Цивилизация Древней Греции
Шрифт:
После поражения при Херонее в 338 году до н. э и разрушения Фив в 335-м, ужаснувшего Грецию, афиняне вели себя по отношению к Македонии с благоразумной осторожностью. Конечно, Демосфен и Гиперид, самые ярые противники Филиппа, все-таки решались выступать против Александра и не потеряли доверия народа, как это показал знаменитый процесс над Ктесифоном в 330 году до н. э„который возбудил Эсхин, старый оппонент Демосфена, против Ктесифона, когда-то предложившего народному собранию, по сути незаконно, почтить Демосфена золотым венцом. На этом процессе, по случаю которого великий оратор, чтобы защитить своего друга, произнес знаменитую речь «О венке», фактически обвинялось антимакедонское движение, и исход дела, которое завершилось триумфальным оправданием Ктесифона и изгнанием Эсхина на Родос, продемонстрировал, что народ, не державший никакого зла на Демосфена, вовлекшего полис в лагерь побежденных, был признателен ему за столь страстную защиту славной традиции национальной независимости. Тем не менее, оценивая реальную ситуацию, афиняне опасались преждевременно выступать против могущественной власти, имевшей гораздо большие силы. Они следовали мудрым советам оратора Ликурга, большого патриота и государственного деятеля, который призывал их восстановить свои финансы, возродить гражданское сознание, наказывая трусов и предателей (по этому поводу он высказался в речи «Против Леократа», произнесенной в 330 году до н. э. против афинянина, бежавшего со своей родины во время сражения при Херонее), и, наконец, реорганизовать армию и флот. Внемля его призывам, которыми он воодушевлял афинян двенадцать лет, с 338 по 326 год до н. э., город залечил свои раны,
3
Тетрера и пентера — суда, имеющие соответственно четыре и пять рядов весел, в отличие от триеры, где рядов было три.
4
пе varietur— изменению не подлежит, в неизмененном виде (лат.).
Александр же в свою очередь умело щадил самолюбие Афин, оказывая им разные милостивые жесты, отсылая часть трофеев, взятых в битве при Гранине, или освободив пленных афинян, служивших наемниками у Великого царя, поэтому народ Афин охотно следовал советам Ликурга и Фокиона. Он отблагодарил царя за освобождение пленных присуждением ему золотого венка. Афинский народ, несмотря на призыв спартанского царя Агиса III присоединиться к нему к войне, которую тот впервые за время существования Коринфского союза начал в 331 году до н. э. Против Антипатра, укрепив свою армию за счет наемников, уцелевших в битве при Иссе. Выступив против своих соседей в Аркадии, Агис осадил федеративный полис Мегалополь, основанный в 369 году до н. э. Эпаминондом для объединения аркадских племен и создания противовеса Спартам на Пелопоннесе. Получив вскоре поддержку Антипатра и македонской армии, город успешно оборонялся, и в наступательном бою под его стенами Агис был побежден и убит. Македонское господство над Элладой, таким образом, крепло до самого конца правления Александра.
Экономические трудности способствовали поддержанию мира в Эгейском море: с 332 по 330 год до н. э. череда безуспешных мятежей привела к серьезной нехватке хлеба на всем полуострове и особенно в больших агломерациях, таких как Афины, снабжение которых в значительной степени было связано с морскими поставками. Надпись в Кирене свидетельствует о том, как в эти тяжелые годы эллинское единство помогло преодолеть кризис: африканская колония, бывшая одной из житниц греческого мира, в этой ситуации отправила многим большим и малым полисам огромное количество зерна, а именно 800 тысяч медимнов [5] (более 40 тыс. тонн), из которых 100 тыс. были посланы одним только Афинам. Когда проблема хлеба насущного вставала с такой остротой, было неразумно вести войны.
5
Медимн — античная единица объема, 1 медимн = 52,5 л.
Поэтому, когда Гарпал весной 324 года до н. э. подошел к Пирею с одной эскадрой и несколькими тысячами наемниками, афиняне отказались их впустить. Отослав свои войска к мысу Тенар, бывшему крупным рынком наемников, он стал добиваться, чтобы его пустили в Афины как беженца, а когда ему этот позволили, старался, раздавая направо и налево деньги, склонить полис на свою сторону. Так как Александр требовал выдачи своего преступного казначея, Гарпал был арестован, но вскоре бежал к своим наемникам на мыс Тенар, затем на Крит, еще один большой рынок наемников, где был убит одним из своих офицеров, македонянином Фиброном. Но его приход в Афины повлек за собой тяжелые последствия: Демосфен, замешанный в аресте Гарпала и конфискации хранимых им денег, был обвинен перед ареопагом в подкупе. Признанный виновным, он был изгнан в Трезену.
Тем временем Александр, вернувшийся в сердце своей азиатской империи, принимал важные меры для упрочения внутренней безопасности в управляемой им разнородной империи:он осознавал, что, прежде чем двинуться в новые походы, в его провинциях необходимо наладить мир и благополучие. В Сузах в конце зимы 324 года до н. э. он издал эдикт ( diagramma) для греческих полисов, в котором предписывал им призвать своих изгнанных граждан и вернуть им их имущество. Действительно, практически не было такого полиса, в котором политические разногласия не приводили бы к изгнаниям, иногда массовым. Александр намеревался положить конец такому положению дел, наносящему столь большой вред внутреннему миру провинций, вернув на родину тысячи изгнанников. По сути, это было вмешательством во внутренние дела полисов — участников Коринфского союза, которое не предусматривалось договором, заключенным между ними и Македонией. Но, по правде говоря, какой греческий полис в эпоху своей гегемонии останавливался перед подобным вмешательством? Всеобщее предписание Александра могло по праву считаться актом великодушия: чтобы придать ему больший резонанс, царь объявил о нем через своего представителя — приемного сына Аристотеля, Никатора из Стагира, во время празднеств в честь Олимпийских игр летом 324 года до н. э. Надпись в Тегее и еще одна, в Митилене, сообщают, как на деле небезболезненно было воспринято это возвращение изгнанников.
Чтобы поднять также свой авторитет у греческих полисов, Александр потребовал через своих друзей и приверженцев в каждом городе признания его божественной природы, которую он, со своей стороны, всячески демонстрировал со времени посещения оракула Амона. Это признание должно было выразиться в установлении культа, в котором бы его почитали как «непобедимого бога», theos aniketos.Само по себе обожествление смертного было вполне допустимо для греков, которые находили в известных мифах, например о Геракле или Асклепии, много таких примеров, считавшихся достоверными. Кроме того, в недавней истории тоже имелись прецеденты: всем был памятен пример Лиссандра. Разумеется, придирчивые и скептические умы противились подобным настроениям: Агесилай, например, смеялся над теми, кто хотел почитать его как бога. Но эллинистический политеизм, вбиравший в себя самые разнообразные верования, которые согласовались с традиционными ритуальными формами, никогда не препятствовал подобным нововведениям, если они имели подтверждение оракула и были обоснованы несомненными и очевидными силой и успехом. Греческие полисы в Азии после своего освобождения от персидского
гнета первыми начали эту традицию. Полисы в Элладе, по-видимому без энтузиазма, последовали ей в свою очередь. Как серьезно Александр относился к установлению своего культа, прекрасно видно по реверсу серебряной монеты декадрахмы, чеканившейся в царской мастерской в Вавилоне в 324–323 годы до н. э., где царь представлен мечущим молнию, как Зевс, в то время как Победа возлагает ему на голову венок. Стремление придать ему облик бога очевидно.В отличие от греков, македоняне в целом и Антипатр в частности почти не поддержали это движение. При жизни Александра на его родине ему не поклонялись. Здесь оставалась жива преданность древним формам национальной монархии и народное сознание остерегалось нововведений. Однако в Сузах Александр успешно устанавливал их: весной 324 года до н. э. он торжественно отпраздновал свою свадьбу с двумя персидскими царевнами из ахеменидского рода — с дочерью Дария III и с дочерью его предшественника, Артаксеркса III Оха. У него уже была жена Роксана, дочь Оксиарта, на которой он женился в Бактрии и которая родила от него сына уже после его смерти. Полигамия не была в обычае у греков, но она отвечала восточным традициям. Принятие ее Александром было расценено как принятие этих традиций повелителем огромной азиатской империи: царь уже появлялся при случае в персидских одеждах, и все помнили о его уступках, которые он сделал в отношении придворного ахеменидского этикета. Желание достичь слияния чужеродных элементов своих государств, и прежде всего двух главных — Македонии и Персии, проявилось еще ярче в его собственном бракосочетании, которое сопровождалось свадьбами его ближайших друзей с персиянками: Гефестион, его самый любимый друг, который первым следовал за царем, имея титул хилиарха, женился на другой дочери Дария, а вместе с ним Кратер, грек Эвмен, Селевк, будущий основатель династии Селевкидов, показали пример, взяв себе жен из знатных семей Персии; этому примеру последовали 10 тыс. македонских воинов. Все эти браки, известные как «свадьбы в Сузах», были заключены одновременно с бракосочетанием царя и сопровождались празднествами, которые получили широкий резонанс.
Многие из македонских ветеранов с неодобрением наблюдали, как потомок Аргеадов осуществляет политику слияния между греческим миром, к которому они себя относили, и миром варваров, против которых они недавно жестоко бились. Многие не собирались заканчивать свои дни в Азии, хотя бы и подле своего царя. Поэтому, когда тот предложил им вернуться в Македонию, если они того желают, подавляющее большинство восприняли это с энтузиазмом, который быстро перерос в открытый мятеж: наиболее смелые, не смущаясь, высказывались в адрес Александра самым нелицеприятным образом. Царь, пораженный тем, что мятеж охватил его старейших воинов, незамедлительно отреагировал со всей строгостью и воззвал к чувствам: он приказал верным войскам арестовать главарей и казнил их; в то же время он обратился к мятежникам с пылкой речью, затронувшей их сердца. Жертвоприношение с торжественными молитвами о восстановлении согласия было совершено в Описе, на Тигре, а последовавшее за этим пиршество братски примирило македонян и персов. После чего 10 тысяч ветеранов попросили у Александра отставку, чтобы вернуться в Македонию под командованием Кратера и Полиперхона; царь велел вручить им на прощание богатые дары.
Для тех же, кто согласился остаться на Востоке, в новой Александрии в Персидском заливе был выделен квартал, получивший название столицы Македонии — Пелла.
Александра ждало новое испытание, сильно его потрясшее: осенью 324 года до н. э., когда он пребывал в Медине, в Экбатанах, внезапно умер его друг Гефестион. Из всех ближайших соратников он был наиболее дорог его сердцу, и именно Гефестиону царь доверил первую должность в государстве, сделав его хилиархом — греческий титул, которым обозначалась должность премьер-министра в Ахеменидской империи. Эта смерть в расцвете лет повергла царя в глубокую печаль. Испросив совета у оракула Амона, он решил устроить другу пышные похороны. Неслыханно роскошный катафалк, сооруженный для него в Вавилоне и детально описанный Диодором, был изготовлен из драгоценных металлов и украшен бесценными статуями. Что бы ни делал Александр — все превосходило обычную человеческую меру.
Справившись со своей печалью, Александр принялся с присущей ему страстью готовиться к будущим походам. Он намеревался, во-первых, пустить богатства своих азиатских владений для развития речных коммуникаций и морской торговли, воспользовавшись исследованиями, сделанными Неархом во время возвращения из Индии, а во-вторых, расширить еще больше границы империи. Он провел недолгую зимнюю кампанию против касситов Загроса. Он планировал экспедиции на север, к Каспийскому морю, на юг — в Красное море, а в ближайшее время — завоевание Аравии, побережье которой его корабли начали разведывать с Персидского и Суэцкого заливов. В начале весны 323 года до н. э., когда Александр занимался этими приготовлениями, в Вавилон стали прибывать делегации греческих полисов, чтобы просить его помощи в разрешении проблем, которые влекло за собой возвращение изгнанников: послы предстали перед ним с венками, как перед богом. Другие посланники прибыли из дальних стран восточного Средиземноморья: из южной Италии, Этрурии, Карфагена, чтобы приветствовать государя, чья слава гремела далеко за пределами греческого мира. Среди посланцевварваров, согласно преданию, были также эфиопы, иберы, кельты, пришедшие из придунайских земель. Казалось, что вся вселенная, известная древним, склонилась перед Александром.
Все эти многочисленные заботы, несомненно, сказались на его здоровье, уже подорванном полученными в боях ранами и тяготами походов. В начале июня 323 года до н. э., когда вот-вот должна была начаться экспедиция в Аравию, Александра сразила лихорадка, которая за несколько дней истощила его. Тринадцатого июня 323 года до н. э. он умер в своем вавилонском дворце, не успев назначить себе преемника. Ему не было даже 33 лет.
Если слава Александра пережила века, поставив его в первый ряд среди завоевателей в памяти людей, это не значит, что оценки его деяний и его личности совпадают. Ненависть к нему противников македонской монархии никогда не утихала, даже перед великодушными извинениями и благодеяниями молодого царя. После смерти Каллисфена к ним присоединились некоторые философы, принадлежавшие к школе перипатетиков, которые не простили смертного приговора, вынесенного племяннику их основателя. Извечное недоверие интеллектуалов к военным, даже воспитанным в духе высокой культуры, усилит со временем эту традицию осуждения: как лучше всего выразить свое презрение к сильным людям, поразившим весь мир, если не предать суровому осуждению наиболее выдающихся из них? В этом смысл известного анекдота о Диогенекинике, который на вопрос Александра, не может ли он что-нибудь сделать для Диогена, ответил: «Не заслоняй мне солнце!» Слава великих всегда ослепляет большинство, которое компенсирует свою собственную ничтожность, умаляя значение слишком блестящих достижений. Поль-Луи Курье [6] в письме эллинисту Жильему де Сент-Круа, интересовавшемуся Александром, демонстрирует это чувство: «Не расхваливайте мне вашего героя; своей славой он обязан своему веку. Без этого был бы он чем-то большим, чем все эти Чингисханы, Тамерланы? Хороший солдат, хороший полководец, но это общераспространенные достоинства. В любой армии всегда найдется сотня офицеров, способных отлично ею командовать <…>. Что до него, он не сделал ничего такого, что не было бы сделано и без него. Еще до его рождения было решено, что Греция завоюет Азию <…>. Удача подарила ему мир, и что он с ним сделал? Не говорите мне: “Если бы он прожил…” Ибо он становился день ото дня все более жесток и все больше спивался». Блестящий памфлетист обнаруживает здесь обозленность артиллерийского офицера, которому обстоятельства — и, несомненно, также собственное нерадение и гордыня — не позволили сделать карьеру, на которую он рассчитывал. Он переносит на Александра категорическое осуждение, которое он так часто выдвигает в других местах против Наполеона и его маршалов. Однако историку следует оказываться от обобщенных предубеждений, а полагаться прежде всего на факты: в случае Александра они говорят сами за себя.
6
Поль-Луи Курье (1772–1825) — французский эллинист и знаменитый памфлетист. В молодости служил в армии, но оставил ее в 1810 г. и занялся филологией.