Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8"
Шрифт:
Все повернули головы туда, где стоял Дом дрейфующего льда и справа от него высилась стеклянная башня, сверкнувшая на солнце золотом так, что сделалось больно глазам. Заслонив глаза рукой, Митараи пристально смотрел на них. Я подумал, что он любуется открывшимся перед ним видом, но ошибся. Мой друг просто ждал, когда это золотое сияние прекратится. Наконец он сказал:
– Это хризантема?
– Верно, – ответил Кодзабуро. – Сломанная хризантема.
Я ничего не понимал:
– Где? Какая?
– Стеклянная башня. Вон хризантема, видите?
– О-о! – радостно выдохнул я. С приличным запозданием послышались негромкие возгласы удивленных детективов.
На
– Будь здесь ровное место, этим видом можно было бы насладиться только с вертолета, – заговорил Митараи. – Встав на середину клумбы и подняв голову, отражения вы не увидите. Для этого надо отойти подальше и взглянуть сверху. По счастью, здесь оказался холм. Но его высоты оказалось недостаточно. Поэтому построили башню, которая была слегка наклонена в эту сторону. И теперь отсюда все хорошо видно. Ведь именно для этого вы соорудили ее таким образом?
95
Традиционный декоративный элемент японского дома, представляющий собой вертикально висящий свиток из бумаги или шелка. Может содержать рисунок или образец каллиграфии.
Кодзабуро лишь кивнул, не произнеся ни слова.
– Вот оно что! – вырвалось у меня. – Хризантема – значит Кикуока! [96] А то, что она сломана, – это знак вашей клятвы убить его!
– У меня в мыслях не было отказаться от обещания, данного Номе. Я жил с тем, что рано или поздно окажусь в тюрьме. Потому что полная фальши жизнь, которую я вел, была мне ненавистна. Но я всегда надеялся, что когда-нибудь найдется человек, способный разобраться в грехах моей жизни. И я построил башню, хотя в этом не было никакой нужды.
96
Фамилия Кикуока составлена из двух иероглифов: первый, «кику», – хризантема, второй, «ока», – холм.
И еще одно. У родителей Номы было цветочное хозяйство. Отец выращивал хризантемы и достиг в этом высот. До войны он делал для выставок кукол из цветков хризантемы. Нома мечтал, вернувшись с войны, наследовать отцовское дело и тоже выращивать хризантемы. У людей моего поколения эти цветы вызывают особые чувства. В конце концов, эта башня – дань уважения моему другу. Все-таки признаюсь: мысль забыть о своем обещании меня посещала. И если б меня окружали другие люди, может, я и смог бы…
Кодзабуро прервал свою речь и горько рассмеялся.
– Митараи-сан! Можно вопрос напоследок? Зачем вы так долго, до самого конца, разыгрывали клоунаду?
Мой друг помялся и ответил:
– Да я не разыгрывал. Просто у меня такой характер.
Я кивнул в знак согласия.
– Я так не думаю. Вы усыпляли мою бдительность. Стоило вам с самого начала продемонстрировать остроту ума, которой вы обладаете, я был бы более осторожен и вы не смогли бы меня провести. Подозрение закралось у меня вчера вечером, когда Эйко вдруг так захотела спать. Мелькнула мысль, не поставили ли вы мне ловушку. Это я теперь не жалею о своем поражении, но тогда
в тревоге за Эйко просто места себе не находил.Кодзабуро умолк и рассеянно посмотрел на Митараи.
– Кстати, а что вы думаете о моей дочери?
Митараи задумался. На его лице появилось выражение, будто он кого-то подозревает.
– Хорошая пианистка, очень хорошо воспитанная девушка, – наконец осторожно проговорил он.
– Хм-м. И?..
– Она – убежденная эгоистка, зацикленная на себе. Пожалуй, такая же, как я.
Кодзабуро Хамамото отвел глаза от Митараи и криво усмехнулся.
– У нас с вами много общего, но в данном вопросе мы расходимся принципиально. Хотя сейчас мне кажется, что вы правы…
Митараи-сан, я очень рад, что встретил вас. Сначала хотел просить вас объяснить все моей дочери, но потом подумал, что это будет слишком эгоистично с моей стороны.
Кодзабуро протянул правую руку.
– Для этого есть более подходящие люди, – пожимая ее, сказал Митараи.
– Имеете в виду тех, кто больше вас любит деньги?
– Тех, кто знает, на что их потратить. Ведь вы как раз к таким и относились?
После короткого рукопожатия они разошлись, чтобы больше никогда не встретиться.
– У вас мягкая рука. Непривычная к физическому труду.
Митараи усмехнулся.
– Если не будешь все время грести руками деньги, кожа не загрубеет.
Эпилог
Я насмотрелся на людей, и все они, все до единого, тщедушны и жалки, все только и делают, что вытворяют одну нелепость за другой да старательно развращают и отупляют себе подобных.
И говорят, что все это – ради славы.
Я стою на холме на том же самом месте; кажется, что это было только вчера.
Лето на исходе, а в этом северном краю можно говорить, что уже наступила осень. Ветер прижимает к земле сухую траву, еще не покрытую снегом; сине-фиолетовое море еще свободно ото льда.
Вселявший в нас страх дом, где были совершены преступления, сильно обветшал и превратился в огромный пылесборник, давший убежище паукам, устроившим в нем свои гнезда. Никто туда не ходит, никто не собирается в нем жить.
Женились Кусака или Тогай на Эйко Хамамото? Об этом ничего не слышно. Равно как и о том, что стало с Митио Канаи. Нам с Митараи пришло по почте уведомление, что Куми Аикура открыла бар в районе Аояма, однако ни он, ни я там еще не бывали.
В заключение этой истории Митараи поделился со мной исключительно важным обстоятельством, которое, я считаю, необходимо здесь изложить.
Однажды ни с то ни с сего он спросил у меня:
– Ты считаешь, Кохэй Хаякава заказал убийство Кикуоки у Кадзуя Уэды, только чтобы расплатиться за дочь?
– А что, есть еще какая-то причина? – спросил я.
– Думаю, да.
– Какие у тебя для этого основания?
– Все очень просто. Представь себя: Кодзабуро Хамамото отрабатывает свой удар сосулькой, которая скользит по лестницам. Одному это сделать невозможно. В то время как он регулировал положение масок на стене Зала тэнгу, кто-то должен был пустить сосульку с самой верхней точки. Кто бы это мог быть?
– Кохэй Хаякава?
– Именно. Только он, и никто другой. Так что Хаякава знал, что хозяин собирается убить Кикуоку, и…