Цикл Охранное отделение. Загадка о двух ферзях

Аэроплан неуклюже скакал по неровностям летного поля. Вильмонт провожал его взглядом, чувствуя, как тяжелеет на сердце. У молодого человека перехватило дыхание, когда ему показалось, что сейчас этажерка врежется в деревья, растущие на краю аэродрома. Однако метров за пятьдесят до них аэроплан все-таки смог оторваться от земли. Затем набирающий высоту крылатый аппарат начал удаляться в сторону Финского залива, пока постепенно не исчез из виду.

Когда затих гул авиационного двигателя, начальник охраны премьера едва слышно произнес:

– Я застрелюсь…

Прошло восемнадцать минут. Какова же была радость наблюдателей, когда вдали появилась точка возвращающегося самолета! Сделав торжественный круг над головами тысяч зрителей, «Фарман» мягко коснулся земли велосипедными колесами и, весело подпрыгивая, побежал к тому месту, откуда начал свое воздушное путешествие.

Но Вильмонт только тогда вздохнул с облегчением, когда увидел позади пилота солидную фигуру премьера. Вцепившись обеими руками в проволочные растяжки, Стольцев выглядел бледным, но, кажется, улыбался…

Стоящий рядом с поручиком полковник, казалось, вот-вот начнет приплясывать от счастья, обнимать и расцеловывать всех окружающих. И уж точно, забыв про чины, законы приличия и нелепые, как оказалось, подозрения, бросится на шею обоим авиаторам.

Премьер вылез из самолета потрясенный, но довольный. Он принялся рассказывать журналистам о своих впечатлениях. Вильмонт же не спускал глаз с Минасевича. Восторженные почитатели уже повесили на шею летчика лавровый венок; дамы дарили ему шикарные букеты; толпящиеся перед летчиком фоторепортеры, пытаясь найти самый выигрышный ракурс, мешали друг другу и переругивались. Но авиатора словно не задевала суета, творившаяся вокруг него. Он отвечал на комплименты красавиц, позировал газетчикам в кабине своего самолета, но казался отстраненным, невовлеченным.

Но вот Минасевич увидел кого-то в толпе и резко помрачнел. Вильмонт проследил глазами за его взглядом и заметил ту, о встрече с которой давно мечтал. Среди женщин, старающихся приблизиться к авиатору, мелькнул знакомый Вильмонту силуэт. Юная особа в скромном, но элегантном наряде тоже вручила летчику букетик, что-то быстро сказала, улыбнулась, придерживая на ветру широкополую соломенную шляпу, и отошла. Штабс-капитан с понурым видом приказал своему механику срочно подготовить машину к новому полету.

Вильмонт бросился вслед за девушкой. Он почти нагнал ее в толпе и уже готов был осторожно схватить за плечико жакета, но тут перед преследователем вырос здоровенный детина в белой косоворотке. Из-под лакового козырька его картуза на сыщика уставились наглые васильковые глаза. Лоточник затянул нараспев:

– Папиросок не желаете, господин хороший? Знатные папиросы! Какие изволите-с – фабрик «Саатчи и Мангуби» или «Лаферм»? А может, от Жукова прикажите-с?

Вильмонт попытался обойти «коммерсанта», но тот снова преградил поручику дорогу, продолжая тараторить:

– Рекомендую-с также попробовать «Жемчужину Крыма» и «Золотую марку». Отличный аромат-с, восхитительный букет!

– Я спешу. Дай пройти! – сердито шикнул на табачника молодой человек.

Но лоточник и ухом не повел. Раздражение прохожего лишь раззадорило его:

– Кавалерам, желающим иметь успех у женского полу, а не носиться за ним задрав штаны, – настоящие американские сигары – двугривенный штучка.

Понизив голос и склонившись к самому лицу сыщика, лоточник проговорил:

– Обратите внимание, вышздоровье, на сорт «Счастливый». В некоторые коробки на фабрике вкладывают ассигнации.

– Мне незачем! – Вильмонт отпихнул от себя прилипчивого коробейника.

Он видел, как вдалеке интересующая его соломенная шляпка садится в коляску, запряженную красавцем вороным. Конь нетерпеливо всхрапывал, кусал поводья, гарцевал в легкой упряжи, как боевой скакун, предчувствующий атаку. «Не лошадь, а демон! – подумал Вильмонт. – Если бы требовалось подыскать подходящего коня для всадника апокалипсиса, то лучшей кандидатуры не нашлось бы…»

– Не курящий, што ли? – хохотнул торговец и нахально в полный голос посетовал: – Напрасно! Знаменитый профессор Левинсон в газете пишет, что цигарка утром натощак с кофеем и стаканом воды способствует послаблению у людей, страдающих запорами, а также облегчает муки срамной плоти при дурных болезнях.

В это время чудо-конь умчал коляску, в которой скрылась шляпка с лентами, – да так стремительно, что догнать ее можно было разве что на аэроплане. Проводив ее глазами, разочарованный сыщик неспешно повернулся к задержавшему его зубоскалу. Он окинул богатырскую фигуру внимательным взглядом, мысленно составляя описание явного сообщника скрывшейся дамы для филерской картотеки. А чубатый скоморох продолжал насмехаться:

– Я вам, господин хороший, пожалуй, уступлю за полцены полфунта нюхательного табаку. Специально для слабых грудью и малахольных держим.

– Благодарю, любезный, – жестко улыбнулся насмешнику сыщик, и незаметно для окружающих показал полицейский жетон. – Только дело твое – в самом деле табак!

Лоточник, не переставая скалиться, сунул руку в карман штанов. «Нож или кастет? – мельком подумал Вильмонт, выбивая кулаком подбородок противника. – Надо же, “бульдог!”» – додумал он, глядя, как продавец папирос падает на колени, заливаясь кровью из разбитого рта, и роняет маленький бельгийский револьвер.

Разноцветные пачки папирос разлетелись во все стороны, на них накинулись любители дармовщины. Вильмонт вытащил из кармана наручники.

И тут раздался тысячеголосый стон. Задрав головы, только что чествовавшие героя люди завороженно следили за черным комочком, отделившимся от пролетающего над аэродромом самолета. Поддавшись общему порыву, Вильмонт тоже на мгновение поднял глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы табачник проворно вскочил на ноги и нырнул в толпу, в которой мгновенно затерялся.

А произошло необъяснимое. Снова сев в самолет, Минасевич поднялся на шестьсот метров и… выпал из «Фармана». Он камнем рухнул на заросшем бурьяном пустыре позади ангаров. Минуту спустя неуправляемый аэроплан тоже врезался в землю в ста метрах от окровавленного, страшно изувеченного тела пилота, превратившись в груду обломков.

Никто ничего не понял. Был ли это несчастный случай? Маловероятно. Минасевич считался очень опытным пилотом и механиком. Трагедия случилась не на каком-нибудь особенно крутом вираже или при выполнении неизведанной фигуры высшего пилотажа, а во время обычного полета по прямой. Как такое могло произойти, никто не знал. Правда, падкие до сенсаций газетчики потом всячески обсасывали версию неудачной любви и карточных долгов, которые якобы и довели авиатора до самоубийства.