Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8"

– Я думала… с самого начала… не получится…

По ее белой как бумага коже потекли слезы.

Не верю. Неужели это моя Рёко? Не верю.

– Прости меня. Прости. Прости… – повторяла она раз за разом.

– Ладно тебе, – сказал я, делая вид, что того и гляди рассержусь на нее. – Не думай ты об этом. Только не умирай, хорошо? Я не смогу без тебя. Правда не смогу. Прошу тебя, прошу, прошу…

Как же я устал! Ну почему именно в такой момент на меня обрушилась эта трагедия? Насколько было бы лучше, если б дух мой был крепок в такие минуты!

Я, как ребенок, продолжал твердить одно и то же:

– Прошу тебя, прошу, прошу…

В голове было абсолютно пусто. Я не мог вспомнить больше ни одного слова. Как же так?!

Я сильно тряхнул руку Рёко, одеяло немного съехало, и я увидел, что лежало у нее под боком. Это была та самая жужжалка с птенчиком, которую я когда-то купил ей в Йокогаме.

Неведомо откуда вдруг возник человек в белом халате и отстраненным, обыденным голосом произнес:

– Она умерла.

Меня охватило смятение. Ощущение невозможности происходящего все усиливалось. Почему я оказался втянут в такие события?

Найдется ли на Земле человек, которого одолевала бы такая же неизбывная тоска, как меня? Есть ли такой, кто испытал жуткий момент, когда рука самого дорогого на свете человека постепенно теряет остававшуюся малую толику тепла, холодеет в твоей руке?

«Прости», – последнее слово, сорвавшееся с губ Рёко, до того как они застыли. Навек…

Не выпуская руки Рёко, я огляделся по сторонам в надежде опереться на кого-то, найти человека, который помог бы, поддержал… Но помощи не дождался.

Стоя у кровати на коленях, я твердил свое глупое заклинание. Повторял, пока не охрип.

Никто не плакал. Я понял, что прошло много времени. Его заняла безмолвная смерть, видимо не имеющая никаких рамок и пределов. И еще я заклинал выпавшую на мою долю непостижимую судьбу.

Я положил руку Рёко на одеяло. Пожал ее. Пройдет много, очень много времени, и душа моя, застывая, постепенно раскроет свою сущность, имя которой – безумие.

Что это? Кошмарный сон? Чья-то трагическая инсценировка? Вот в чем вопрос, думал я. До сих пор я был маленьким зверьком, раз за разом попадавшимся в поставленные на него ловушки. Больше на эту удочку я не попадусь. Не дождетесь!

– Ва-а-а!

Я медленно обернулся на этот бессмысленный звук и увидел перед собой странное создание. Передо мной стоял уродец с деформированной головой. Тот самый ребенок. Причина всей трагедии. Голова его тряслась без остановки из-за каких-то непонятных мне эмоций. Я понятия не имел, что он стоит у меня за спиной.

И вот ведь какая штука. Меня спас этот ребенок. Потом я много раз думал об этом. Если б он не оказался рядом, за спиной, я точно сошел бы с ума.

Я обернулся на скрип двери и увидел спину выходившего в коридор парня, судя по всему, Сюдзи Масико. Дверь за ним медленно затворилась.

Я повернул голову обратно. Уродливый мальчишка цеплялся за руки женщины средних лет. Той самой, с которой я когда-то встретился в Нисиогу, в «Сакура хаус». В ее глазах не было слез. Одна сухая пустота.

Мужчины в белом халате не было видно, медсестер тоже. Шторы в палате были подняты, лучи мягкого утреннего света падали с затянутого облаками неба на белое лицо и шею лежавшей на кровати Рёко. Откуда-то доносилось щебетание птиц и слабое стрекотание цикад.

Я поднялся с колен. Мать и братья Рёко, оставшиеся за моей спиной, больше не вызывали у меня ни ненависти, ничего. Вообще никаких эмоций. Бездонная, бесконечная усталость вытеснила острые и глубокие чувства – злость, скорбь, печаль.

Я еще раз взглянул в лицо Рёко и обратился к ней в уме, не подавая голоса:

«Я должен идти. Я ухожу, Рёко. Взгляни на меня еще разок».

Рёко была, что называется, «все при ней». А теперь щеки ее ввалились, вся она как-то осунулась. Пугающая красота восковой куклы завладела ее лицом. Я любил ее, готов был отдать за нее жизнь, гордился ею…

Я медленно подошел к двери и открыл ее. Ноги онемели, я их почти не чувствовал. Еще раз оглянулся. Теперь лицо Рёко выглядело спокойным, избавленным от страданий. Она будто спала. Я, как во сне, взялся за дверную ручку и тихо закрыл за собой дверь, разделившую нас навсегда.

В коридоре мне встретился человек в белом халате. Тот самый врач. Я решил спросить, какова причина смерти Рёко.

– Нож повредил кишечник, – сказал врач.

Я смотрел на его изрядно отросшую щетину, шевелящиеся губы.

– Мы сразу сделали операцию, удалили проникшее в брюшную полость содержимое кишечника, зашили его, но, как и предполагалось, оказались повреждены кровеносные сосуды на спине. Здесь операционное вмешательство ничего не дало бы. Случилось то, чего мы боялись, – внутреннее кровоизлияние, породившее перитонит.

– Да-да, – поддакнул я. Голос мой раздавался словно за много километров от больничного коридора.

– Мы рассмотрели возможность повторной операции, но пациентка была так слаба… знаете, есть классификация физического состояния… она находилась на четвертой стадии… она не перенесла бы операции.

Низко опустив голову, я попрощался с врачом. Миновав коридор, добрался до лифта, прошел еще по одному коридору к выходу. Спустился по отлогому дугообразному пандусу. Присел на бордюр цветочной клумбы и увидел парня, дымившего сигаретой. Лицо его в профиль было мне знакомо. Человек, которого я принимал за себя. Сюдзи Масико.

Я сделал несколько шагов, он заметил меня и быстро сунул руку в карман. Я равнодушно посмотрел на него, и парень протянул мне белый конверт.

– Зачем? – Этот вопрос прозвучал у меня в голове, но произнес ли я эти слова вслух, вспомнить не могу. – Мне ничего от тебя не надо, – все-таки выдавил я, чувствуя, как во мне потихоньку оживает гнев.

Проходя мимо него, совсем близко, я опустил руку в карман и, нащупав лежавшую там пачку денег – те самые триста тысяч, – швырнул ее в лицо Масико. Она ударила его в висок, и десятитысячные купюры взлетели в воздух, раздуваемые легким ветерком. Масико не шелохнулся. Потом почему-то криво усмехнулся и слегка пожал плечами.

Я зашагал по тротуару к станции. В ранний час прохожих почти не было. И тут я увидел знакомую личность. Навстречу, покачивая толстым животом, шел Гэнъитиро Ихара. Я опустил глаза.

Узнал он меня? Похоже, нет. Нервно-торопливым шагом Ихара прошел мимо. Наше первое свидание на дамбе состоялось глубокой ночью. Он и лица моего как следует не разглядел.

34

Возвращаться одному в опустевшую квартиру не хотелось, и я, сам того не заметив, сошел на станции «Цунасима».