ЦРУ против СССР

«Индивидуальные свободы являются основополагающими в нашем обществе. Нужно сохранять конституционное правление. Но нужна также эффективная и действенная система разведки, а чтобы она была эффективной, многие стороны ее деятельности должны сохраняться в тайне.

Достижение этих целей таит в себе значительные возможности для конфликта. Энергичное ведение разведки определенными методами может привести к нарушению индивидуальных прав. Существование США требует эффективной службы разведки, но сохранение индивидуальных прав в самих США требует ограничения или запрещения сбора разведывательных данных. Трудно провести разумную грань, где кончается законная разведка и начинается эрозия конституционного правления.

Пытаясь наметить такую грань, мы в первую очередь руководствовались положениями конституции, как они истолкованы Верховным судом, теми ценностями, которые, по нашему разумению, отражены в демократическом процессе, и верой в свободное общество. В то же время мы стремились полностью принять в расчет потребности национальной безопасности, потребности мощной национальной обороны против внешней агрессии и внутренней подрывной работы» [292] .

Стандартная, битая риторика. В общем, сограждане, так было, так будет. И если у кого-нибудь на сей счет остались сомнения, то их рассеяли выводы сенатской комиссии Ф. Черча, которая 14 апреля 1976 года после 15 месяцев работы представила свой доклад. Если под рукой Н. Рокфеллера было 8 человек, то в распоряжении 11 членов сенатской комиссии – штат в 100 человек, собравших 110 тысяч страниц материалов. И каков же ее основной вывод? «Комиссия нашла, что внешние и военные разведывательные органы США внесли серьезный вклад в обеспечение государственной безопасности и в целом выполняют свои задачи ревностно и выдающимся образом. Комиссия далее находит, что мужчины и женщины, служащие Америке на трудном и опасном поприще разведки, заслуживают уважения и благодарности страны» [293] .

292

Цит. по: The CIA and the Security Debates: 1971 – 1975, pp. 28, 27.

293

Final Report of the Select Committee to Study governmental operations with respect to Intelligence Activities. U. S. Senate, Book 1, Washington, 1976, p. 424.

За что конкретно? А за то, что помянутые мужчины и женщины славно потрудились и трудятся на фронтах тайной войны, проведенных, помимо прочего, их усилиями через каждый дом самих Соединенных Штатов. У них есть свой кодекс поведения, один из постулатов которого содержался в совершенно секретном докладе президенту Д. Эйзенхауэру о деятельности ЦРУ, представленном в сентябре 1954 года: нужна «агрессивная тайная психологическая, политическая и квазивоенная организация, более эффективная, более уникальная и в случае необходимости более беспощадная, чем используемая врагом. Никому не дозволено стоять на пути должного, эффективного и полного достижения этой задачи… В этой игре нет правил. Принятые доселе нормы человеческого поведения неприменимы к этой деятельности. Если США суждено выжить, давние американские концепции справедливости должны быть пересмотрены. Мы должны развивать эффективные службы шпионажа и контрразведки и научиться вести подрывную работу и уничтожать наших врагов более хитроумными, более сложными и более эффективными методами, чем используются против нас. Может оказаться необходимым, чтобы американский народ ознакомился, понял и поддержал эту в основе отвратительную философию».

В развитие изложенных общих положений директивой Совета национальной безопасности в 1955 году на ЦРУ было возложено:

«– Создавать и использовать трудности для международного коммунизма.

– Дискредитировать международный коммунизм, уменьшать силу его партий и организаций» [294] .

Этот подход и рекомендованный образ действий остаются в силе по сей день. Они оказали глубокое воздействие если не на американский народ, то, несомненно, на его представителей, каковыми наверняка считают себя сенаторы, составившие комиссию Ф. Черча. Хорошо усвоив помянутую «отвратительную философию», значительно упрощающую все, они, совершив дозволенную экскурсию по трущобам тайной полиции, в святой простоте сознались: «В некоторых отношениях профессия разведчика напоминает монашество с принятой там дисциплиной и личными жертвами, похожими на средневековые ордена. Разведка – профессиональная карьера, в которой, однако, нормы американской морали иногда прискорбно искажаются. Несмотря на то, что у комиссии был мандат сената и мы вчиняли требования под угрозой судебного наказания, комиссии так и не удалось самой просмотреть документы разведывательных органов. Все они – Центральное разведывательное управление, Федеральное бюро расследований, Агентство национальной безопасности, Налоговое бюро, Управление разведки министерства обороны или Совет национальной безопасности – представляли документы и материалы, только пропустив их через внутреннюю цензуру. Хотя сенатское расследование было предпринято по решению конгресса, а созданные в соответствии с конституцией комиссий имели право на неограниченный доступ, ЦРУ и другие правительственные органы ограничили доступ комиссии к материалам [295] .

294

Ibid., pp. 50 – 51.

295

Ibid., p. 7.

Нетрудно теперь понять цену как «разоблачений» комиссии Ф. Черча и ее рекомендаций, так и установить первоисточник шумихи, поднятой в Соединенных Штатах вокруг пятнадцатимесячных трудов почтенных сенаторов. Для обозрения было выставлено то, что сочли возможным и нужным показать руководители ЦРУ и Ко, – надводная часть айсберга тайной полиции.

Если комиссия Ф. Черча пошла на компромисс и, по существу, оказалась на поводу у тех, кого расследовала, тем самым подтвердив живучесть великой американской традиции поклонения идолу тайной полиции, то несколько по-иному сложились дела у консервативного конгрессмена О. Пайка. Его комиссия оказалась на редкость упрямой, горевшей наивной верой в бесспорное главенство законодательной власти над исполнительной. Это наложило отпечаток на ее методы расследования и привело к неизбежному результату: комиссию честили на все корки и даже демагогически окрестили маккартистской. Доклад комиссии был представлен 19 января 1976 года. Через 10 дней палата представителей, проголосовав, постановила оставить его в тайне. Причины решения законодателей прояснились, когда корреспондент «Коламбия бродкастинг корпорейшн» раздобыл экземпляр доклада, а газета «Вилледж войс» 16 и 23 февраля 1976 года опубликовала несколько извлечений из него.

Доклад начинался с красочного описания одиссеи комиссии в бурном море американских спецслужб. Уже его первая фраза многозначительна: «Если недавний опыт комиссии принять за критерий, то органы разведки, подлежащие контролю законодателей конгресса, ныне находятся вне их сферы компетенции». Утверждение это затем документировалось перечислением препятствий, которые чинили комиссии различные правительственные органы, что заняло 81 страницу [296] .

Между тем комиссия отнюдь не преступила границ, характерных для любого буржуазного парламента, она просто попыталась выяснить, сколько и на что расходуют доллары американские спецслужбы. Этому и посвящен основной раздел доклада, который открывала цитата из американской конституции: «Казначейство отпускает средства только в соответствии с законными ассигнованиями, а систематические отчеты о доходах и расходах государственных средств будут публиковаться». Статью, естественно, знает каждый успевающий американский школьник, и ее положения входят в золотой фонд идеологов американской «демократии».

296

«The Village Voice», February 16, 1976, p. 70

Поэтому, повествуется далее в докладе, «расходование средств было главным вопросом слушаний. Избрание этого в качестве отправной точки основывалось на конституционной ответственности и воплощало честную технику расследования, – проследив путь долларов, комиссия выяснит, на что они тратились, и, следовательно, установит приоритеты наших секретных служб» [297] . Американские конгрессмены, если и обучены чему-нибудь, то в первую очередь умению считать деньги, и безмерно гордятся этой первой из доблестей буржуа. С величайшим удивлением, граничившим с ужасом, они обнаружили, что оказались в мире странной и даже немыслимой бухгалтерии – по приблизительной их оценке и призванных на помощь экспертов, расходы на внутренний сыск превышали официальные ассигнования по крайней мере в пять раз. Прикидка общих расходов на глазок, ибо в конкретных данных комиссии на каждом шагу отказывали, выявила поражающую воображение любознательных цифру – не менее 10 миллиардов долларов. Официальные же ассигнования на ЦРУ и К° составляют примерно 3 миллиарда долларов. Действительно, есть от чего прийти в ужас.

297

Ibid., p. 72.

Едва ли большим утешением было то, что, по оценке комиссии Пайка, действительные расходы на разведывательную деятельность за рубежом превышали всего в три-четыре раза официальные ассигнования, то есть завышение несколько меньше по сравнению с внутренним сыском. Но почему такая секретность?

В ответ на настойчивые требования комиссии объяснить причины такого несоответствия последовали невразумительные речи. В отчаянии комиссия Пайка заключила в своем докладе: «Ныне налогоплательщики и большинство конгрессменов не знают и не могут выяснить, сколько они тратят на шпионаж. Это прямо противоречит конституции, требующей периодических и публичных отчетов о всех расходах федерального правительства. Ратующие за секретность молчат о конституции. Они не упоминают о налогоплательщиках. Вместо этого они разглагольствуют о том, что русские могли бы получить некое представление о конкретных операциях, даже если бы все, что узнали они, ограничивалось бы общей суммой в несколько миллиардов долларов, покрывающей работу десятков организаций. Как русские в этих условиях могут что-либо выяснить, непонятно. Комиссия спрашивала, но так и не получила ответа» [298] .

298

Ibid., p. 76.

По давним американским традициям, у светил тайной полиции, почтивших своим присутствием заседания комиссии, допытывались, насколько эффективно расходовались выявленные астрономические суммы. Светила отмалчивались или уклонялись от оценок, без устали ссылаясь на секретность. Но даже из очень ограниченной документации, выданной комиссии, представала картина хорошо поставленного расточительства. Перед тем как перейти к делам внутренним, Пайк и его коллеги взяли «разбег», обратившись к делам ЦРУ на внешних «фронтах». Даже вскрывшаяся очень отрывочная картина, ничтожная часть всего, оставила тягостное впечатление. Публицист Д. Уайз комментировал: «Так какие же секреты так усиленно охраняет правительство? Что касается доклада комиссии Пайка, то в число этих секретов входили: Генри Киссинджер получил в дар три ковра, а его супруга ожерелье… ЦРУ поставляло женщин, изготовляло порнографические фильмы, а органы разведки имели бюджет на много миллиардов выше, чем говорилось конгрессу» [299] .

299

D. Wise. The American Police State. N. Y., 1976, p. 477.

Этого оказалось достаточным для г-на Киссинджера чтобы ополчиться на комиссию, которая уже по этой причине не смогла расширить свои разыскания. Проще говоря, государственный секретарь повелел сотрудникам своего ведомства не давать никаких показаний комиссии, а ей самой в гневном послании напомнил: «Бывали другие времена и другие комиссии, когда взгляды работников внешнеполитического ведомства публично разбирались и осуждались. И это может случиться вновь». Без промедления в печать не без умысла просочилось, что имел в виду Киссинджер, – это маккартизм. Поведение не очень корректное для государственного деятеля, который одновременно официально уведомил комиссию: «В отношении обвинений в маккартизме я хочу указать, что я-то не обвиняю комитет в действиях методами Маккарти…» [300] .

300

«The Village Voice», February 23, 1976, p. 76.

Поведение высших должностных лиц республики подкрепила уверенность ЦРУ и ФБР в счастливом для них исходе дела. Некий М. Кайзер, на предприятии которого производится подслушивающая аппаратура, отважился клятвенно заверить комиссию, что он продавал хитрые устройства ФБР через посредничающую фирму в интересах сохранения тайны. Единственная функция фирмы-посредницы – взвинчивание цены аппаратуры на 30 процентов. Стоило Кайзеру дать эти показания, как его вызвали в ФБР, подвергли шестичасовому допросу с пристрастием – с криком, угрозой оружием – и заставили подписать опровержение. Кайзер, однако, оказался твердым орешком. Он снова бросился в комиссию, где публично отказался от опровержения и рассказал о методах ФБР. Он, несомненно, глубоко переживал за репутацию своей фирмы и свои попранные права человека.