Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Повязка сползла с лица Прометея. Глаза его закрылись, голова свесилась на грудь. Спина превратилась в золотые лоскутья. Дядья говорили, что Зевс готов был смягчить наказание, если Прометей встанет на колени и попросит об этом. Но тот отказался.

Все ушли, кроме меня. В воздухе стоял запах ихора [2] , густой, словно мед. Ручейки огненной крови еще стекали по ногам Прометея. Я ощущала, как пульсирует в жилах кровь. Знает он, что я здесь? Я осторожно подошла поближе. Грудь его вздымалась и опадала с тихим хрипом.

2

Ихор

в греческой мифологии прозрачная кровь богов.

– Господин Прометей? – В отзывавшемся эхом зале мой голос еле слышался.

Он поднял голову, обратил ко мне. Открыл глаза – красивые, большие, темные, в обрамлении длинных ресниц. Лицо у него было гладкое, безбородое, и все же почему-то ясно становилось, что он древний бог, как мой дед.

– Хочешь, я принесу тебе нектара?

Взгляд его остановился на мне.

– Был бы тебе благодарен, – ответил он. Гулким, как старая древесина, голосом. Только теперь я его услышала – во время истязания Прометей ни разу не вскрикнул.

Я повернулась. И, чувствуя, как учащается дыхание, пошла по коридорам к пиршественному залу, полному смеющихся богов. В дальнем его конце эриния поднимала за кого-то громадный кубок, на котором отчеканено было ухмыляющееся лицо горгоны. Эриния не запрещала говорить с Прометеем, да что с того, ее дело – проступки. Я представила, как этот жуткий голос выкрикивает мое имя. Как бряцают наручники на моих запястьях и, рассекая воздух, ударяет плеть. Но дальнейшего мой разум не способен был вообразить. Я не изведала плети. И не знала, какого цвета моя кровь.

Пришлось взять кубок обеими руками, до того меня трясло. Что скажу, если кто-нибудь остановит? Но в коридорах, по которым я возвращалась, было тихо.

Прикованный посреди большого зала Прометей затих. Глаза его опять закрылись, раны сияли в свете факелов. Я остановилась в нерешительности.

– Я не сплю, – сказал он. – Будь добра, поднеси мне кубок.

Я вспыхнула. Ну конечно, он ведь не может взять кубок сам. Я подошла – так близко, что ощутила исходивший от Прометея жар. Земля под ним пропиталась стекшей кровью. Я поднесла чашу к его губам, он стал пить. А я смотрела, как ходит слегка его кадык. Любовалась его красивым телом цвета полированного ореха. Пахло от Прометея пропитанным дождями зеленым мхом.

– Ты дочь Гелиоса, верно? – спросил он, когда напился и я отошла.

– Да.

Вопрос уязвил меня. Родись я истинной дочерью Гелиоса, и спрашивать бы не пришлось. Я была бы совершенна и лучилась красотой, изливающейся прямиком из отцовского первоисточника.

– Благодарю тебя за доброту.

Была ли тут доброта, я не понимала, и вообще, казалось, не понимала ничего. Он говорил осторожно, почти робко, а при этом совершил столь дерзкую измену. Мой разум пытался совладать с противоречием. Храбрый на деле не всегда храбр с виду.

– Ты голоден? Я бы принесла что-нибудь поесть.

– По-моему, есть я уже никогда не захочу.

Скажи это смертный – прозвучало бы жалобно, наверное. Но мы, боги, едим, как и спим, лишь потому, что это одно из величайших наслаждений в жизни, а не потому, что должны. И бог, если он достаточно силен, может решить однажды не подчиняться более желудку. А в силе Прометея я не сомневалась. Столько времени просидев у ног отца, мощь я научилась нюхом чуять. У иных моих дядьев запах был слабее, чем у кресел под ними, а вот от деда Океана шел густой дух жирного речного ила, отец же пах как жгучее пламя очага, в

который подкинули дров. Прометеев аромат зеленого мха заполнил зал.

Глядя в пустой кубок, я собиралась с духом.

– Ты помогал смертным. За это тебя наказали.

– За это.

– А какие они, смертные, мог бы ты рассказать?

Детский был вопрос, но Прометей серьезно кивнул.

– Одного ответа не дать. Все смертные различны. Единственное, что их объединяет, – смерть. Знаешь такое слово?

– Знаю. Но не понимаю.

– Как и всякий бог. Тела смертных рассыпаются в прах. А души превращаются в холодный дым и улетают в подземный мир. Там они не едят, не пьют, не чувствуют тепла. И все, к чему они тянутся, ускользает из рук.

У меня мороз по коже пробежал.

– И как они это выносят?

– Как могут.

Догорали факелы, тени обступали нас, как темная вода.

– Правда, что ты отказался просить прощения? И что тебя не поймали, ты сам признался Зевсу во всем?

– Правда.

– Зачем?

Он смотрел на меня пристально.

– Может, ты мне скажешь. Зачем богу так поступать?

Я не находила ответа. Навлекать на себя божественное возмездие казалось безумием, но как произнести это, стоя в луже его крови?

– Не всем богам быть одинаковыми, – сказал Прометей.

И тут я не знала, что ответить. Из коридора донесся отдаленный возглас.

– Тебе пора. Алекто надолго меня не оставляет. Ростки ее жестокости, подобно сорнякам, всходят быстро, их то и дело нужно сечь.

Странные слова, подумала я, ведь секли-то как раз его. Но мне они понравились, в них будто крылся секрет. Снаружи вроде бы камень, а внутри – семя.

– Тогда я пойду. С тобой ведь… все будет хорошо?

– Вполне. Как тебя зовут?

– Цирцея.

Он, кажется, слегка улыбнулся? А может, я льстила себе. Меня бросало в дрожь – столько я совершила поступков, больше, чем за всю свою жизнь. Я оставила его, пошла обратно по обсидиановым коридорам. Боги в пиршественном зале всё пили да смеялись, полулежа друг у друга на коленях. Я наблюдала за ними. Ждала, что кто-нибудь отметит мое отсутствие, но нет, никто и внимания не обратил. С чего бы? Я ничто, камешек. Обычная девочка-нимфа, одна из тысячи тысяч.

Незнакомое чувство нарастало во мне. В груди словно пчелиный рой гудел, почуявший оттепель. Я пошла в сокровищницу отца, полную сверкающих богатств: золотых кубков в форме бычьих голов, ожерелий из лазурита и янтаря, серебряных треножников, точеных кварцевых чаш с изогнутыми, как лебединые шеи, ручками. Больше всего мне нравился кинжал с мордой львицы, вырезанной на рукояти слоновой кости. Один царь преподнес этот кинжал отцу в надежде заслужить его расположение.

– И заслужил? – спросила я как-то.

– Нет, – ответил отец.

Я взяла кинжал, пошла в свою комнату. Бронзовое лезвие поблескивало в свете свечи, львица скалила зубы. А снизу была моя ладонь, мягкая, без линий. Ни шрама не останется на ней, ни гноящейся раны. Ни малейшего следа прожитых лет. Я поняла, что не боюсь предстоящей боли. Иной страх захватил меня: вдруг клинок ничего не порежет? Пройдет сквозь руку, будто погружаясь в туман.

Но этого не случилось. От соприкосновения с лезвием плоть раздалась, и меня пронзила горячая серебристая молния боли. Кровь потекла красная, я ведь не обладала дядиной силой. Рана долго кровоточила, но в конце концов стала затягиваться. И пока я сидела, смотрела на нее, в голове моей возникла новая мысль. Простейшая, неловко даже говорить, – так ребенок осознает, что его рука принадлежит ему. Но я ведь и была тогда ребенком.

Поделиться с друзьями: