Цикл романов "Все секреты мира"
Шрифт:
Валендреа и сам думал об этом. Можно было предположить, что он выбрал имя, зная о пророчествах из ватиканских архивов. Но на самом деле он всегда хотел взять имя Петр — еще тогда, когда при Иоанне Павле II впервые решил всерьез бороться за папский престол. Об этом он не говорил даже Амбрози. А пророчеств Малахии он не читал.
Он снова повернулся к архивариусу, ожидая ответа на свой вопрос.
Наконец кардинал произнес:
— Мне нечего сказать.
— В таком случае, может быть, вы в состоянии предположить, где находится похищенный документ?
— Я
— Этот документ не указан в описях. Климент сам поместил его в хранилище.
— Я не отвечаю за то, что мне не известно.
— Да разве? Тогда давайте поговорим о том, что вам известно. Например, о чем вы говорили с кардиналом Нгови и монсеньором Мишнером?
В голосе явственно слышалось раздражение. Архивариус молчал.
— Из вашего молчания я заключаю, что речь шла о пропавшем документе и вы причастны к его исчезновению.
Валендреа понимал, что этот удар причиняет старику боль. Как архивариус он обязан оберегать документы церкви. Пропажа одного из них навсегда дискредитирует его.
— Я не сделал ничего предосудительного, я только открыл хранилище по приказу Его Святейшества Папы Климента Пятнадцатого.
— Я верю вам и считаю, что сам Климент втайне от всех похитил эту запись. И я хочу ее найти. — Валендреа умышленно смягчил тон, давая понять, что он поверил объяснению кардинала.
— И я хочу… — начал архивариус и вдруг осекся, как будто боясь сказать что-то лишнее.
— Ну, говорите, ваше преосвященство.
— Я, как и вы, потрясен пропажей документа. Но я понятия не имею, когда это произошло и где его искать.
Судя по его интонации, он твердо решил стоять на своем.
— А где Мишнер?
Он был почти уверен в ответе, но решил, что подтверждение его догадок избавит от опасений, что Амбрози идет по ложному следу.
— Не знаю, — ответил архивариус, и его голос чуть дрогнул.
Тогда Валендреа задал действительно интересующий его вопрос:
— А что Нгови? При чем тут он?
По лицу кардинала было видно, что он понял.
— Вы ведь боитесь его?
Замечание не смутило Валендреа.
— Я никого не боюсь, ваше преосвященство. Я просто хочу знать, какое отношение имеет камерленго к Фатимским откровениям.
— А я не говорил, что он имеет к ним какое-то отношение.
— Но вы ведь вчера говорили об этом?
— Я этого не сказал.
Валендреа спокойно опустил взгляд в книгу, тактично давая понять, что упрямство старика его ничуть не задевает.
— Ваше преосвященство, я отправил вас на пенсию. Но я могу и снова принять вас на службу. Вы хотите умереть здесь, в Ватикане, в должности кардинала-архивариуса Католической церкви? Вам бы не хотелось, чтобы пропавший из архива документ вернулся? Или ваше личное отношение ко мне значит для вас больше, чем ваш профессиональный долг?
Старик переступил с ноги на ногу, и по его молчанию стало заметно, что он обдумывает предложение Валендреа.
— Чего вы хотите? —
наконец спросил он.— Скажите мне, куда уехал отец Мишнер.
— Утром мне говорили, что он уехал в Бамберг. — В его голосе звучало смирение.
— Значит, вы солгали мне?
— Вы спросили, где он. Я не знаю, где он. Но мне говорили, что он уехал в Бамберг.
— А зачем?
— Там может быть документ, который вы ищете.
Теперь надо узнать еще кое-что.
— А Нгови?
— Он ждет звонка отца Мишнера.
Руки Валендреа сжали старинную книгу. Он не стал надевать перчатки. Зачем? Все равно завтра от этого фолианта останется лишь пепел. И теперь самое главное:
— Нгови хочет узнать содержание пропавшего документа?
Старик кивнул, как будто его откровенность причиняла ему боль.
— Они хотят узнать то, что вам, похоже, и так известно.
Глава LXVII
Бамберг, Германия
1 декабря, пятница
11.00
Мишнер и Катерина последовали за Ирмой Ран через Максплац, на другой берег реки. На кованой железной решетке пятиэтажной гостиницы красовалась вывеска с надписью «Кёнигсхоф» и датой — 1614 — год постройки здания, объяснила Ирма.
На протяжении нескольких поколений гостиница принадлежала ее семье. Ирме она досталась по наследству от отца, когда ее брат погиб на войне. С обеих сторон здание окружали бывшие рыбацкие хижины. Изначально оно служило мельницей, и, хотя водяного колеса давно уже не существовало, с тех пор сохранились крыша, балконные решетки и украшения в стиле барокко.
Ирма открыла в гостинице небольшую таверну и ресторан и сейчас провела своих гостей внутрь, усадила за столик у окна.
Полуденное небо затянули облака. Судя по всему, скоро пойдет снег. Ирма принесла гостям по бокалу пива.
— Ресторан открывается вечером, — объяснила она. — Тогда здесь будет полно народа. Нашу кухню здесь любят.
Мишнеру не терпелось задать вопрос:
— В церкви вы сказали, что Якоб предупреждал, что мы приедем. Он так и написал в своем последнем письме?
Она кивнула:
— Он написал, что приедете вы, и возможно, вместе с этой очаровательной женщиной. Мой Якоб умел быть чутким, особенно во всем, что касается вас, Колин. Можно называть вас так? У меня такое чувство, будто я вас давно знаю.
— Я бы не хотел, чтобы вы называли меня как-то иначе.
— А я Катерина.
Она улыбнулась обоим, и Мишнеру понравилась ее улыбка.
— Что еще написал Якоб?
— Он рассказал мне о вашей дилемме. Об утрате веры. Раз вы здесь, то вы, видимо, читали мои письма.
— Я не мог и представить себе всю глубину ваших отношений.
За окнами пропыхтела направляющаяся на север баржа.
— Мой Якоб был открытым человеком. Он посвятил свою жизнь другим. Посвятил себя Богу.