Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— Он что, похитит ребенка? — растревожилась Лена.
— Да хоть бы и так! Это, вообще-то, его ребенок…
Наш разговор прервался клацаньем замка — это довольный Браилов шагнул за порог, победно тряся пакетом.
— Урвал! — воскликнул он. — О-о! Какие люди! Здорово, брат-близнец!
— Привет! — я стиснул его руку в своей. — Семью обеспечиваешь?
— А как же!
Мы перебрасывались никчемушными словесами, а в Мишкиных глазах росло беспокойство, затапливая зрачки смятенной чернотой.
— Миш, — залепетала Лена, — ты меня, правда, не бросишь?
— Да ты что?! — всполошился «мой брат-близнец», изображая праведное возмущение. — Я, может, и паскудник, но не до такой же степени! Да и… Ну, ради кого мне тебя бросать? Ради Инки? Ой, ты даже не знаешь, что она за человек! Она
— Да уж, — поддакнул я ворчливо. — Инна — красивая, милая, добрая, но… Эгоистка конченая. Она будет с тобой нежна ровно до того момента, пока это важно для нее самой. Да и понять, где любовь, а где игра в чувство, сложно — Инна действительно хорошая актриса. Игра — Инкина пожизненная склонность, а индивидуализм — суть. Вот она вошла в образ влюбленной девушки, а вот вышла из него. Потому как появился другой — более известный, более обеспеченный… И пусть Инна даже осознает, что разрыв с бывшим оказался ошибкой, исправлять ее она будет по-своему. Знаешь такое выражение: «Бороться за свое счастье»? Вот Инна и поборется! А на войне, как на войне — все средства хороши. Причинить боль? Подставить? Предать? Да как угодно, лишь бы жить счастливо!
— Похожа, — буркнул Мишка, дергая губой. — Мне, может, и повезло — Инна не изменяла, но… Просто у нее всё получилось и так, без постельных сцен. М-да… — он помрачнел. — А забеременела — хотела аборт сделать. Я ей устроил тогда… Может, и лишнего наговорил, но… Родилась Юлька. Сначала я даже думал, что Инна любит ее, и лишь потом понял, что ничего не изменилось — она любила себя в роли заботливой матери! Юля росла худенькой, на одних смесях — Инка быстро отлучила ее от груди. И вернулась на съемочную площадку… — вздохнув, дубль потер ладони, словно пришел с мороза. — Лен, ты только не думай, будто я ее специально оговариваю. Просто… Всё, вроде бы, шло нормально, как у всех, но иногда… даже не из пустяка, а вообще, из ничего Инка закатывала истерику. И я не сразу допер, что «нормально, как у всех» — всего лишь спектакль. Она просто репетировала, отыгрывая роли любовницы или, там, домохозяйки… Мне кажется, да нет, уверен — живи мы действительно, как все, в общаге или на съемной квартире со всеми неудобствами, Инка ушла бы в первый же год этой самой совместной жизни. Ждать «улучшения жилищных условий», терпеть — это не для нее! Она молода, красива, талантлива — и хочет пользоваться молодостью, красотой и своим даром. Здесь! Сейчас! Целиком и полностью! Не расходуя жизнь на мерзкий быт! И я ее понимал. В самом деле, зачем тебе житейские радости, если они станут доступны лишь в возрасте угасания! А тогда будь добр, муженек, обеспечь женушку! И разве это неправильно? Меня, правда, задевало, что всё, чего я добивался, все эти матблага принимались Инкой, хоть и милостиво, но как должное. За квартиру в «красном доме», за чеки в «Березку» она даже спасибо не сказала! Я, наверное, так и притерпелся бы, да и жил, но Юлька… Сам не думал, что смогу настолько привязаться к мелкой! И решил, что с меня довольно. — он помолчал, словно заново переживая былое. — Этой зимой Инка умотала на какие-то съемки в Италию, наплевав на декретный, а я разрывался между домом, работой и бабушками. Думал, дождусь свою «старлетку», и поговорю — о разводе, о дочке, чтобы со мной осталась… А попал сюда.
Ленка ссутулилась, и Мишка обнял ее, притиснул — печальный изгиб девичьих губ подернулся слабой улыбкой.
— Ленусик, — заворковал я, — сочини нам немного закуски! Коньяк у меня с собой. Выпьем за тебя, за нас, и за все хорошее!
— Ага! — вдохновилась хозяйка.
— А мы пока побалакаем…
— Балакайте, балакайте… Кыш отсюда! — Лена шутливо выпроводила «близняшек» из кухни, маша фартуком, будто мух гоняла.
— Мы испаряемся!
Мишка утащил меня на длинный балкон, с которого просматривалась чуть ли не вся улица, а зеленая роща напротив делилась запахами хвои и терпкой листвы.
— «Друзья» не тревожили? — прямо спросил я, косясь на окно кухни.
— Мальчиши-плохиши? — губы у моего визави выдавили ехидцу. — Да вроде нет… Хотя… Знаешь, есть одна девчонка в моей группе… Лизой зовут. Прямо липнет ко мне! А однажды… Я случайно подсмотрел, как ей мужик какой-то выговаривал,
да с угрозой такой, знаешь… Лизка сжалась вся, смотрит на него, как мышь на кота, а тот свое цедит. Так в тот день она еще пуще ко мне цеплялась! Я, дурак, похвалил ее — опыт, и правда, прошел с блеском, ну и… Даже не похлопал Лизу по плечу, а так, ладонью коснулся. А она — хвать меня за пальцы! — и прямо в ложбинку между грудей…— Ну, и как? — заинтересованно спросил я.
— Пятый размер, — вздохнул Миша. — И тугие такие…
— А мужик как выглядел? — сбил я эротический настрой.
— Роста среднего, да и возрасту… Где-то на шестой десяток тянет. Морда квадратная, брыластая… Брови густые, как у Брежнева, а волосы — соль с перцем. Глазки маленькие, синенькие, взгляд неприятный, а нос большой, широкий, как у мулата. Губы тонкие, а уши словно приклеенные — не оттопыриваются. И привычка странная: молчит — и челюстью быстро двигает влево-вправо…
— Особая примета… — молвил я задумчиво. — Ла-адно… Разберемся.
Мишка пристально глянул на меня.
— Ты хоть вот настолько, — он свел большой и указательный, — уверен в моем… хм… двойном возвращении?
— Сначала туда, к Инне, а потом сюда, к Лене? Уверен, — помолчав, я усмехнулся. — Главное — понять, откуда ты такой взялся… Из иного временного потока или из сопредельного пространства? Как бы там не критиковали Альберта нашего, Эйнштейна, но он-таки прав, увязывая пространство и время в континуум. И, знаешь, побарахтался я с этой хронодинамикой, и понял, что теоретически мы можем изучать исключительно время, но на практике, на опыте всё равно вылезают пространственно-временные структуры… — я облокотился на высокие перила, насмешливо косясь на дубля. — И не смотри зверем, сейчас всё растолкую. Помнишь, как у нас ничего не получалось с расчетами заброса? Хоть в будущее, хоть в прошлое — если дистанция больше десяти-пятнадцати минут, вся математика летела к черту!
— Ты не поверишь, — хмыкнул дубль, — она до сих пор туда улетает!
— А фиг! — заулыбался я с видом мелкого триумфатора. — У меня новая теория. Вводишь в уравнения сигма-член, новую темпоральную постоянную, и все тензоры тут же виляют хвостиками! Просчитал намедни чуть ли не половину забросов, и всё сошлось. Но! — задрал я палец. — Если эта моя теория верна, то во Вселенной не одно, а несколько совмещенных, взаимопроникающих пространств… Наше назовем альфа-пространством, сопредельное пусть будет бета… Ну, и так далее. Каппа… Эпсилон… Вопрос: из какого же ты выпал, на свою голову?
— Поздравляю, — кисло улыбнулся Мишка. — Мало нам было физики времени, теперь еще и физикой пространства занимайся!
— Балбес, — хмыкнул я. — Вы там, у себя, эмиттер выставили хоть?
— Так точно! — отрапортовал «балбес». — На порядок мощнее твоего, кстати. На неделе начну испытания…
— Начну я! — последовал жесткий ответ. — А ты, как дважды папаша, едешь в Москву по моему паспорту… и вот по этому направлению. Подрихтуешь внешность, получишь новые документы…
— Ты чего о себе возомнил… — глухо, со сдержанной злостью затянул Мишка, и мой палец вонзился ему в живот.
— Ты так не можешь, ты в спортзал ПГУ не ходил, — хладнокровно сказал я.
— Отобьюсь, ч-чучело… — засипел дубль.
Я мягко притянул его за грудки, и пропел в лицо:
— У тебя на шее маленькая девочка, а осенью заблажит еще одна! Или один, не важно. Я же свободен, и плачу, пока что. налог на малосемейных. Дошло?
— Я тебе еще устрою, чучело заботливое, — грозился Мишка по инерции, отряхиваясь, и мстительно, натужно пошутил: — Не, лучше Ленке пожалуюсь. Прибьет с особой жестокостью и цинизмом!
— Аллес капут! — я примирительно улыбнулся. — Пошли, выпьем! Посидим на дорожку… Пошли, пошли! А то мне завтра на работу, и рано вставать. Ты же не хочешь, чтобы я на Лизу перегаром дышал?
Тот же день, позже
Аравийское море, борт ТАВКР «Минск»
Не верилось даже, что обычная вода способна отливать настолько глубокой, яркой, пронзительной лазурью. Как будто кто подкрасил море синькой. А небо словно выгорело на солнце — блеклое и мутное, зависло между космосом и океаном.