Цитадель современной литературы

Когда-нибудь, но не сейчас.

В какое-то мгновение я потеряла контроль, всецело поддавшись ласкам всадника. Наверное, иногда нужно позволять себе ощутить свободу, не задумываясь о последствиях.

Сумасшедший пульс Артэса долбит по вискам и затуманивал сознание, а грудную клетку перетягивало жгутами… Или теми самыми нитями Бонтеланас? Всё это уже не имело значения. В это мгновение имела значимость лишь многократность наших смертей в объятиях друг друга. Мы погибали и возрождались. Мы находили и теряли. Мы чувствовали и забывали.

Сколько прошло времени?

Как долго мы позволяли друг другу лишиться контроля.

Не знаю.

Яркое пурпурно-рубиновое свечение волнами распространялось от нас, наполняя холодное помещение теплом и, отражаясь от стен, вновь затягивалось и сгустком возвращалось в сердца. Губы Артэса изучали каждый не скрытый одеждами участок кожи, а руки и вовсе овладели телом. Мне не удавалось отстраниться.

Я знала, что наносила нам обоим очередную рану на и без того разодранные в клочья души, но не хотела сопротивляться. А должна была! Я не имела никакого права наслаждаться его прикосновениями и поцелуями, но мне не удавалось найти в себе силы, чтобы отстраниться. Наша связь всегда едва поддавалась какому-либо объяснению, ведь, ломая стереотипы, мы раз за разом находили путь к тому свету, что излучали друг для друга. Это было и благословением, и проклятьем одновременно. Я была уверена, что изменила всё, вмешавшись и стерев память всадника Смерти, но даже такое сильное воздействие не смогло отдалить его настолько, чтобы спасти.

Вся боль Вселенной сосредоточена в их сердцах,

вибрации пульса, от которых способны уничтожить миры.

Вся нежность мироздания струится по их венам.

– Ты вынула из меня душу и заставила жить… – едва уловимый шёпот Артэса металлическим колом проникал в сердце. Медленно… Без анестезии.

Я замерла, превращаясь в одну из статуй, стоящих в лабиринте, без какой-либо возможности пошевелиться. Всмотревшись в его глаза, я заметила яркие рубиновые молнии. От привычных когда-то чистых карих глаз не осталось и следа. Я вздрогнула. Он всё ещё был тем самым… Его душа не помнила, но ощущала и знала прошлое на уровне вибраций. Мне хорошо был известен этот взгляд – словно кислотой разъедающий грудину, проникающий под кожу, сжигающий ткани и органы. Не в силах больше контролировать эмоции, я начала плакать. Заметив мой срыв, Артэс обнял одной рукой за плечи, а пальцы второй вплёл в мои волосы. Ему больно и, кажется, я чувствовала, как он жмурится, пытаясь остановить поток своих чувств.

Мне страшно даже представить, что творилось в его голове.

Я уничтожила его тогда.

Я уничтожаю его сейчас.

– Прости меня, – забавно, но склеивать всегда сложнее, чем разбивать. – Прошу, прости.

Я знала, что он не поймёт причины моих извинений. У меня не было никакого права надеяться, что из тех крохотных осколков доверия ещё возможно что-то собрать. Всё, что было между нами, давно разбито вдребезги, и лишь холодное отчаяние всё ещё равнодушно украшало наши будни.

– Не надо извинений, – отстранившись, Артэс встал и протянул мне руку, помогая подняться. – Всё это не имеет никакого смысла.

Резкая холодность голоса испугала настолько, что я вздрогнула, а Артэс создал яркую вспышку, материализовав передо мной лунный меч.

Шок. Ужас. Паника.

Он понимал, что я не смогу избежать эпилога нашей истории.

Можно ли вырвать сердце из груди повторно?

А можно ли разбить сердце вновь на триллионы осколков, если до этого его так и не смогли собрать?

Как долго можно продолжать издеваться над этим крохотным органом, призванным качать кровь в телах всех рас и видов, прежде чем оно остановится навсегда?

Какой лимит боли оно способно стерпеть, прежде чем окончательно утратит желание функционировать?

Я была уверена, что, предав Артэса в тот день, уже никогда не испытаю этого разъедающего и тошнотворного чувства самоуничижения. Тогда мне казалось, что я добровольно вскрыла грудную клетку голыми руками и зажала в пальцах бьющийся в попытках выжить орган. Тогда мне думалось, что ничего страшнее со мной уже не может случиться, ведь я предавала не только свои чувства, а брала ответственность за ложь другому, кто ни капли не виноват в моей слабости и неспособности разрешить ситуацию иначе.

Стирая его память и уничтожая наши мгновения счастья, я была уверена, что защищаю его и спасаю… Но всё оказалось напрасным. Всё грёбаные жертвы и лишения были возложены на алтари Высших, давно безучастных к нашим судьбам.

– Мы всё равно оказались в этом моменте, стоя друг напротив друга и желая убить. – Усмехнувшись, я сплёвывала кровь, пытаясь откинуть мысли в сторону, но не могла. – Мне невыносимо знать, что эти десятки тысячелетий вдали от тебя прошли впустую. Я разрушила свою жизнь в надежде сохранить твою, но всё равно оказалась с лунным мечом в руке. Всё, что я делала во благо, оказалось главной ошибкой моего существования и привело к тому, что теперь мы оба должны признать поражение.

Так много шагов оказалось пройдено впустую…

Так много несказанных слов осадком разочарования осели в памяти, что невозможно уже соединить их в единые предложения, ведь они давно превратились в надрывистую речь ненависти и боли.

Так много не случившегося счастья, которое даже не успело нам присниться…

Так много не подаренных улыбок и не адресованных друг другу взглядов…

Ничего, что могло бы произойти с той версией нас, уже не сможет озарить Тримирие, подарив даже мимолётный отблеск отголосков не случившегося счастья.

Я разрушила все эти возможности в тот день…

Только я не предполагала, что лишь отсрочила неизбежность нашего сосуществования в одной реальности.

– Прости за то, что я проклята, – казалось, на моём лице застыло равнодушие, словно кто-то в одно мгновение выкачал всё эмоции. – И что тебя втянула в это.

Замахнувшись рукой и надавив, я чувствовала, как легко поддавался кожаный слой одежды, а затем и физическая оболочка всадника Смерти, считавшаяся такой же крепкой, как и алмазные доспехи. Лунный меч легко проник в тело и, пройдя насквозь как-то слишком легко, лишил меня равновесия, позволив нагло упасть в руки беспомощного Артэса. Даже сейчас его объятия всё ещё были способны согреть. Но я не достойна быть в них заключённой.

– Амун… – хриплый голос всё ещё оставался созвучным с вибрациями моего сердца.

Его дыхание обжигало и напоминало о небольшом отдыхе на островке, где всё ещё сохранились руины нашего прошлого. Тогда нам удалось хотя бы какое-то время не думать ни о королевствах, ни об обязанностях, ни о рангах и уровнях Сагнации… Это единственный миг данного рождения, когда мы просто смогли побыть друг с другом и друг для друга.

Странно, а ведь я была уверена, что никогда больше не окажусь с ним так близко, что смогу вдыхать аромат кожи и ощущать отдалённо всплывающие в воспоминаниях шероховатости шрамов, что украшали тело всадника.

Кажется, совсем недавно я попрощалась с ним, поцеловав в дрожащие губы и ощутив привкус крови.

Кажется, это было буквально мгновение назад, когда я смеялась, лёжа в его объятиях на поляне, и выискивала в небе следы сбежавшей от нас Жемчужинки.

Всё это происходило совсем недавно…

Только с этих мгновений прошло тридцать тысяч лет.

– Я бы очень хотела сказать, что ничего не помню, что излечила этот нарыв в сердце и смогла двигаться вперёд, – тяжело вздохнув, я пыталась ногтями проникнуть в его кожу, чтобы уловить хотя бы какой-то признак жизни, – но это будет ложью. Мне удалось отпустить из своей жизни практически всех, став сторонним наблюдателем, но не тебя. Ты был со мной в каждом вдохе.