Coda in crescendo

— Поняла, дэй доктор. Я… пойду.

— Да-да, и побыстрее! — нетерпеливо сказал Сантонелла.

В коридоре затлело и медленно разгорелось дежурное освещение: видимо подача электричества возобновилась в полной мере. Слава Ваххарону! Хоть не впотьмах шариться…

— Сестра, ох, сестра! — из-за угла показалась, медленно перебирая руками по стене, старуха-пациентка. — Сестра! Помогите же! Там… сердечный приступ… там летали какие-то…

— Сейчас мы со всем разберемся! — Пикаччо быстро подошла к бабке и взяла ее под локоть. Видимо, воспоминание о профессиональном долге привело ее в чувство. — Давайте-ка, дэйя, возвращаемся в палату.

И обе женщины пропали в коридоре. Доктор Чико проводил их взглядом: темно-зеленую рясу монашки испещряли черные разводы, отсутствовавшие там еще десять минут назад. Точно такие же разводы покрывали белый халат самого доктора. Дотронувшись до них пальцем, он с изумлением разглядел на нем следы сажи. Неужто их молниями так пожгло? Одежду подпалило, а тело даже ничего не почувствовало? Лишь сейчас он осознал, что при каждом движении по коже пробегают неприятные волны прохладного воздуха: очевидно, и рубашка под халатом прогорела до дыр. Нет, плевать на одежду, не до нее. Сантонелла склонился над распростертыми на полу телами. Арасия и Селия неподвижно лежали на полу с закрытыми глазами. Доктор быстро пощупал пульс на шее: у обеих ровный и уверенный. Живы, просто обморок. Странно. Он никогда раньше не слышал, чтобы волюты проникали в помещения, и уж тем более не попадал в связанный с ними электрический шторм. Но по логике вещей следовало бы предположить, что без жертв в такой ситуации не обойдется. Однако все четверо… четверо? Нет, пятеро. Он быстро подошел к старику на полу и приложил пальцы к сонной артерии.

Мертв.

Из пяти присутствовавших один погиб. Но четверо, тем не менее, выжили. Нужно как можно быстрее совершить обход, успокоить людей по мере возможности и понять, сколько еще погибших. Тела нужно немедленно убрать… куда? Например, сложить на полу в приемном холле. Да, и сердечный приступ с гипертоническим кризом наверняка случились далеко не у одного пациента. Одна надежда, что большинство людей в момент происшествия уже спали и спят до сих пор, если только их не пробудили крики бодрствующих. Что там с запасом лекарств?

Так, быстрый план действий: привести в чувство обеих медсестер и заставить их заняться делом. Возможно, придется хлестать по физиономиям, чтобы привести в себя, но лучше начать с более мягких средств — например, нашатыря. И еще стоит все-таки позвонить в полицию — вдруг они смогут прислать хотя бы пару человек, чтобы выносить трупы? Да, и еще нужно слушать радио: вдруг там что-нибудь важное передадут? В отличие от Второго Удара, сегодня электричество сохранилось, значит, осталось и радиовещание.

Доктор быстро подошел к висящему на стене трехпрограммному приемнику и нажал клавишу включения. На первых двух кнопках, разумеется, трещала статика: местные радиостанции вещание прекратили. Однако после щелчка третьей кнопки в холле негромко зазвучала веселая песенка: из Дриммада транслировали какую-то оперетту. Оперетту? После атаки кольчона? Или Дриммад не затронуло?

Тихий стон позади заставил его подпрыгнуть на месте. Доктор резко повернулся. Тело Винсенте Каполы беспорядочно дергалось на полу, словно в предсмертной агонии. Сантонелла бросился к нему. Неужто он не уловил пульс? На губах старика пузырилась пена, и когда доктор склонился над ним, глаза пациента открылись.

— Сер… дце… — прошептал он. — Плохо… Помогите…

— Спокойно, дэй Капола, я с вами, — быстро проговорил доктор, лихорадочно соображая. Если у старика действительно приступ стенокардии, нужен нитроэфир. Но также возможен вариант с истероидной реакцией, где потребуется успокоительное. Так, пульс и давление — именно с них и нужно начать. Он опрометью бросился в свой кабинет, прибежал обратно с тонометром, лихорадочно напялил манжету на левую руку старика и быстро накачал ее. В тусклых отблесках света из коридора он напряженно следил за медленно ползущей по циферблату стрелкой. Ну же?! Проклятый указатель даже и не думал дергаться. Он плавно опускался все ниже и ниже и, наконец, уткнулся в ноль. Сантонелла ухватил пациента за запястье, нащупывая пульс. Тщетно. Не удалось обнаружить его и на шее. Что происходит?

— Пло…хо… — снова прохрипел Капола. — Душно…

И тут под пальцами доктора, все еще приложенными к шее старика, вдруг дернулась жилка — потом снова и снова. Несколько секунд спустя пульс бился словно бешеный, а пациент тяжело и хрипло дышал, закатив глаза под лоб. Доктор Чико выпростал часы на запястье из-под рукава рубашки и принялся считать. Сто семьдесят пять ударов в минуту… впрочем, частота постепенно снижалась.

Что же получается, дэй Капола дышал, смотрел и разговаривал с остановившимся сердцем? Невозможно. Совершенно невозможно. Скорее, сам доктор в панике умудрился ошибиться. Но не время размышлять, нужно что-то делать. И можно с уверенностью сказать, что в одиночку Сантонелла такую тушу даже до кровати не дотащит. Значит, нужно потратить пару минут на приведение в чувство медсестер.

Врач вскочил на ноги и бросился в свой кабинет, к сейфу с лекарствами, на ходу нащупывая ключ в кармане. Похоже, впереди ожидала долгая, очень долгая ночь.

02.28.1232. Хёнкон

Яхта "Рыба-меч" рассекала зеленую воду Южного океана, оставляя позади длинные усы кильватерного следа. По левую руку тянулись холмы Могерата, чем дальше, тем больше покрывающиеся темными пятнами лесов, вершины прибрежных гор приблизились вплотную и медленно отступали назад. Судя по всему, скоро должен появиться остров Ланта, ну а там и до Колуна рукой подать. Фуоко стояла на верхней палубе яхты, облокотившись о перила и задумчиво рассматривая юго-западное направление, где над морскими волнами громоздились черные тучи — вестники приближающегося тайфуна. Низкие облака, набухшие дождем, тянулись по-над самой головой, но пока удерживали влагу в себе. Стояла жаркая духота, от которой не спасало даже почти полное обнажение. Второй раз она возвращается в Хёнкон, и второй раз — перед самой бурей. Символично, ага. Она пощупала бинты, закрывавшие верхнюю часть головы и левую сторону лица, и вздохнула. Сколько еще времени ей таскать повязки и ходить с зашитым веком? В конце концов, хочется снова взглянуть на мир обоими глазами!

— Что стонешь, принцесса? Живот болит? — ехидно поинтересовался Кирис, сидящий в шезлонге с книгой в руках. — Попроси у Дзии слабительного, она пропишет. Точно, Гатто?

— Дзии пропишет, — согласился парс, развалившийся в соседнем шезлонге. — И Фуоко пропишет, и тебе за компанию.

— Обоих в капсулу, лечиться! — поддержала Зорра. — Молниями бросаются! Опасны для окружающих! Изолировать побыстрее, ку-ун!

— Я вот сейчас кого-то самого изолирую! — пригрозила Фуоко. — Засохните все, а то я за себя не ручаюсь.

— Одно слово — быр-быр девочка! — Кирис широко ухмыльнулся. — Заводишься с полпинка, как динамо. Фучи, ты чего такая кислая сегодня?

Фуоко отвернулась и не ответила. Она не понимала собственные чувства. С одной стороны, она наконец-то возвращается в Университет, причем на сей раз — с согласия и благословения отца. Впереди ее ждут паладары и учеба, а заодно и захватывающие исследования себя самой, план которых она уже составила. За те три декады, что она торчала в барнской больнице и в фамильном особняке, и дни, что отцовская яхта везла ее через океан, чтобы не рисковать с самолетом, она ни разу не позволила себе проявить странные способности. Никаких свечений рук, ног и прочих частей тела, никаких молний и уж тем более, упаси Ваххарон, вызовов волют. Она выбила у отца возможность прочитать отчеты, составленные со слов кайтарских наемников из спасательного отряда, и то, что Кирис с помощью странной внутренней силы натворил в маленькой деревушке посреди заболоченных рисовых полей, заставляло ее сердце сжиматься — если вдруг нечто похожее случится среди людей… И вот теперь ее ожидает дальняя островная лаборатория, где, как заверил координатор, она сможет безбоязненно заниматься исследованиями. В общем, перспективы впереди открывались вдохновляющие.

И, тем не менее, чем ближе к Хёнкону, тем хуже становилось ее настроение. В чем проблема? Иногда она чувствовала себя так, словно страшно хочет спать — но с тех пор, как она очнулась после остановки сердца в больнице, заснуть ей так ни разу и не удалось — ни самостоятельно, ни с помощью снотворных. Почти сорок дней круглосуточного бодрствования… Возможно, сказывается бессонница. А может, что-то еще. Может, тяжесть на сердце вызвана страхом предстоящих экспериментов? Но почему?

Сзади по палубе прошлепали босые ноги, и рука Кириса легла ей на талию чуть выше плавок бикини.