящее, не жалуясь на время, которое прошло, ниже надеясь на будущее. Язвительная шутка бывает ядом дружбы; тот, кто не умеет укротить своего языка, должен себе ожидать великой досады. Упражняйся в своих собственных делах, а правление государственное оставь тем, на которых положено. Как верблюд сносит труд, зной, голод и жажду, проходя пустынями песчаными не ослабевая, так смелость человека сильного подкрепляет во всех его опасностях. Не говори себе: если б я был богат и силен или имел свободное время, то был бы я счастлив; знай, что всякое из сих преимуществ имеет свои неспособности для тех, кои ими владеют. Страх рождает несчастье, но тот, который отважится, помогает сам себе. Не делай ничего в гневе. На что пускаться в море во время жестокой бури? Мешай милости с выговорами и рассуждение с властью и так твои увещевания убедят его сердце и его должность к тебе сделается весельем» [25] . Забегая вперед скажем, что некоторых правил наш герой придерживался, а о некоторых явно позабыл.

25

Там же. С. 3, 8,19, 20, 28, 41, 50, 97. Паг. 2-я.

В двенадцать лет П.Д. Цицианов — опять-таки вместе с дядей — перевел с французского языка и издал специальное учебное пособие под названием «Полевой инженер, или Офицер, по случаю нужды строящий полевое укрепление». Здесь уже явно недоставало одного бойкого пера и свободного щебетания на чужом языке. Переводилась специальная литература, выражаясь современным языком — техническая, для чего требовалось основательное знание как фортификации, так и геометрии и геодезии. Знание последних Павел Дмитриевич, скорее всего, получил от своего отца.

Для эпиграфа авторы взяли слова М.В. Ломоносова:

Крепит отечество любовь, Сынов российских дух и руку; Желает всяк пролить всю кровь, От грозного бодрится духу.

Причины, побудившие их перевести на русский язык работу французов, авторы объяснили так: «Благосклонный читатель! В потребном случае, как места по положению их и свойств земли по употребляемым военным по временам орудиям и в сходственность предприятого по обстоятельствам намерения укреплять так, чтобы в оных поставленный гарнизон или войска превосходной нападающего воинства силе со всевозможной выгодностью и пользой долговременно противиться и храбро обороняться могло. А притом, чтоб неприятель непреодолимую трудность находил оное место занять и овладеть, показывает наука фортификационная, к тому нужно иметь искусных инженеров, приводит то в совершенство разумное храбрых и долговременными опытами военных действий умудренных генералов: надзирание и распоряжение» [26] . Мы видим, что пером авторы владеют довольно еще неуклюже, текст очень мало похож на то яркое и ясное выражение мысли, которым отличались своеручные записи П.Д. Цицианова периода управления Грузией. Творения литераторов середины XVIII столетия вообще кажутся современному читателю тяжеловесными и трудными для понимания. Цициановы не пытались пустить пыль в глаза и открыто заявили, что они не претендуют на роль учителей по причине своей молодости, что трудов по фортификации уже напечатано немало, а они видят своей задачей помочь тем офицерам, которые приступают к укреплению позиций в отсутствие инженеров и опытных саперов.

26

Полевой инженер или офицер по случаю нужды строящий полевое укрепление. С французского языка переведен с надлежащими изъяснении и дополнении от князь Егора и Павла Цициановых, лейб-гвардии Преображенского полку от бомбардир-капралов. М., 1767. С. 3.

Учебные пособия во все времена делились на две категории. К первой принадлежат те, чьи авторы демонстрируют глубокие и разносторонние знания. Школяр в таких работах на каждом шагу спотыкается о «непонятности», на которые сочинитель не обращает внимания, считая их чем-то общеизвестным. Для практического обучения такие опусы малопригодны. Вторая категория — настоящие самоучители, в которых весь материал «разжевывается», а все процедуры прописываются подробно и систематично — шаг за шагом. В «Полевом инженере» обучение начинается в буквальном смысле слова с азов, с проведения прямой линии: «Утвердив в двух пунктах два кола, привяжи к оным веревку и, натянувши по сим двум крайностям по длине оной, назначь линию киркой или железной лопаткой, что между оными данными пунктами и будет прямая линия. Но если линия больше веревки, то должно между данными пунктами вколотить, смотря по расстоянию, один или несколько кольев, так что когда через колья а и b посмотреть, то б ни один из средних ни на какую сторону не выдавался». Для разметки и расчетов предлагалось использовать простейшие приспособления — веревку, колья, отвес. При разметке ночью места кольев следовало отмечать горящим фитилем или иным доступным способом. При отсутствии геодезических приборов для построения углов предлагалось использовать правило построения прямого треугольника со сторонами, кратными 3, 4 и 5 (квадрат гипотенузы = сумме квадратов катетов), а также другие приемы устройства сооружений прямоугольных, пятиугольных и т. д. Читатель узнавал, как строить простейшее укрепление — флеш (от фр. fleche— стрела), а также более сложное — редут, как нарезать и укладывать дерн (чтобы не осыпались рвы и валы), как изготавливать туры — большие плетеные корзины, наполненные землей. Отдельная глава была посвящена устройству искусственных препятствий — деревянных рогаток, палисадов, волчьих ям. Здесь также учитывались все мелочи — длина прутьев для плетения туров, порядок их установки, расположение рогаток и т. д. Не упущены были и вопросы организации работ — как расставлять землекопов, чтобы они не мешали друг другу, как оптимально перемещать грунт, в какой последовательности заниматься укреплением откосов. Офицер, прочитавший такую книгу, узнавал, как использовать для обороны уже имеющиеся строения (все каменные стенки предписывалось прикрыть земляными насыпями, чтобы осколки камня при попадании в них ядер не поражали солдат). Приступать к возведению укрепления следовало из расчета имеющихся людей и артиллерии: на каждого нижнего чина полагалось иметь один шаг — два фута (60 сантиметров), а на каждую пушку — пять шагов. После описания устройства амбразур имелось примечание:

«Если укрепление строится на вышине, можно обойтись без амбразуры и тогда палить с барбета, подняв батарею так, чтобы пушки опереться на барбет и стреляючи зажигать дерн не могли. Сей манер палить весьма вредительнее неприятелю для того, что пушку можно поворачивать по своему произволению» [27] . Чтобы пехотный офицер не был озадачен незнакомым словом из лексикона фортификаторов, братья Цициановы давали русское название предметов, иногда придумывая понятное выражение. Так, барбет — часть насыпи, защищавшая солдат на уровне груди, в книге именуется нагрудником. (Позднее в военной среде закрепилось немецкое слово «бруствер»: от немецкого Brust —грудь и Wehr —защита.) Завершается книга описанием приемов составления так называемого «маршрутного плана» — документа, представляющего собой простейшую карту движения отряда.

27

Там же. С. 9, 37.

Следующая печатная работа Цицианова была издана в Москве в 1775 году, когда автору исполнился 21 год. По своему характеру и содержанию она предельно удалена от сферы профессиональных интересов П.Д. Цицианова. Это сентиментально-нравоучительный роман, переведенный с французского: «Юлия, или Щастливое раскаяние. Примечания исторические». В обращении к читателю сказано:

«Государь мой! Упражнение мое от скуки в праздное время, употребляя к услуге вашей, издаю сию перевода моего книжку, в которой сочинитель изобразил добродетель по многим искушениям, паки возвращающуюся в прежние свои силы и превосходное свое состояние. Я ж, наконец, желаю, чтоб сия книжка была вам полезной в скучные ваши часы и наградила б тем за труд, государь мой, вашего доброжелательного слугу К.П. Ц. (капитан Павел Цицианов. — В. Л.)».Назидательность книги заключалась в мысли, что порок всегда будет наказан, что родители должны оберегать своих детей от тлетворного влияния безнравственных людей. Сюжет романа следующий: благородное семейство проживало в глухой французской провинции. Единственный сын поступил на военную службу, а единственная дочь-красавица была неосторожно отдана на попечение родственницы-парижанки госпожи Соваль, которая вела, мягко говоря, беспорядочную жизнь в столице. Что случилось далее — легко догадаться: «Племянница с великой радостью поспешила открыть первые движения сердца своему другу; ибо все общества приемлют в глазах юношества вид дружбы: чувствительность сих лет не бывает укреплена опытами, и нужда любить не малою причиной их погрешностей и несчастий. Может быть, спросят, для чего госпожа Соваль не довольствовалась общим к ней презрением и желала делить свой стыд и дурную славу с молодой девушкой, которая еще была привязана к добродетели. Надобно испытать сердце злобных; можно в оном приметить с ужасом, что их мерзкое утешение, чтоб распространять успехи зла и умножить число своих сообщников. Сии суть зараженные люди, кои прежде последнего издыхания вкушают адское увеселение из сообщения своего яду и из того, что взирают на падающих с собой» [28] . Наивная Юлия поддалась ухаживаниям злодея маркиза Жермиоля и стала его любовницей, всячески скрывая от родителей свой образ жизни. С ней познакомился молодой и приличный офицер Домаль, признавшийся ей в любви и во время этого признания узнавший, что видит перед собой родную сестру. Читатели просто обязаны рыдать в голос над этими страницами, равно как и над многими последующими, где говорится о раскаянии, примирении и прощении. Брат и сестра возвратились домой и успели застать в живых отца, который получил утешение перед кончиной. Госпожа Соваль тем временем заболела и умерла в страшных мучениях, раскаиваясь в содеянном. Похоронив отца, Юлия ушла в монастырь, где приняла добровольно самые тяжелые испытания — питалась одним черствым хлебом, носила самую грубую одежду и спала в гробу.

28

Юлия, или Щастливое раскаяние. Примечания исторические. М., 1775. С. 23.

Забегая вперед скажем, что последним литературным трудом Цицианова стал перевод книги Фридриха Великого «Дух кавалера Фоларда из его толкований на Полибиеву историю». Судя по некоторым данным, князь занимался переводом во время службы в Финляндии в 1790—1794 годах, но издал его только в 1804 году.

* * *

В 1772 году, после одиннадцати лет «заочной службы» в гвардии, Павел Дмитриевич Цицианов получил, наконец, первый обер-офицерский чин. То, что родители смогли «пристроить» его в Преображенский полк, где в списках значились все царствующие особы, свидетельствовало о том, что Цициановы занимали прочные позиции в российской элите. В самой привилегированной пехотной гвардейской части Цицианов дослужился до чина капитан-поручика. По обычной для того времени схеме (служба в гвардии как подготовка к занятию командной должности в армии) 7 января 1778 года он был переведен подполковником в Тобольский пехотный полк, располагавшийся в Выборге. Командиром части был его родной дядя — князь Михаил Михайлович Давыдов, который «усмотря его (Цицианова. — В. Л,)способности, доставил ему случай управлением полка усовершенствовать себя в полевой службе. Будучи еще подполковником, был употреблен по многим особенным делам, в которых требовалась великая осторожность и благоразумие. Все таковые поручения исполнял он с совершенной похвалою, чем приобрел особенное уважение и внимание генералов, Финляндской дивизией командовавших, и снискал их любовь и дружество. Счастливая связь молодого человека с почтенными и опытными мужами еще более образовала его военные дарования» [29] .

29

Зубов П.Жизнь князя Павла Дмитриевича Цицианова. С. 9.

Французский социолог П. Бурдье сравнил генеалогическое древо с географической картой, а родственные связи — с тропинками и дорогами, проложенными людьми, которые пользуются этими путями с интенсивностью, эквивалентной интенсивности личных контактов между родственниками. То же самое можно сказать о связях корпоративных и дружеских. Когда у человека возникает какая-то проблема, разрешение которой требует содействия других лиц, он обращается в первую очередь к родным, друзьям и знакомым. Куда послал своего сына Петрушу Гринева Андрей Петрович Гринев в пушкинской «Капитанской дочке»? В дальний гарнизон на степную границу, но с письмом к генералу Андрею Карловичу Р., «старинному товарищу и другу». В условиях неразвитой правовой системы использование неформальных связей являлось гораздо более перспективной стратегией, нежели многодневное обивание порогов канцелярий. Отец Цицианова Дмитрий Павлович учился в военно-сухопутном корпусе одновременно с П.И. Румянцевым-Задунайским, А.А. Вяземским, П.Н. Мелиссино, А.П. Сумароковым и другими влиятельными людьми Екатерининского царствования. У нас нет прямых доказательств того, что кто-то из этих людей не оставил без внимания сына их «однокашника», но практика протежирования «века осьмнадцатого» была универсальной: А.С. Пушкин это знал хорошо. Дворяне записывали своих чад в зависимости от влиятельности тех, кто «хлопотал», капралами, унтер-офицерами и сержантами; не имевшие протекции записывали недорослями. В Преображенском полку в 1770-е годы одних сержантов состояло более тысячи и недорослей — без счету [30] . Определение офицера на службу «под крыло» к родственнику было делом совершенно обычным для военного быта XVIII — начала XIX века. Сами опекаемые не стеснялись упоминать об этом в своих воспоминаниях [31] .

30

Записки Льва Николаевича Энгельгардта. М., 1867. С. 9.

31

Там же. С. 60.

О службе Цицианова в гвардии практически ничего не известно. Скорее всего, она ничем особым не отличалась от быта офицеров столичного гарнизона. 12 февраля 1786 года по обычной практике того времени Павла Дмитриевича «переименовали» из капитан-поручиков гвардии в армейские полковники и назначили командиром Санкт-Петербургского гренадерского полка. Но это был уже совершенно иной уровень. В вооруженных силах командир роты (капитан) и полковник (командир полка или артиллерийской бригады) являлся больше чем строевым командиром. Эти части были не только тактическими единицами, но и хозяйственными структурами. Шефом полка являлся один из влиятельнейших людей второй половины екатерининского царствования фельдмаршал Иван Петрович Салтыков. По словам П. Зубова, этот человек питал к Цицианову полное доверие. После Русско-турецкой войны 1787—1791 годов полк был разделен на два «летучих» гренадерских полка, и Цицианову в 1790 году поручили сформировать «новый» Санкт-Петербургский гренадерский полк. Это была трудная задача, о которой наш герой писал одному из своих друзей: «Полк, в котором я написан сверх комплекта, совершенно разоренным сделали. Дали бригадиру, который им командовал и которому велено сформировать Сибирский гренадерский полк, ордер — взять из старого своего полка все, что захочет. Он начал с того, что 22 офицера взял, музыку, мастеровых и унтер-офицеров множество, а солдатами, я чай, окончит. Я знаю, что расстроенный полк взять и его исправить — чести больше, и по самолюбию надеялся бы успеть в том; но кто спасибо скажет, и кто уважит, если покровителя нет?.. Точно жить без жалования тяжело приходится, весь в долгу, ничем не обзавелся и маленькой суммой исправиться не могу, да и полковником будучи, вижу, что не в состоянии исправиться. Надобно красть, а красть свойства не имею; кражу называть, по обыкновению, экономией приучиться не могу; без экономии жалованием жить полковнику не можно. Чтобы иметь хороший полк, надобно иметь хороших офицеров; чтобы иметь, надлежит всегда с ними обращаться; обращаться всегда надобно для них иметь стол, а сие требует денег. Все сие соображая, видя за плечами долг, по моим доходам неоплатный, ужасаюсь по чести» [32] . В одном из писем своему другу и бывшему сослуживцу В.Н. Зиновьеву Цицианов рассказывает о мерах по укреплению дисциплины во вверенной ему части: «Важнейшее зло в полку, что солдат не знает ничему срока, ничто до него вовремя не доходит, или лучше сказать, иное совсем. Ротные командиры избалованы, считают роту за деревню, а солдаты мужиков, у которых стоят, почитают за оброчных крестьян. Я одного солдата уже принужден был в страх другим прогнать сквозь строй за то, что он мужика, принудя везти себя в роту, да еще на дороге избил его, а сам уехал. Мужик пришел прямо ко мне, я ему обещал все отыскать, отыскал и велел ему быть при экзекуции; после, позвав его, спросил: "Доволен ли он?" Он, бедный, так был этим тронут, что говорил мне, что он если бы это знал, то лучше бы у него лошадь пропала. Теперь суди: каковы здесь мужики, и каковы мои гренадеры!.. Я только и твержу офицерам, чтобы до солдат все доходило. Вообрази, что иные несколько третей жалования не получали (деньги выдавались три раза в год. — В.Л.), а я велел каждому в руки раздать, и приставил майора, а то, бывало, отдадут ротному командиру, а он их причтет к своим деньгам…» «Офицеры привыкли видеть Вадковского (прежнего командира. — В.Л.),что он из горницы не выходит, дивятся моему дон-кишотству, которое я делаю, без всякого чувствования беспокойства. Ездил по всем ротам осматривать для того, что полк очень обширно стоит, а к себе приводить — это было бы им (т. е. ротам) мученье. И так, объезжая их, около 500 верст сделал в одной кибитке, в шляпе и мундире без постели, а мороз градусов 16 наверное был» [33] .

32

Русский архив. 1872. Т. 10. Стб. 2149-2150.

33

Тамже. Огб.2159.