Цикл: Рохля

–  Если будут расходы, - вмешался Диннем, как бы мимо проходя, - я того… в разумных пределах…

–  Сколько у вас детей?

–  Восемнадцать, - недоуменно ответил фей, отнимая ладони от лица.
– Помилуйте, какое это имеет значение?

Действительно, какое? В совершеннейшей растерянности я допил свое пиво. Диннем сигнализировал издали, что денег не возьмет, но я не купился. Сказано - за спасение души и бессмертные ценности, значит, будем принципиальны.

* * *

–  Любишь ты злачные местечки, - попенял я вместо приветствия.

Официант подскочил, убрал табличку «Заказано».

–  Совмещаю приятное… с приятным, - ухмыльнулся Рохля, он же Дерек Бедфорд, бывший мой шеф и напарник.
– Надобно одного человека подобрать. Вполне приличное кабаре, к слову. Не представляешь, Рен, как я рад тебя видеть.

Отнюдь. Я был бы весьма тронут, если мои коричневые уши трубочкой и консервативный галстук привели его сердце хотя бы в половину той же глубокой умиротворенной радости, что и мое - его ухоженная, связанная шелковой ленточкой рыжая грива. А вот черная кожаная «косуха» оказалась для меня внове. И темные эти очки-забрала - Дерек в них сразу чужим стал. Спрятал глаза - и лицо спрятал, одна челюсть на виду: щетинистая, мужественная… челюсть как челюсть, одна из тысяч, если не видно глаз.

–  Что пьешь?

–  Считай меня на работе. Кружка пива или рюмочка кьянти, больше не… Кьянти пахнет лучше.

–  Хорошо выглядишь, - оценил я, и добавил, - бухгалтер.

–  Аудитор, Рен, - скрупулезно поправил он.
– Бухгалтеры передо мной строем маршируют. С девяти утра до шести вечера. Аванс. Премия. Никакой беготни со стрельбой. Что за прелесть этот нормированный рабочий день! Я даже снова полюбил кофе.

–  Рохля, - усмехнулся я.
– Растолстеешь.

–  Э, вот уж нет. Элементарно не дадут.

Он улыбнулся и сделал мне знак помолчать. Что вовсе нетрудно, когда перед тобой кружка «Октябрьского».

Так случилось, что голоса я воспринимаю на нюх, и ненавижу сладкие. Но этот… он был как аромат растертых на ладони листьев, и свежий, как молодая кора, и повергал в оторопь, будто вы сплели забор из побегов ивы, а они возьми и зазеленей после первого дождя.

Будто пар поднялся от земли, позлащенный утренними лучами, и отделил меня от переполненного зала, и приходилось напоминать себе, что я слушаю, а не пью. То есть, сперва приходилось, а потом - какого черта?! О страхе перед завтра и непонимании уроков вчера, трепетно моля не погубить своими руками любви, случившейся сегодня, Тень Белой Птицы могла петь на любом языке.

Что ты делаешь с моей жизнью,

что ты делаешь со своей жизнью?

Уши мои онемели и покрылись мурашками от возбужденного чувства, и, скажу я вам, прочим зрителям тоже не очень пилось-жевалось. То тут, то там раздавался стук отложенной вилки или звон отставленного бокала, и кто-то перхал, давясь, и, пригибаясь, торопился покинуть зал.

Тонкая ткань обвивалась вкруг ее талии, ниспадая долу и разливаясь на полу, будто лужица нефти, роскошное бюстье-бабочка сияло стразами в серебре, такая же бабочка-маска прикрывала лицо. Точеный, тугой и звонкий, как тетива, стан выступал над поясом, реберный свод выгибался, трепеща на вдохе. Приглаженные с бриолином волосы отражали свет. Тень была вместилищем голоса, который не требовал никакого сценического действа. Я даже не помню, был ли там аккомпанемент. Так, говорят, эльфы поют, но кто их слышал, эльфов… Только в записи, а записью кого удивишь? Любые чудеса объясняют сегодня монтажной магией.

Эта заставит себя уважать.

–  Как, ты говоришь, они умудрились потерять малышку Ландыш?

Я сморгнул, приходя в чувство.

–  Удивительно, что они вообще все не растерялись по дороге. Купили у спекулянта втридорога кустарную «отводку», одну на всех. Ну и прикрылись ею, как зонтиком. А о том, что она действует неизбирательно, задуматься как-то не пришлось. Вот и отвели глаза… друг от дружки. Ландыш-то совсем кроха: вокруг столько народу, дракси, дома большие. Выпустила ладошку, за которую держалась - и ищи-свищи.

–  Нда. Кто, спрашивается, воспринимает всерьез цветочных фей?

–  Феи они или нет, но нелегальную иммиграцию власти воспринимают более чем серьезно. В случае обнаружения Гедеону с семейством грозит немедленная депортация. В том числе и чтобы другим неповадно было.

–  Есть у фей землячество в столице? Можно же договориться, чтобы кто-то написал за них…

–  Нету. Неофициальная политика такова, чтобы и духу их тут не было. В рамках международного права, само собой. Очень уж плодовиты. Мер соцзащиты на них не напасешься, а не помогай им - статистику попортят.

–  Не помешаю?
– молодая дама возникла у нашего столика. Черное платье с поясом, такое, знаете, с застежкой сверху донизу, маленькая шляпка с символической вуалью, черные туфли и черные чулки. Перчатки. Стрижка каре. Словно лампочка вспыхнула - «дорого». Но элегантно, благопристойно: посетительница, и только. Задел бы рукавом в толпе - не узнал. И в зале никто даже не обернулся.

–  Господин Реннарт, вы ведь меня узнаете?

Дерек поднялся, отодвигая для дамы стул, мимоходом мазнут был помадой в колючую щеку. Даже забрало не скрыло, насколько у него довольный вид.

–  Я знал бутон, - церемонно произнес я, ожидая, пока помада торопливо удалялась ближайшей салфеткой. Рохля великодушно терпел.
– Теперь я вижу прекрасный цветок. Экий голос, мисс Пек… Знал бы, постыдился гонять вас по крыше. И охламона бы не пустил.

–  Ох, да это только ради денег, - отмахнулась Марджори.
– Дары эльфийской крови. Далось дешево, и уйдет - не жалко. Да и охламон против.

–  Вообще да, - виновато ухмыльнулся Рохля.
– Один такой ее вечер дороже всего моего трудового пота, пролитого за месяц. Но лучше так, чем взять с прилавка и…

Он неопределенно махнул ладонью перед носом. Все мы поняли, какую Мардж выставила ему альтернативу. Во дни, когда состоялось наше знакомство, мисс Пек возглавляла подростковую банду: помимо чарующего голоса она от рождения обладала свойством исчезать по своему желанию, сделав всего несколько шагов. Со всем, что держала в руках.

–  В аудиторах можно иметь много, - стальным голосом сказала мисс Пек.
– Но таким образом, что теперь уже я - против.

–  К моим рукам не липнет, - лживо пожаловался Дерек.

–  Грех это, - припечатала она, и спорить он не стал. И не стал бы, я хорошо его знал.

Марджори взяла в руки лакированную сумочку.

–  Реннарт, я думаю, мы должны вам ужин. Поедемте к нам, договорите, пока я управлюсь на кухне.

–  Что, и на кухне тоже?
– ахнул я.
– Друг мой, ты выиграл в лотерею!

–  Да уж. Когда однажды вечером я вернулся, а меня накормили, до меня дошло…

–  …что надобно научить меня готовить хотя бы яичницу!
– воскликнула Мардж, развеселившись.