Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8"

– У него не только фамилия забавная, он сам по себе человек любопытный. Тебе было бы интересно с ним познакомиться.

– Да ну, неинтересно.

– Почему? Тебе он обязательно понравится. С ним можно посмеяться…

– Меня больше интересует, почему ты в последнее время поздно приходишь домой.

– М-м?

– Ты каждый день ходишь к этому Туалету-сан?

– Туалет-сан…

– Тебе с ним приятнее, чем со мной?

– Что ты говоришь! Нет, конечно. Разве можно сравнивать?

– Кто тебе дороже – я или он?

После этих ее слов я замолчал, инстинктивно ощущая повисшую в воздухе угрозу. Какое-то время сидел в растерянности, не говоря ни слова, и вдруг понял одну вещь. В такой прекрасной, похожей на сон, нашей с Рёко жизни что-то произошло. Теперь нам было не о чем разговаривать. Не стало общих тем.

– Попробую заварить чай. – С этими словами я вытащил из коробки чугунный чайник.

– Нет! – раздался резкий окрик.

Я застыл от удивления, а Рёко выхватила чайник из моих рук, запихала его обратно в коробку и с грохотом сунула в шкаф. Она вышла из себя. Тяжело опустилась на котацу и громко всхлипнула:

– Я не могу так!

Понятно, что истерика у Рёко случилась из-за письма, полученного из дома. Наверное, с домом, с семьей у нее были связаны не самые лучшие воспоминания. А может, это Марс, о котором говорил Митараи, на все наложился?

Я лег в постель и стал думать о Мацусиме. Там должно быть очень красиво, раз Басё так восхитился. Хорошо бы зимой туда съездить… Почему Рёко расплакалась? Или с младшим братом что-то случилось?

Потом мои мысли переключились на Митараи. Почему я стал ездить к нему каждый день? Отчасти потому, что он мне нравился. Но была еще одна причина: от монотонных перемещений между заводом и Рёко искушение съездить по адресу, указанному в водительском удостоверении, становилось все сильнее. Я смотрел на Митараи как на самоуверенного комедийного актера, мне с ним было нескучно.

Он вел себя странно – совершенно не спрашивал, ездил я по тому самому адресу или нет, и если не ездил, то почему. Похоже, другие люди были ему не интересны. Если говорить об отсутствии интереса, почему Рёко совершенно не интересовал Митараи и его гороскопы? Она не верила в астрологию? Получается, Рёко тоже со странностями, почти как Митараи? Возможно. С этими мыслями я заснул.

15

В том, что Митараи чудак, сомнений не было. Однако, продолжая с унылой регулярностью день за днем ходить на работу, я открыл для себя неожиданный факт. Оказалось, на заводе на меня тоже наклеили ярлык этакого оригинала-сумасброда.

Хотя, если подумать, это вполне естественно. Ведь за целый день на заводе – с прихода до ухода – от меня нельзя было услышать ни единой шутки. Я очень тяжело сходился с людьми и не предпринимал попыток завести с кем-нибудь дружбу. За все время я всего раз выпивал с коллегой по работе – тот самый раз, когда меня вытащил в пивную начотдела Отакэ. Тот вечер произвел на меня такое впечатление, что повторять подобный опыт совсем не хотелось.

Вот и всё. Неудивительно, что на заводе на меня смотрели как на чудика, так же, как я смотрел на Митараи. С напарниками я не ладил, людей не любил. Хотя это не имело ничего общего с реальностью. Напротив, мне очень хотелось иметь друзей. Еще никогда я так в них не нуждался. Но сколько бы я ни хотел, найти таких людей на заводе шансов не было.

По способности чувствовать, воспринимать действительность я отстоял от других рабочих на десятки тысяч световых лет. На заводе было мало молодежи, парней моего возраста, но и те немногие каким-то непонятным образом умудрялись ладить с теми, кто старше.

У меня и у них были совершенно разные жизненные принципы, интересы, словарный запас. Даже если б я очень постарался, меня все равно не хватило бы на то, чтобы смеяться над громкими низкопробными шутками, вызывавшими смех у них. И я никак не мог понять, чем могут тронуть человека попсовые «звездочки», от которых на заводе тащились все. В сущности, я оказался одиночкой, затерявшейся на чужой территории. Конечно, я проживал с этими людьми часть своей жизни, но смотрели мы на разное и видели тоже разное.

Весьма вероятно, что на заводе меня называли придурком; я мог отвечать тем же. А как иначе, если мы во всем разные? То, что интересует их, не интересно мне. Я был совершенно уверен, что могу отличить настоящее от дешевки и халтуры, как бы вижу ценность истины лучше, чем те, кто смотрит на вещи мутными от выпивки глазами и легко может не заметить важного. Размышляя об этом, я понял, что представлял собой Митараи. Возможно, думал я, он хорошо видит то, что упускаю из виду я – и мне подобные. Примерно половина из того, о чем он говорил и в чем был абсолютно уверен, воспринималась как поток сознания пациента психиатрической больницы. Но когда я ложился в постель и возвращался мыслями назад, как-то вдруг становилось понятно, о чем вел речь Митараи. Он убеждал меня в своей правоте. И такое случалось часто.

Митараи очень вредил себе такой манерой изъясняться. Говори он немного проще, менее эксцентрично, запинаясь и с грустным видом, его слова убеждали бы каждого и не заставляли людей обливаться холодным потом. Какой бы сократовской мудростью ни были наполнены его глубокие философские речи, они все равно воспринимались как бред сумасшедшего. Но, несмотря на все это, Митараи казался мне неведомым магом-отшельником, поселившимся на вершине скалистой горы, которой мне представлялась его обшарпанная пятиэтажка, и бесстрастно взиравшим на простиравшийся внизу мир.

* * *

Я уже подходил к «офису» Митараи, как начал накрапывать дождь. Я пустился бегом, и, когда влетел в подъезд его дома, дождь полил сильнее. Поднимаясь с этажа на этаж, я видел в маленьких окошках на лестничных площадках, как по стеклу струятся потоки воды. Когда я вошел к Митараи, дождь уже лупил с такой силой, будто за окном бушевал тайфун.

Навещая его почти каждый день несколько недель подряд, я уже начал путаться, где работаю – на заводе или у Митараи в «офисе». Я боялся, что мои регулярные вечерние визиты вызывают у него раздражение, однако лицо его неизменно оставалось спокойным.

– Мне кажется, я умею играть на гитаре, – сообщил я Митараи в один из своих визитов. Я регулярно, в подробностях, докладывал ему о том, что вспомнил, на что обратил внимание. Мой приятель посмотрел на меня с видом главврача психиатрической клиники.

– Принести гитару? – спросил он, открывая дверь в другую комнату, где, как я уже знал, была его спальня.

Митараи вышел с двумя гитарами – большой и маленькой, которую передал мне и предложил попробовать.

– Боюсь, так сразу не получится, – смутился я. – Предположим, что-то я умею, но классику вряд ли потяну.

– Подожди, тут у меня ноты есть…

Митараи вытащил из ящика стола большую нотную тетрадь. Я увидел много-много тонких линеек, испещренных мелкими черными значками – нотами. Сверху от руки было наскоро написано название: Captain… и еще что-то.

– Ох!.. Не шути так. Я ничего в этом не понимаю, – робко промямлил я.

– Да ну!

– Скорее, какую-нибудь песню подыграть или что-то в этом роде… Попроще.

Единственное, что я знал точно: попса – это не мое. А смогу ли я изобразить что-нибудь в духе Уэса Монтгомери – это вопрос.