Цитатник бегемота

Фессалиец покачал головой.

— Нет, не то, — с трудом проговорил он. — Я — солдат, но я — часть великой армии, и моя собственная судьба уже определена, а Александр… Александр вышел за пределы, позволенные законом человеку, пусть даже и сыну одного из богов Черной Земли.

Он умолк. Иван подождал, потом не выдержал и спросил:

— Так что там случилось, в этой самой стране?

Фессалиец посмотрел на него и невесело усмехнулся:

— Я не могу сказать тебе всего, тезка. Такого, как там, лучше никогда не видеть… Все не так, и все наизнанку, и люди ведут себя как звери… а звери появляются — и тут же исчезают. Но главное — там Александру дали этот проклятый талисман!

— Какой талисман? — совершенно спокойно произнес Иван, вспомнив все.

— Да, талисман, — словно бы в каком-то исступлении повторил фессалиец, — и он стал почти непобедимым полководцем…

— Ara, — глубокомысленно сказал Иван, потом спохватился: — Что значит — «почти»? Фессалиец с трудом усмехнулся:

— Ты же видел… В поисках страны вечного счастья мы прошли всю Ойкумену. Мы знали, что Запад победит Восток, и так было всегда… до сих пор. В битве за Шамбхалу мы проиграли. Все. Конец пути. Александру недолго осталось.

— Почему?

— Его талисман дал право быть сильным среди слабых… а ведь есть еще и другие талисманы. Фессалиец умолк и опустил голову.

— А откуда ты знаешь? — осторожно спросил Иван. Фессалиец криво улыбнулся.

— Подумаешь… теорема Пифагора, — не глядя на Ивана, сказал он. — Повидаешь с мое — не будешь таким наивным. Кстати, у тебя вот, к примеру, меч — очень он похож на тот, что, по слухам, есть у кого-то из желтолицых Бессмертных.

— Ну и что? — несколько натянуто улыбнувшись, сказал Иван.

— Да нет, ничего, — вяло ответил фессалиец. — Я же говорю — просто похож на него… как и на клинок из Бахди, прекрасной страны с вознесенными знаменами, чей бич — муравьи, пожирающие хлеб. А талисманов, подобных тому, что получил Александр, несколько, и пока никто не собрал их воедино хотя бы на время…

— Это тебе в том подземелье сказали? — с любопытством спросил Иван.

Фессалиец мотнул головой.

— Нет, не там… В той стране говорили о другом, ведь каждый был озабочен тем, чтобы получить желаемое. Друзья Александра получили свое — кто царство, кто легкую смерть, кто безумие, кто раскаяние… а царь захотел совсем другого — блага для людей, и не спросил их об этом, а такого, поверь, еще никто не добивался. Он даже не знал, что это такое: Шамбхала!..

Фессалиец замолчал и потянулся к поясу, потом отдернул руку. Иван был готов поклясться, что кавалерист искал сигареты.

— А самое страшное, — вдруг полушепотом проговорил фессалиец, — что там действительно совсем не было солнца! Зачем же тогда вообще чего-то желать?..

Иван посмотрел вверх, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Стальное строгое небо, бессолнечное и бесполезное.

— А здесь… — дрогнувшим голосом сказал он, — здешнее солнце…

Фессалиец поднял голову и долго, улыбаясь, смотрел в зенит. Потом, не отрывая глаз от чего-то жаркого и манящего, вздохнул и произнес:

— Да… здесь солнце почти такое же, как на родине, в Фессалии. Никакое облако не смеет его испортить…

Он улыбался, а Иван, обмирая, смотрел то на него, то в небо. Твою мать, да что же тут такое творится?! Нет там никакого солнца!..

Он чуть было не произнес эти слова вслух, но передумал и захотел в сердцах плюнуть, однако за него это сделал фессалиец.

От души харкнув в желто-коричневую пыль, кавалерист пружинисто вскочил на ноги.

— Нет, хватит, — сквозь зубы процедил он. — Домой, теперь только домой!

— Совершенно с тобою согласен, тезка, — искренне сказал Иван.

Фессалиец быстро посмотрел на него.

— Да, — произнес он, — но сначала — в Александрию Арахосийскую, в царскую ставку. Пойдем, скоро будем выступать.

Они шли по опаленной невидимым солнцем равнине, под ногами хрустели колючки, и от каждого шага поднималась мелкая пыль. Фессалиец оказался теперь в гипаспистах, к которым прибился по старой памяти и Иван — никто не спросил у него, откуда он вдруг взялся и почему клинок его не табельный, а сам он в разговоры не вступал, шел себе и думал о своем.

…Почему остальные видят солнце? Зачем занесло его в это Богом забытое место? И эти… которые дали ему меч? Восток заинтересован в нем, он дает оружие? Против кого — против Запада?..

Ладно, с этим разберемся, думал Иван, как и с битвами — тут он слегка вздрогнул, — так и с немцами… а профессора-то, кстати, там не было! Вот ведь интересно, никогда он сам не сражается, все время за спинами других… Ну и черт с ним, сейчас, похоже, самое главное — это попасть к Александру и… отобрать? выпросить? выменять?.. словом, раздобыть у него талисман: хрена он кому еще достанется…

Опять равнина и опять горы. Они шли почти без остановок, не снижая темпа, и Ивану уже порядком надоела эта местность, как будто он уже побывал здесь когда-то и хорошо знал, что опасно идти вот так — плотной колонной, не имея по сторонам никакого охранения, а имея лишь чертовы поросшие густо-зеленой растительностью горы, от которых можно ждать чего угодно, только не добра.

Но все-таки они добрались до места — до города, который основал Александр.

Гипасписты расположились почему-то в палатках на окраине города. Солдаты слонялись по окрестностям в явном безделии, фессалиец куда-то пропал, а Иван решил пройтись и подумать, как бы ему пробраться в царскую ставку.

Город был невелик: в нем жили семьи македонских ветеранов и те из местных, кто согласился принять обычаи завоевателей. Местных было не очень много, потому что, как мельком рассказал фессалиец, Александр, как всегда, сильно умерил численность населения в округе, повырезав большинство жителей и утопив в крови самое желание сопротивляться новой власти.

Иван в задумчивости шел по улицам, уходя все дальше и дальше от палаток гипаспистов. Навстречу ему изредка попадались македонские солдаты, но конников, как Иван отметил с мимолетным удивлением, он не увидел ни одного, как, впрочем, и за все последние дни. Выглядело так, будто кавалерия как род войск в македонской армии перестала существовать.

Никто из встречных не смотрел на Ивана; будто его и не видели вовсе; солдаты попадались все реже и реже, а местных, замотанных в тряпье мрачных бородачей с горящими глазами, становилось больше, и они были, казалось, повсюду — и справа, и слева, кружились вокруг Ивана, путались под ногами, мешали думать, вызывая смутную тревогу…

Иван остановился как вкопанный. Потом оглянулся.

В своей непонятной задумчивости он внезапно оказался совсем один — и уже не в городе, а далеко за его пределами: домов не было видно. Позади расстилалась высохшая грязно-коричневая равнина, а сам Иван стоял у входа в какую-то пещеру.