Цикл оборотня (сборник рассказов и повестей)

Я попытался прыгнуть лебедем, но, как всегда, страх скрутил меня, и мой лебедь превратился в пушечное ядро. Наверно, я никогда не был до конца уверен, что сено окажется на месте, как верила в это Китти.

Трудно сказать, сколько это продолжалось, но прыжков через десять или двенадцать я посмотрел вверх и увидел, что стало темнее. Скоро должны были вернуться родители, а мы с Китти так обвалялись в сене, что они поняли бы все, едва на нас взглянув. Мы решили прыгнуть по последнему разу.

Поднимаясь первым, я снова почувствовал, как ходит подо мной лестница, и услышал очень слабый писклявый скрип выдирающихся из дерева старых гвоздей. В первый раз я по-настоящему испугался. Наверно, если бы я был ближе к полу, то слез бы, и на этом все закончилось, но брус – казался ближе и безопаснее. За три перекладины до верха скрип вырываемых гвоздей стал еще сильнее, и я похолодел от страха, решив, что вот теперь-то мое везение уходит:

Потом я обхватил руками занозистый брус, чуть облегчая нагрузку на лестницу, и почувствовал, как в выступившем неприятном холодном поту прилипает ко лбу соломенная труха. Забавы кончились. Я торопливо добрался до края, нависающего над сеном, и спрыгнул. Даже всегда приятная часть, падение, не доставила мне удовольствия. Падая, я представил, как бы я себя чувствовал, если бы вместо податливого сена мне навстречу летел деревянный пол.

Выбравшись на середину амбара, я увидел, что Китти взбирается по лестнице, и закричал:

– Слезай! Там опасно!

– Выдержит! – ответила она уверенно. – Я легче тебя!

– Китти!..

Я не закончил фразу, потому что в этот момент лестница не выдержала, издав гнилой треск ломающегося дерева. Я вскрикнул. Китти завизжала. Она добралась примерно до того же места, где был я, когда решил, что удача оставляет меня.

Перекладина, на которой стояла Китти, оторвалась, а затем расщепились обе боковые доски. Какое-то мгновение оторвавшаяся часть лестницы под ней выглядела словно нескладное насекомое богомол или палочник, которое стояло-стояло и вдруг решило двинуться вперед.

Потом, ударившись об пол с коротким сухим хлипком, лестница рухнула, подняв клубы пыли. Испуганно замычали коровы, и одна из них ударила копытом. Китти пронзительно завизжала:

– Ларри! Ларри! Помоги!

Я понял, что надо делать, понял сразу. Испугался я ужасно, но рассудок до конца не потерял. Китти висела на высоте шестидесяти футов от пола, бешено работая в пустом воздухе ногами в голубых джинсах, а где-то еще выше ворковали ласточки. Конечно, я испугался. До сих пор не могу смотреть на цирковых воздушных гимнастов, даже по телевизору, потому что при этом у меня внутри все сжимается. Но я знал, что надо делать.

– Китти! – крикнул я. – Держись! Не дергайся!

Она послушалась мгновенно. Ее ноги перестали дергаться, и она повисла, держась своими маленькими руками за последнюю перекладину на обломившемся конце лестницы, словно акробат, замерший на трапеции.

Я кинулся к сеновалу, схватил обеими руками огромную охапку сена, вернулся, бросил. Побежал обратно. И еще раз. И еще.

Дальнейшее осталось в памяти смутно. Помню лишь, что мне в нос попало сено и я начал чихать и никак не мог остановиться. Я метался туда-обратно, скидывая сено в кучу там, где раньше было основание лестницы. Куча росла очень медленно. При взгляде на нее, а потом на Китти, висящую так высоко вверху, на память вполне могла прийти карикатура, на которой кто-нибудь прыгает с трехсотфутовой вышки в стакан с водой. Туда-обратно, туда-обратно…

– Ларри, я не могу больше держаться! – В голосе ее звучало отчаяние.

– Китти, ты должна! Продержись еще!

Туда-обратно. Сено набилось в рубашку. Туда обратно. Куча выросла уже до подбородка, но на сеновале, куда мы прыгали, стог был высотой футов в двадцать пять, и я подумал: если Китти только сломает ноги, можно будет считать, что ей повезло. И еще знал, что упав мимо кучи, она убьется наверняка. Туда-обратно…

– Ларри! Перекладина!.. Она отрывается! Я услышал ровный скрипящий крик выдирающихся под ее тяжестью гвоздей в перекладине. В панике Китти снова задергала ногами. Если она не остановится, то может не попасть в стог.

– Нет! – закричал я. – Нет! Прекрати! Отпускай руки! Падай, Китти!

Бежать еще раз за сеном было поздно. Времени не осталось ни на что, кроме слепой надежды.

Как только я закричал, Китти отпустила перекладину и упала вниз, словно нож, хотя мне показалось, что падала она целую вечность. С торчащими вверх косичками, с закрытыми глазами и бледным, как фарфор, лицом она молча падала, сложив ладошки перед губами, как будто молилась.

Она ударила в самый центр стога и исчезла из вида. Сено взметнулось, словно в стог попал снаряд, и я услышал удар о доски пола. От этого звука, громкого глухого удара, я похолодел. Слишком громко, слишком… Но мне нужно было увидеть.

Чуть не плача, я кинулся разгребать сено, огромными охапками бросая его за спину. Откопал ногу в голубых джинсах, затем клетчатую рубашку и, наконец, лицо Китти, смертельно-бледное с зажмуренными глазами, Глядя на нее, я решил, что она мертва. Весь мир тут же стал серым, по-ноябрьски серым, и только золотые, ее косички сохраняли свою яркость.

Потом она подняла веки, и в бесцветном сером мире возникли два темно-синих глаза.

– Китти? – еще не веря, хрипло позвал я, давясь пылью от сена. – Китти?

– Ларри? – удивленно спросила она. – Я жива?

Я вытащил ее из сена и крепко обнял, а она обхватила меня за шею и крепко сжала в ответ.

– Жива, – ответил я. – Жива, жива!

Она отделалась переломом левой лодыжки. Доктор Педерсен, врач из Коламбиа-Сити, когда пришел вместе со мной и отцом в амбар, долго вглядывался в тени под крышей. Там на одном гвозде еще висела наискось последняя лестничная перекладина.

Он долго смотрел, затем сказал, обращаясь к отцу:

– Чудо.

Потом презрительно пнул ногой натасканную мной кучу сена, сел в свой запыленный «де сото» и уехал.

Рука отца легла на мое плечо.

– Сейчас мы пойдем в дровяной сарай, Ларри, – сказал он очень спокойным голосом. – Я полагаю, ты знаешь, что там произойдет.

– Да, сэр. – прошептал я.

– И при каждом ударе ты будешь благодарить Бога за то, что твоя сестра осталась жива.

– Да, сэр.

И мы пошли. Он здорово меня отделал, так здорово, что я ел стоя целую неделю и еще две после этого подкладывал на стул подушечку. И каждый раз, когда он шлепал меня своей большой красной мозолистой рукой, я благодарил Бога.

Громко, очень громко. Когда наказание заканчивалось, я был уверен, что он меня услышал.

К Китти меня пустили перед тем, как ложиться спать. Я почему-то помню, что за окном у нее на подоконнике сидел дрозд. Сломанную ногу ей забинтовали и притянули к дощечке.

Китти смотрела на меня так долго и с такой любовью, что мне стало неловко. Потом она сказала:

– Сено. Ты подложил сено.

– Конечно, – буркнул я. – А что еще мне оставалось делать? Когда лестница, сломалась, я уже не мог забраться наверх.