Цой жив еще

Он не слышал раскатов грома, уловил лишь зарницы, вспыхивавшие и пытавшиеся вспороть гроздья туч. Безвольно, почти незаметно им улыбнулся.

Воровато огляделся: йухи раскидали всюду мусор, и Цой собрал все, имевшее чашеподобную форму, способную накапливать воду. Разложил аккуратно, сам разделся и ждал.

Дождь накрапывал сильнее - первые капли, коснувшиеся тела, вызывали приятную дрожь. Каких-то несколько минут и уже нещадно лупцевали кожу, наделяя свежестью и прохладой. Быстро наполняя, тарабанили по чашам, отбивая забористую мелодию, финалом которой служило бульканье воды, переливавшейся через край. Залечив бурдюк, Цой пополнял свои запасы - еще и еще, а дождь не переставал, только усиливался, превращаясь в ливень.

Одевшись, искатель продолжал путь, чавкая обувкой в мешанине из грязи и пепла. Прошел час. Другой. Тело, размятое тяжелыми каплями, приятно побаливало. Искатель брел, не зная усталости, а стихия не думала утихать. Так обрадовался шуму дождя, его бодрящей организм влаге, что позабыл, чем чреваты затяжные ливни подобной силы, но инстинкты взяли свое: стоило глянуть на Обелиск, рябивший в бесчисленных каплях дождя и озаряемый сине-белыми вспышками. Вокруг него сгущался воздух, делался объемнее, принимая мертвецки белый оттенок - говорили, таким когда-то был снег, - от черного изваяния всему человеческому расползалась зима.

ГЛАВА 10

Пепелище дышало мокрым пеплом, а белая пелена надвигалась стеной, скрывшей за непроглядным полотном Обелиск. Еще несколько часов и настигнет искателя, запоминавшего местность на случай опасности. Здесь он как на ладони - выжженные равнины на километры вокруг; ориентироваться будет почти невозможно. Обелиск всегда служил маяком, но не зимой - мгла укроет землю, и Каторга утонет в тишине, где все живое вздрагивало от малейшего шороха. Все, кроме самой природы, что не лишится естественного звучания, торжествующего над онемевшим содержимым.

Зима близилась, гипнотизировала, неся с собой множество опасностей и самая страшная из них - неизвестность.

Не обнаружив под завалами миниатюрную лебедку, помогавшую продвигаться во мгле, Цой принялся переделывать стяжку: соединил концы, строп получился длинный, около пяти метров. Должно хватить. В петлю затянул грузик - так проще швырять вперед себя. Проверил Олю, Бугая - провел большим пальцем по патронам в каморах, - заряжен. Ролл отключил, чтобы тот ненароком не затрезвонил. В последний раз глянул на компас, запомнив направление.

Мерно выдохнув, опустил веки и растворился в дымке, а открыв, не видел ничего дальше носа - зря глаза только выколол, с досадой признался искатель. Туман густой настолько, что, казалось, можно лепить фигуры; бредешь окутанный им неведомо куда - заблудись и выбраться уже не сможешь, если только Каторга не позволит, но с ней договориться нельзя, только свыкнуться.

Туман нагнал духоты и обдал сырым теплом. Искатель наслаждался тропической влажностью, приходившей вместе с зимой, тело смаковало ее, испытывая необыкновенную бодрость.

От затычек пришлось отказаться. Зима отняла зрение, нельзя отдавать в ее невидимые лапы еще и слух. Из земли кое-где торчали усики с едким желтым свечением на концах, пробивавшимся через плотный туман - усачи, на чей свет идти ни в коем случае нельзя. Сожрут. Даже Цой не знал, как выглядело ютившееся под пузырчатыми лужами существо, и выяснять не хотел. Первые несколько километров одолел быстро - ровно по прямой, не меняя направления. После пришлось швырять вперед стропу; каждый раз набалдашник глухо плюхался в пепел. Так и шел, используя трос-поводырь, пока звук не отозвался звоном, разрядившим застоявшийся воздух.

Искатель замер.

Стропу собирать не решился, вместо этого медленно потянулся и сжал рукоять Оли, высвободил бесшумно и навел в сторону почти растворившегося звука. Глаза не помогут, - вслушивался, принюхивался, пытаясь уловить опасность, но кругом царило сплошное безмолвие, нарушить которое не решался никто. Стоял, силясь ощутить малейшие колебания троса, понять: есть ли живое на другом конце, скрытом беспросветной простыней. Выждав достаточно, убедил себя в отсутствии угрозы и подобрался ближе. Зря насторожился - грузило угодило в ржавую жесть.

Выверяя каждый шаг, направился дальше.

Сколько продлится эта зима - наверняка не сказать. День. Два. Неделю, за которую в последний раз каторжане едва не лишились рассудка. Истинной природы происходящего не знал никто; правда, был один собиратель, в перерывах между вылазками фанатично твердивший каждому встречному о том, что зима близко, но умер не дождавшись.

Цой, как и многие, увязал приход зимы с обильными и продолжительными осадками, хотя не всегда наступление одного влекло появление другого.

Долгое время грузик продолжал шлепаться о землю, а потом ударился в нечто мягкое, моментально огрызнувшееся вскриком. Трос, силой вырванный из рук, едва не уволок искателя следом. Слышал удалявшееся шарканье и звон оков, и тишину после.

Выхватил Олю и Бугая, развел в стороны готовый сражаться. Щурился, стараясь разглядеть в липкой мгле хоть что-то.

Воздух еле слышно засвистел, точно крылом рассекло; сначала по правую руку, после - дугой, - по левую. Вокруг кружил скользящий шорох. Цой плавно поворачивался за невидимым противником и в последний момент, ощутив приближавшуюся угрозу, юркнул в бок. Туман закружило и увлекло вслед за промчавшимся пятном - шустрая тварь, - нападала вслепую, видела не лучше искателя.

Первобытное чувство, взывавшее из утробы, побуждало броситься прочь. Цой не поддался. Продолжал вглядываться в белую мглу.

Пятно быстро густело и пронеслось совсем близко - искатель успел отскочить, послав вдогонку два выстрела; просвистевшие пули ушли в молоко. Адреналин в крови захлестнул не хуже пыльцы. Цой уловил движение под ногами и не позволил силуэту раствориться в дымке - нашарил хвост, - оказался раздвоенным; второй хлестал по лицу и рукам. Дернул его на себя и откуда-то из скрытого туманом пространства раздался писк хищной птицы. Убрав Бугая, схватился второй рукой, дернул еще, - не поддавалось. Писк перерос в отчаянный крик. Потянул сильнее и едва не завалился - пятно, бросив попытки вырваться, неслось на него. Уклонился от атаки, но тварь учудила полоснуть плечо; пульсировало тупой болью. Блеклая тень возвращалась для очередного удара. Кинулась изо всех сил. Черное лезвие вспороло белую пелену - Цой разрубил тушу, волоча за клинком косу крови. Два глухих удара о землю - два куска умерщвленного тела свалились по обе стороны от искателя.

Сердце неугомонно стучало. Жадно втянул носом воздух - веяло болью и смертью.

Присел на корточки у хвостов. Шерстка короткая; не успели огрубеть и превратиться в хлысты с проступившими окаменелостями - зарубил молодого орлолиска. Переместился к части, что в предсмертной агонии разрождалась мучительным клекотом. Сердце толкало из артерий оставшуюся кровь. Точным ударом избавил птенца от мучений. Ощупал мягкое оперение, еще дышавшее теплом. Крыло неправильной формы - сломано и изранено - понятно, почему не мог улететь, почему не дал отпор - мал еще и ранен. Видно из-за тумана спустился к земле, и сцепился с одним из ее обитателей.