Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5

— Это почему?

Они сидели на конях бок о бок: Бойд — в старом седле Билли, Билли — в мексиканском седле, которое отец для него на что-то выменял. Осмотрели кровавый кошмар в кустах.

— Никогда бы не подумал, что она может завалить такую здоровенную телку, — сказал Билли.

— А почему отцу-то не сказать? — спросил Бойд.

— Ну зачем его еще больше расстраивать?

Развернулись, поехали.

— А ведь он может спросить, как тут и что, — сказал Бойд.

— Когда последний раз ты радостно выслушивал плохую новость?

— А если он сам найдет?

— Значит, сам и узнает.

— И что ты тогда ему скажешь? Что не хотел его расстраивать?

— Ч-черт. Ты хуже матери. Я уже жалею, что завел про это разговор.

С того дня Билли было доверено заниматься капканами самому. Он поехал на «Складскую гряду», взял у мистера Сандерса ключ, отпер хижину Эколса и принялся изучать содержимое аптечных полок в сенях. Нашел на полу еще ящик, в нем опять пузырьки и бутылки. Пыльные флаконы с заляпанными жиром этикетками. Один с надписью «Пума», другой «Рысь»… Некоторые из пожелтевших этикеток были оборваны, на других одни только цифры, а кое-какие флаконы коричневого стекла, темные почти до непрозрачности, были вообще без этикеток.

Несколько таких безымянных флаконов он положил в карман, вернулся в жилую комнату хижины и просмотрел полки со скромной Эколсовой библиотекой. Взял в руки книгу, на обложке которой значилось: С. Стэнли Хобейкер, «С капканом на пушного зверя в Северной Америке», сел на пол и стал читать, но родиной Хобейкера оказалась Пенсильвания, так что о волках он мог сказать не так уж и много. Когда Билли проверил капканы на следующий день, они оказались вырыты, как и прежде.

Еще через день он выехал по дороге на Анимас,^{14} поселение, до которого было семь часов пути. В полдень сделал привал у ручья на поляне среди огромных тополей и поел холодного мяса с крекерами, а из бумажного мешка, в котором вез съестное, сделал кораблик и пустил его в ручей, где он принялся кружить, понемногу темнея и погружаясь в прозрачную спокойную воду.

Искомый дом был в стороне, к югу от кучно стоящих домиков, и к нему не было даже дороги. Когда-то туда вел наезженный тележный след, и некоторое воспоминание о нем еще оставалось, как это бывает с заброшенными дорогами; по нему Билли и ехал, пока не поравнялся с угловым столбиком забора. Привязал к нему коня, подошел к двери, постучал и стал ждать, озирая простор равнины, с запада окаймленной горами. Вдалеке, где равнина начинала подниматься к горам, паслись четыре лошади; они остановились, повернули головы и стали смотреть в его сторону. Словно услышали его стук в дверь с расстояния в две мили. Он дернулся постучать вторично и уже стукнул, но дверь вдруг открылась, за ней оказалась женщина. Она ела яблоко и ничего не сказала. Он снял шляпу.

— Buenas tardes, — поздоровался он. — ?El senor esta?[4]

Большими белыми зубами она с хрустом откусила от яблока. Взглянула на него.

— ?El senor?[5] — сказала она.

— Don Arnulfo.[6]

Через его плечо она поглядела на коня, привязанного к столбу забора, потом снова на него. Прожевала. При этом не спускала с него взгляда черных глаз.

— ?El esta?[7] — повторил он.

— Я думаю.

— А что тут думать? Либо он тут, либо нет.

— Может, и так.

— А денег у меня нет.

Она снова откусила от яблока. С громким, стреляющим хрустом.

— Твоих денег ему не надо, — сказала она.

Билли стоял, держа в руках шляпу. Оглянулся туда, где видел лошадей, но они исчезли, скрытые взлобком саванны.

— Видишь ли… — сказала она.

Он посмотрел на нее.

— …он болен. Может, он не захочет говорить с тобой.

— Что ж. Либо захочет, либо не захочет.

— Может, тебе лучше заехать в другой раз.

— У меня не будет другого раза.

— Bueno, — сказала она, пожав плечами. — Pasale.[8]

Она распахнула перед ним дверь и отступила внутрь низенькой глинобитной хижины.

— Gracias,[9] — сказал он.

— Atras,[10] — дернув подбородком, сказала она.

Самым дальним помещением дома была крошечная комнатушка, там и лежал старик. В ней пахло печным дымом, керосином и сырым бельем. Мальчик остановился в дверях, пытаясь разглядеть лежащего. Обернулся к женщине, но та ушла в кухню. В углу комнаты стояла железная кровать. С простертой на ней маленькой темной фигурой. Еще в комнате пахло пылью, а может, прахом. Так, словно этот запах издавал сам старик. Впрочем, в комнате и пол был земляной.

Билли произнес имя старика, и тот шевельнулся в постели.

— Adelante,[11] — просипел он.

Билли сделал шаг вперед, по-прежнему со шляпой в руке. Бесплотной тенью пересек полосатый параллелограмм света от маленького окошка в западной стене. Пылинки испуганно закружились. В комнате было холодно, и он видел, как бледное облачко пара при каждом выдохе старика вздымается и, остывая, пропадает. Видел черные глаза и морщинистое лицо на фоне не прикрытого наволочкой грубого чехла подушки.

— Guero, — сказал старик. — ?Habla espanol?[12]

— Si, senor.[13]

Старческая рука слегка приподнялась на постели и вновь опала.

— Говори, чего хочешь, — сказал он.

— Я пришел спросить вас о том, как ловят волков капканами.

— Волков…

— Да, сэр.

— Волков, — повторил старик. — Помоги мне.

— Не понял, что, сэр?

— Помоги, говорю.

Старик поднял и держал так одну руку. Подрагивая, она висела в неверном свете, будто не его; рука как понятие, рука вообще, принадлежащая всем и никому. Мальчик подошел и взял ее. Она была холодна, тверда и бескровна. Будто вещь, состоящая из кожи и костей. Старик завозился, пытаясь приподняться.

— La almohada,[14] — просипел он.

Мальчик чуть было не положил шляпу на кровать, но вовремя спохватился. Старик вдруг сжал его руку сильнее, взгляд черных глаз стал жестче, но впрямую он ничего не сказал. Мальчик надел шляпу, просунул руку за спину старика, схватил смятую и сальную подушку и прислонил ее стоймя к железным вертикальным прутьям изголовья, после чего старик, схватив его и за другую руку, стал осторожно опускаться, пока наконец не затих, обретя опору. Поднял взгляд на мальчика. При всей своей хрупкости он держал руки мальчика неожиданно крепко и, видимо, не собирался выпускать, пока не прочтет по глазам, что у того на уме.

— Gracias, — просипел он.

— Por nada.[15]

— Bueno, — сказал старик. — Bueno.[16]

Он ослабил хват, Билли высвободил одну руку, снял шляпу и снова стал держать ее за поле.

— Sientate,[17] — сказал старик.

Билли осторожно присел на край тощего тюфячка, прикрывавшего пружины кровати. Руку старик не отпускал.

— Как тебя зовут?

— Парэм. Билли Парэм.