Циферщик

– На работу, - выплюнул из себя Виктор. Говорить слово "опознание" подразумевая за ним Олю, было бы нестерпимо.

– Пропуск?
– Безразлично от второго.

– Дома оставил.

– Чего-то ты на врача не шибко похож.

– А вы меня в халате не видели. Сразу преображаюсь.

– Да хрен с ним, пусть идёт!

И Виктор вошёл в морг. Представил себя со стороны. Мятая домашняя одежда, опухшее лицо, неаккуратная борода, перегар. "Да им всё по хрену. Мрази".

На его пути попадались невнятные и плоские люди, похожие на манекены, позволяющие себе стрелять в него бессмысленными и пустыми взглядами.

Электрические белые лампы освещали путь. От этого света хотелось закрыть лицо. Настойчивый стук в голове заглушал любые мысли. Всё вокруг превратилось в вязкий, сковывающий и мерзкий кисель.

Он заметил своего отца, который о чём-то говорил с людьми в форме. Слишком много людей со всех сторон. Виктор шёл дальше. Увидел, как рыдает Олин отец, прислонившись к стене и закрыв руками лицо.

Вот и безликая дверь, от которой веяло холодом. За этой дверью, мир Виктора окончательно рассыплется на мелкие осколки. Он подошёл в нерешительности. Боялся протянуть руку, заглянуть в то, что было скрыто. Нервно кусал губы. Теперь ему даже захотелось, чтобы те двое у входа решили всё-таки проявить сознательность, догнать его, увести отсюда. Он сглотнул вязкую гадость во рту.

Тут дверь открылась, вышла его мать и бросилась на шею Виктору с рыданиями:

– Витенька, сынок! Не ходи, не ходи, прошу тебя! Нету больше Оленьки. Витя-я-я!
– захлёбывалась она в слезах. Виктор отстранил её от себя и зашёл в комнату. Вот теперь оттягивать стало невозможным.

На столе, закрытое белой простынёй, лежало тело. В углу комнаты оказывали помощь, видимо, потерявшей сознание матери Ольги. Пахло формалином, чем-то ещё химическим. Отчего-то в голове возник запах мясного отдела на рынке. К горлу подступила тошнота.

Виктор на ватных ногах подошёл к трупу. Трясущимися руками неловко потянул простынь в районе головы. Последняя, с самую маленькую песчинку, надежда, что за простыней окажется не Оля ещё теплилась в сердце.

В глазах тотчас потемнело. Виктор прокусил губу, во рту привкус крови. Внутри, как будто, что-то окончательно оборвалось. Звуки вдруг стали такими далёкими, неживыми, приглушенными. Он мог только потрясённо смотреть в мёртвое лицо. У неё, и правда, были аккуратно подкрашены ресницы; нанесены тени на глаза; накрашены губы, бережно и неброско, как она обычно и носила; чуть припудрено лицо. От всего этого ещё сильнее давило понимание, что Оля мертва. Виктору жутко было наблюдать макияж, нанесённый на маску смерти. Худенькая шея девушки покрыта уродливыми синяками и ссадинами. Волосы заплетены в длинную косу. Такую причёску она не носила со школы. Он было протянул руку, чтобы коснуться её лица, но на полпути отдёрнул, так и не решившись.

В памяти Виктора всплыло их первое свидание.

Новенький кинотеатр. Запах попкорна и лёгкий аромат духов от Оли, которые она взяла тайком у матери. Витя делал неловкие попытки её поцеловать, но она со смехом уворачивалась, играя с ним, хоть по ней и было видно, что она совсем не против такого внимания. Оле хотелось показать себя порядочной девочкой. Какой она всегда и была. Только под конец фильма (который она оба почти и не смотрели) сама положила свою ладонь на его.

Витя ей сразу понравился, призналась она позже. Они гуляли по парку, рядом с их школой. Ярко и тепло над ними улыбалось майское солнце. Витя шутил, дурачился, даже прочитал ей наизусть какое-то стихотворение. Наслаждались мороженым на качелях. Она смеялась задорным смехом, а он тонул в её очаровательных, манящих, изумрудных глазах. Потом проводил её до дома. Первый, их лёгкий, ребяческий, ни к чему не обязывающий, но одновременно, такой памятный и нежный поцелуй. Едва сомкнулись губы на мгновение. Вот за ней захлопнулась дверь, и Витя вдруг стал таким лёгким, что только каким-то чудом не взлетел и не постучался в окошко её комнаты.

К горлу подступил ком, глаза начало щипать, нос заложило. Виктор чувствовал, что вот-вот разревётся прямо здесь и сейчас. И всё равно не мог перевести взгляд с её лица.

– Виктор, - он почувствовал на плече руку отца. Голос родителя подрагивал.
– Пойдём. Её родители хотят побыть с ней.

Титаническими усилиями Виктор заставил себя оторвать взгляд от Оли, развернуться и уйти, не оборачиваясь.

8 .

– Вам повторить?
– участливый, звонкий голос вывел Андрея из оцепенения.

Он перевёл взгляд на официантку, которая с уставшей рабочей улыбкой на лице возвышалась над ним. Андрей поспешно кивнул, боясь признаться, что он не понял вопроса. Девушка кивнула и удалилась к барной стойке. В зале негромко играла музыка, пахло кальянным дымом. Из полумрака, исходящего от других столиков, доносились несвязные обрывки разговоров, приглушенный смех, звон бокалов и столовых приборов.

Андрей проводил взглядом удаляющийся женский силуэт. Строгая одежда: чёрный низ, белый вверх. Светлая блузка, под стать золотистым, убранным в строгий хвост локонам, при этом освещении бросалась в глаза, словно призрак на кладбище, мелькающий среди неровных рядов могильных плит.

Андрей вздрогнул от резкого возвращения в реальный мир.

Он снова ушёл в себя, забылся и потерялся в чертогах разума. Судорожно оглядывая полумрак бара, он заметил, что никто не обратил внимание на его отсутствующее выражение лица и взгляд, прикованный к туманной точке. Андрей перевёл взгляд на стол, разглядывая, что расположено перед ним. Тарелка едва распробованной пасты с говядиной и грибами, пустой пивной бокал, пепельница с одиноким окурком.

В голове мелькали последние воспоминания, берущие начало от той минуты, как он вновь вышел из дома навстречу октябрьской прохладе, до того момента, как он занял этот столик. Забытьё собственных грёз медленно, но непреклонно рассеивалось, возвращая его в мир реальности.

Андрей сделал логичный вывод, что официантка принесёт новый бокал пива. Значит, появится повод задержаться здесь ещё на какое-то время, прежде чем он вернётся к своим бесцельным, но умиротворяющим прогулкам по осеннему городу. Наслаждаясь теплом и покоем, Андрей пытался урвать крохи нормальной жизни.

Его нормальная жизнь разрушилась под яростным порывом ветра, который местные СМИ назвали обнаружением новой жертвы, под циничным номером "семь". Андрей в тот злополучный момент прожёвывал кусок яичницы, невнимательно разглядывая меняющиеся кадры на экране телевизора. Сперва услышав знакомое имя, подумал, что ему показалось. Затем увидел лицо на старой фотографии, которую он сделал лично когда-то безвозвратно давно. Женский силуэт, сквозивший чем-то беспримерно знакомым, близким и родным, заполнял собой грани дисплея, заставляя погружаться далеко вглубь картинки, в попытках принять страшную правду. Это было неестественно, жутко и нереалистично, но в то же время, ледяная достоверность сюжета убивала робкие надежды на то, что кадры на экране - жестокие галлюцинации, навеянные странным помрачнением рассудка. Страшно, грязно и беспредельно тяжело было взирать на бездыханное тело человека, которому отдана юношеская влюблённость, и пребывать в полном бессилии хоть что-то исправить.

Андрею оставалось лишь безмолвно выть в подушку, обвиняя в трагедии всех вокруг. Потом представлять Витю с беспомощной и потерянной усмешкой на лице, полном горечи. Эта картина тоскливо скребла сердце. Он не был готов увидеть её в реальности.

Всё происходящее давило на разум и душу Андрея, заставляя его раз за разом терять установленный годами самоконтроль, предаваться безутешному отчаянию, которое невозможно было облегчить.

Андрей чувствовал себя брошенным, одиноким и потерянным. Иногда ему казалось, что это его жестоко убили, и это его труп возлегал под столпами земли в надежде на воцарение справедливости. Но справедливость всё не воцарялась. Молодой, невинный, умиротворённый труп всё покоился в своём последнем деревянном убежище, навсегда утратив последнюю надежду возвратиться. Видеть лик Ольги среди земляных паразитов - бескрайне тяжело. Но Андрей старался прийти к смирению, хоть это и казалось таким непосильным.