Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

Напаренные и довольные, мы еще пуще раскраснелись, сидя у самовара. Баранки свежие, чай крепкий, а коньячок — так, сугубо для запаха…

— Излагайте, Аркадий Натанович, — томно улыбнулся я.

Стругацкий покивал, пригладил растрепанные мокрые волосы, и начал звучным баритоном:

— Всё как-то… необычно. Такое впечатление, будто угодил в собственную книгу! А началась эта странная история неделю назад… Или раньше? — обратился он к Борису.

— Позже, — сказал тот, причмокивая, и добавил сахарку.

— А, ну да… — покивал старший брат. — На часах было полдесятого вечера, когда в дверь позвонили. Я, помню, почувствовал острое раздражение — опять, думаю, какой-нибудь непризнанный гений со своим неформатным шедевром! Это Борька любит возиться с молодыми и подающими надежды, а меня увольте… Открываю, а за дверью стоит маленький, щупленький мужичок с длинными, но редкими волосёнками… какой-то невыразимой сивой масти. Увидал меня, заулыбался и блеет: «Добрый вечер! Простите, что поздно, так я прямо с вокзала… Очень прошу: хоть ло-ожечку мафуссалина! О-очень надо!» У меня сразу голова кругом, а потом я его вспомнил! Мы в девяносто первом встречались… опять-таки, при странных обстоятельствах. Закатились как-то в Комарово, я себя неважно чувствовал тогда. Врач всё морщился — не нравились ему мои анализы! Велел заново сдать неделю спустя, чтобы понять динамику… Ну, и вот. Сидим мы вдвоем в столовой, и с отвращением ковыряем овсяную кашу. А этот… престарелый хиппи от нас наискосок — выедает кисель ложкой из стакана, да сёрбает смачно, да причмокивает в манере Варенухи. Бесил он меня! И тут входит Анна… отчества не помню… и ставит передо мной на стол бутылку «Боржоми». Говорливая была — страсть! Я тогда не всё понял из ее монолога… В общем, какой-то целитель передает сию минералку, якобы «заряженную», и настоятельно просит испить хотя бы стакан. Ну… — Он повел плечами и поправил очки. — Я эту публику не выношу, экстрасенсов всяких, знахарей с колдунами… Вон, Боря знает! Но тогда мне было не до материалистических понтов — налил полный стакан, да и выкушал. Не лезла в меня минералка, но я ее затолкал. И тут этот хиппи: «А чего это у вас?» Я глянул на него, как Ленин на мировую буржуазию, и огрызнулся: «Раствор мафуссалина!» А тот, видимо, читывал «Хромую судьбу», и аж затрясся: «А не плеснете ли? О-очень надо!» Я налил страждущему полстакана, и тот его мигом осушил…

— А теперь, значит, опять приспичило, — вставил Борис, — и он приперся к Аркаше на Вернадского!

— Именно, — кивнул Аркадий Натанович. — Ну, я руками вожу — нету, мол, эликсира! Ни ложечки, ни пол ложечки. А мужичок вздохнул только. «Ну, ладно, — говорит, — что ж тут поделаешь… У меня тогда, двенадцать лет назад, рак горла вылез. Вторая стадия. А выпил вашего „мафуссалина“ — и всё за какую-то неделю прошло! Спасибо вам, что живой!» Поклонился, и ушел. Ага… А я полночи не спал! То сижу, то хожу — и думаю. Вспоминаю. Под утро только заснул, а часиков в десять Боре позвонил…

Борис Натанович сходу принял эстафету.

— В тот же день я, как доктор Ватсон, съездил в Комарово, — повел он рассказ. — Думал найти хоть какие-то следы того целителя! Спрашиваю у персонала, где Аня, описываю ее, а мне и говорят: Анна Станиславовна уже третий год, как на пенсии! Сначала я огорчиться готов был, но быстро выяснил, что «свидетельница» проживает неподалеку, на 2-й Дачной, и заявился к ней домой. Она, представьте, меня узнала, говорила много и бурно, пирогом накормила — и показала фотографию, где она в халатике белом, в косыночке, вся такая улыбается, а за ее спиной — тот самый целитель! Лица не разобрать, но он как раз садился за руль «Волги», а номер виднелся четко… Московский номер!

— Только мне Боря дозвонился, — перехватил инициативу Аркадий, — только я номер записал, тут же тезку набираю, Вайнера: «Помоги человека найти!» Аркаша побурчал, но минут через двадцать звонит: «Пиши! Улица Строителей, „красный дом“… И телефон! Диктую…» А дальше… — он замялся.

Борис Натанович хихикнул.

— А дальше Аркадий заробел! И просит, чтобы я сам с вами связался! Ну, и… — младший брат развел руками. — И мы здесь!

Оба моих гостя, не сговариваясь, глянули на меня.

— Что вы так смотрите? — усмехнулся я. — Хотите, чтобы на манер Холмса, попыхивая трубкой, раскрыл тайну? А это, пользуясь вашими же наработками, тайна моей личности! Ну… Ладно. Сознаюсь! Да, это я передал бутылку с заряженной минералкой тете Ане, и очень рад, что вы ее выпили. Ну-у… Ну угораздило меня родиться целителем, хотя, если честно, душа к медицине не лежит абсолютно! — помолчав, подумав, решил, что разоблачаться не стоит. — Я ничего не понимаю в анализах и рентгеновских снимках, да мне это и не нужно — и так вижу, что не в порядке. У вас, Аркадий Натанович, тогда, в девяносто первом, набухала опухоль… Рак печени. Вы бы не дожили до девяносто второго — как я мог такое допустить? Но пугать вас, уговаривать на пару сеансов бесконтактного массажа мне не хотелось, вот я и подсунул вам минералку — такой, опосредованный способ, иногда даже действенней прямого целительства.

— Ага… — протянул, почти что выдохнул Стругацкий-старший. — Выходит, судьба у меня и впрямь хромая… Но все же надо ей шепнуть: «Мерси боку!» Хотя бы за то, что мы с вами случайно пересеклись…

Я уселся поудобней.

— Отнюдь не случайно, Аркадий Натанович! Ну, чем мы в своем Институте Времени занимаемся, как-то в газетах мелькало… Правда, журналюги всё перепутали, а мы их поправлять не стали! Но не о том речь. Мы, помимо нашумевшей хронодинамики, разработали теорию дискретного пространства и теорию взаимопроникающих или совмещенных пространств… Да-да-да! Вы их придумали, а мы — открыли! Каппа-пространство не исследовано вовсе, однако мы его не трогаем — там иная физика, как в «Дзете»… Самые же интересные изо всех — «Альфа», в котором мы с вами и пребываем, «Бета», «Гамма» и «Дельта». Все они синхронные, сопредельные и… Не знаю, как в дельта-пространстве, а вот в «Бете» и «Гамме» живут-поживают, да добра наживают более-менее точные реплики человечества. Почти у каждого человека из нашей «Альфы» найдется двойник в Сопределье… Не верите? — мои губы искривились в усмешке. — Я там был! Жил и в «Гамме», и в «Бете»… А свою сволочную копию отметелил!

Писатели недоверчиво запереглядывались, и набросились с вопросами — жадно, взахлеб! Глаза горят, стекла очков потеют…

Я поведал им печальные истории Инны Гариной и Мстислава Ивернева, рассказал об экипаже «Атлантиса», о чудовищном «проколе», учиненном Шкляренко-Карлайлом.

Отпыхиваясь, ошалело тряся головой, Аркадий Натанович воскликнул:

— Но, постойте, Михаил Петрович! Это же всё наверняка сверхсекретная информация, а вы ее… нам…

— Разболтал? — усмехнулся я. — Уверяю вас, с высочайшего разрешения! Товарищ Шелепин в «Бете» давно, хоть и строго дозированно, «сливает инфу» о Сопределье, чтобы народ не испытал однажды острый когнитивный диссонанс или шок. Надо и наших людей готовить, пусть привыкают к мысли, что прописаны не в отдельной квартире, а в коммуналке! Готовить через фантастику — научную, добротную. И кому же еще, если не Стругацким?

В этот момент я почти ощущал, как в писательских головах вихрятся мысли, генерируются идеи, плодятся сюжеты!

— «Сопределье»… — медленно выговорил Борис Натанович, щурясь и будто пробуя слово на вкус. Или название повести?

— Постойте! — беспокойно выпрямился Аркадий. — Это что же… И мы там есть?! За этим… за локальным барьером?

— А как же! Только… — я покосился на него.

— Договаривайте! — серьезно сказал старший брат.

— В «Гамме» ваш двойник, Аркадий Натанович, скончался осенью девяносто первого, — раздельно проговорил я. — А вот в «Бете»… Минутку!

Перебрав книги на полке, выложил на стол три потрепанных томика.

— «Страшная большая планета», «Операция 'Вирус» и «Родился завтра». Эти книги — из «Беты», переиздавались где-то в восьмидесятых… Конечно, доказательство их иномирности — так себе… Хотя… У нас-то действует Донецкое книжное издательство, а в «Бете» ХХ съезд вел не Хрущев, а Берия… Хрущева с Маленковым расстреляли. И ничего не переименовывали, а на Мавзолее по-прежнему две великих фамилии вместе, одна над другой — «Ленин Сталин»… Вот, адрес издательства! Донецко-Криворожский ФО… федеральный округ, наверное… город Сталино.

Борис Натанович неодобрительно поджал губы — в шестидесятые братья не избежали либерального поветрия.

— И Сталинград у них остался?

— И Сталинград, — усмехнулся я, — и Сталинабад, а в ГДР — Шталинштадт. Плохо? Зато у того СССР, что в «Бете», с китайцами дружба навек, как в песне! Да и сам советский народ не терпел разброда и шатания, как у нас после хрущевской брехни о «культе личности»! Не знаю, не жил тогда, чтоб судить, был ли культ, но личность — была! И что хорошего в том, чтобы по ночам, втихушку, демонтировать памятники вождю? Приезжают военные на тяжелых грузовиках — пока никто не видит! — вырывают статую автокраном, как зуб мудрости, и увозят в никуда! Хорошо это? — Во мне вскипало ожесточение. — А сказать вам, что сейчас творится в «Гамме»? Могу! В роковом девяносто первом там развалили Советский Союз. Расплодили буржуев, по блату раздали заводы, газеты, пароходы! И мафия завелась, и наркотрафик заработал, как часы. Девчонки-выпускницы мечтали стать валютными проститутками, а пацаны — бандитами! Хорошо? Кандидаты наук «челночили» — мотались в Турцию за шмотками, а на родине торговали женскими трусами, чтобы заработать на булку с маслом! Какая наука, если на Байконуре попы ракету святой водичкой кропили, а в «Бауманке» открылся факультет теологии! Какие идеалы, если в Москве демонтировали памятник Дзержинскому… — Мои губы зло дернулись. — Помню, как эти либерасты лазили по Железному Феликсу, опутывая его канатами, точно злобные лилипуты на Гулливере! Но это что… Вот на Украине развернулись, так развернулись! Тотальный снос изваяний — и Ленину, и Ватутину, и Пушкину — всем «москалям» подряд! А титульная нация радостно машет жовто-блакитными флагами: «Украина — цэ Европа!», и на освободившиеся постаменты громоздит Бандеру, в мраморе или в бронзе! Хорошо?