Цивилизация. Новая история Западного мира

Вопреки выступавшим против экспедиции (включая самого начальника флота Никия), афинское собрание проголосовало за возвращение к войне. Харизматичный и популярный Алкивиад внушал согражданам, что они должны, подобно отцам, поднявшим могущество Афин на высоту, «стараться вести вперед государство». Экспедиция провалилась, остатки разгромленной армии, высадившейся на Сицилии, были схвачены и проданы в рабство, а флот, источник и символ афинского могущества, брошен. Спарта повторно вступила в войну, на сей раз на стороне сицилийских греков. Боевые действия шли с переменным ожесточением все последующее десятилетие, пока наконец спартанцы со своим предводителем Лисандром и с поддержкой со стороны персов не захватили вновь отстроенный афинский флот у устья реки Эгоспотамы в 404 году до н. э. Афиняне были вынуждены признать поражение на унизительных условиях.

В ходе войны большинство городов Греции перешли на сторону одной двух главных противоборствующих в ней сил. Отчасти такие союзы были продиктованы прежними отношениями, отчасти текущими соображениями, однако, по уверению Фукидида, в этой войне присутствовал и идеологический элемент. который спровоцировал гражданские конфликты почти в каждом городе. Внутренние споры перерастали в вооруженные стычки благодаря апелляции к внешней поддержке — «повсюду происходили раздоры между партиями демократической и олигархической, причем представители первой призывали афинян, представители второй — лакедемонян». В ходе внутренних распрей на Керикире одна из сторон судила укрывшихся в храме 50 своих противников и приговорила их к смерти. Осужденные на казнь, чтобы избавить себя от этой участи, убили друг друга или повесились сами. Однако это не остановило насилия, «происходило все то, что обыкновенно бывает в подобные времена, и даже больше: отец убивал сына, молящих отрывали от святынь, убивали и подле них; некоторые были замурованы в святилище Диониса и там погибли». Эта резня, продолжавшаяся на протяжении недели, зафиксирована Фукидидом во всех ее неприглядных подробностях.

Фукидид свидетельствует и том, как, по крайней мере, в трех отдельных случаях афинянам предлагалось заключить мирные соглашения на разумных условиях и как после открытого обсуждения на собрании все предложения были отклонены. Причем в этих решениях не было ничего вынужденного: Афинам не приходилось вступать в войну ради обороны, они могли завершить ее без ущерба для своего могущества и престижа. Но граждане полагали, что Афины слишком великое государство, чтобы смириться с поражением или даже с равноправным миром. Еще важнее оказалась сама история конфликта — после гибели стольких своих жителей город не мог согласиться на мир, который попросту восстанавливал довоенный расклад сил. Афинам, поставившим себя перед дилеммой, не Оставалось другого выбора кроме как между великой и славной победой и полным разгромом.

Фукидид был первым историком в современном смысле. Его раздражали объяснения, для которых привлекались сверхъестественные силы, и, в отличие от Геродота, не интересовали поучительные случаи, не имевшие отношения к предмету разговора. Точно так же ему не требовалось предание в качестве ориентира, помогающего понять прошлое. К примеру, он без сожаления развенчивает древнюю легенду о женихах Елены — согласно которой вожди, искавшие ее руки и получившие отказ, решили сплотиться вокруг избранного ею мужа, — говоря, что герои присоединились к Агамемнону просто потому, что тот имел крупнейшее войско в Греции и не потерпел бы отказа. Фукидид специально подчеркивает, что не собирается довольствоваться приведением общих соображений или повторять чужие слухи: «Я не считал согласным со своею задачею записывать то, что узнавал от первого встречного, или то, что я мог предполагать, но записывал события, очевидцем которых был сам. и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта».

Образованных афинян уже не так интересовали сверхъестественные силы, управляющие этим миром, или хитросплетения судьбы. Им требовалась надежная информация, которую, как пишет Фукидид, «сочтут достаточно полезной все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем». Однако у доказательной истории, появившейся на свет из Персидских и Пелопоннесской войн, был еще один немаловажный источник — распространение алфавитного письма. Фукидид мог отказаться от геродотовского несистематического стиля, потому что перед ним уже не стояла задача выступать со своими сочинениями перед толпой слушателей. Устная культура Афин продолжала существование, однако перед Фукидидом стоял мысленный образ совсем иной аудитории, как следует из его громкого заявления: «Мой труд рассчитан не столько на то, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы быть достоянием навеки». [4]

4

История, книга первая. Перевод Ф. Г. Мищенко и С. А. Жебелева. — Примеч. ред.

Как было прекрасно известно грекам, записывание сообщает мыслям, идеям и рассказам не изменяемый временем вид, и стремление к богоподобному бессмертию вдохновляло не только писателей, но и самих участников истории. Великие события спровоцировали появление исторического жанра. однако и само фиксирование событий на письме стало влиять на мотивы тех. кто был в них вовлечен. Афиняне полюбили рассказывать миру о своем величии и вечной славе своих деяний. Перспектива занять место в истории стала действующей силой в человеческих поступках; вершители судеб народов сделали предметом своей заботы мнение не современников, а потомков.

Результатом писательства также стала осознанная установка на объяснение. И Городот, и Фукидид не забывают сообщить нам о том, что объяснение (того, почему случились то-то и то-то) — их цель, и они достигают ее воссоздавая цепь причин и следствий. Афиняне напали на Сицилию, чтобы помочь своим союзникам, но причиной также было и неведение относительно численности войска противника, и убедительные речи Алкивиада. Мы сами видим, насколько это отличается от прежнего восприятия прошлого. К примеру, в «Илиаде» ахейцы осаждают Трою, чтобы вернуть Елену, и одновременно и для того, чтобы исполнить ряд прорицаний — о том, что Ахилл погибнет под стенами чужого города, что Троя падет от возвращения Париса и т. д. Эти мифические сказания, как и любые устные рассказы, не имели цели объяснять описываемые в них события, они были нужны, чтобы подвести слушателя к определенному осознанию настоящего. Они лишь использовали событийную канву для передачи чего-то, что, сохраняя специфику обстоятельств действия, имеет в то же время универсальное значение. «Илиада», «Орестея», «Беовульф», «Гамлет», «Анна Каренина» бесконечно перечитываются или представляются на сцене не благодаря фабуле как таковой, а благодаря тому, что используют фабулу для передачи общезначимых истин.

В творчестве Геродота и Фукидида мифический, иносказательный взгляд на прошлое, который был принадлежностью устной культуры, уступает место истории и литературе, которые являются двумя инструментами письменной культуры. Фукидид ставил себе цель представить прошлое как систему объективных фактов, чтобы позднейшие поколения читателей смогли точно узнать, что произошло. Однако ему. как и всем последующим историкам, неизбежно приходилось, во-первых, быть избирательным по отношению к доступному материалу, а во-вторых, составлять отобранный материал в связное повествование. С того момента, когда Фукидид оставил геродотовский беспорядочный и сбивчивый стиль в пользу точности и сосредоточенности на предмете, он дал истории смысл. Но удаление со сцены богов не превратило описание прошлого, как он надеялся, в рациональное фиксирование цепочки причин и следствий. Переход от устной к письменной культуре всего лишь заменил один вид интерпретации другим.

Если рождение истории имеет очевидную связь с наступлением эпохи письменности, связь между первыми ростками этой новой культуры и возникновением трагического театра не столь прямая. Тем не менее, и рождение, и смерть трагедии были возможны только в обществе, которое пребывало в состоянии перехода от устного слова к письменному.

Согласно преданию, в 534 году до н. э. устроитель афинского поэтического праздника по имени Феспид распорядился, чтобы один из членов хора выступал вперед для произнесения своего отрывка. Этот хоревт надевал маску одного из персонажей песнопения, и таким образом принципиальный элемент драматического театра — исполнитель, представляющий действующее лицо, — появился на свет. 50 лет спустя, в 484 году до н. э. Эсхил выиграл свое первое драматическое состязание, положив начало эпохе греческого трагического искусства. Из сотен пьес, написанных и поставленных за последующее столетие в полном виде до сегодняшнего дня дошло лишь чуть больше 30 трагедий. Хотя в нашем распоряжении остался лишь малый фрагмент греческой драматургии и хотя в известном виде она почти целиком сводится к творениям четырех человек — трагиков Эсхила, Софокла и Еврипида и комедиографа Аристофана, — сами пьесы представляют собой неисчерпаемый источник материала, позволяющего подступиться к пониманию мира, который иными средствами остается для нас недосягаемым. Ибо театр греков описывает их мир в самый момент исчезновения последнего. Его темы и сюжеты не просто образец захватывающего драматизма — для нас они суть последнее дыхание одной эпохи и предвестие другой.

В устных культурах институт сказания является не только формой искусства, он выполняет множество других функций: преподания исторического урока, наставления в нравах, события коллективной жизни, культивирования разделяемого всем обществом миропонимания. Сказания излагаются стихами, потому что для сказителя это хороший способ придать значительность произносимому, а для аудитории — удержать в памяти одновременно отдельные места и общий смысл. Устное сказание в кельтской, скандинавской, ассирийской, персидской, полинезийской, амазонской и греческой культурах породило эпическую поэзию, и те устные эпосы, которые дожили до эпохи письменности — легенды о Беовульфе и Гильгамеше, «Мабиногион» и «Илиада», — демонстрируют всю выразительность и изощренность этой формы. Поэтические праздники, на которых поэты повествовали о великих делах олимпийских богов, основании городов, веке героев, были частью греческой культуры с самых ранних времен. Некоторые из них становились праздниками песнопений, а на некоторых происходили представления, в которых граждане составляли хор, певший или декламировавший стихи в унисон. Песнопения и декламация стихов входили и в религиозные обряды, которые, кроме приношения жертв и молитв божествам, включали также игры, борцовские бои и состязания животных.

В V веке до н. э. с ростом благосостояния греческого общества все пышнее становились и его торжества. В Афинах было два главных ежегодных фестиваля (помимо множества однодневных): Леней и самое зрелищное из афинских празднеств — Великие Дионисии, которые справлялись в честь Диониса, бога урожая, вина, опьянения и плодородия. На Дионисии сельские жители стекались в город, и население Афинского государства объединялось в прославлении плодородия земли, могущества своей страны, мастерства поэтов и сноровки атлетов. Эти праздники организовывались в расчете на максимальное участие — на любых Дионисиях по меньшей мере 1000 мужчин и мальчиков со всех частей полиса были заняты в пении и более 300 человек задействовали как актеров. Хотя бы одного из исполнителей любой из зрителей знал лично.