Цукерман освобождений

– Нет-нет, совершенно ни к чему.

Но пока они переходили улицу, Пеплер продолжал настаивать:

– После того, сколько удовольствия вы доставили мне как читателю? После того, как я на вас столько всего вывалил? – Не давая Цукерману даже зайти в кафе со своими деньгами, Пеплер воскликнул: – Да-да, я угощаю, решено! Для нашего ньюаркского писателя, который заворожил всю страну! Для великого волшебника, который вытащил живого, дышащего Карновского из своей шляпы! Который загипнотизировал США! Да здравствует автор этого великолепного бестселлера! – А затем он вдруг посмотрел на Цукермана с той нежностью, с какой смотрит отец на любимого сынишку, взятого на прогулку. – С присыпкой, Натан?

– Разумеется.

– А какое именно?

– Давайте шоколадное.

– Два шарика?

– Да-да.

Пеплер шутливо постучал по черепу, показывая, что заказ запечатлен фотографической памятью, которой некогда гордился Ньюарк, вся страна и евреи, и поспешил в кафе. Цукерман остался ждать на тротуаре.

Но зачем?

Стала бы Мэри Мейпс Додж вот так ждать рожок с мороженым?

А Фрэнк Синатра?

А десятилетний мальчишка хоть с минимумом мозгов?

Сделав вид, что наслаждается чудесным вечером, он попробовал прогуляться до угла. А потом побежал. По переулку, и никто его не преследовал.

2 «Вы – Натан Цукерман»

Несмотря на то что его нового номера не было в телефонной книге, Цукерман платил тридцать долларов в месяц за то, чтобы телефонистки принимали его звонки и выясняли, кто звонит.

– Как поживает наш прекрасный писатель? – спросила Рошель, когда он попозже вечером позвонил узнать, какие сообщения ему оставили. Она была менеджером компании и вела себя с клиентами, которых и в глаза не видала, как со старыми знакомыми. – Когда заскочите к нам, осчастливите девочек?

Цукерман ответил, что осчастливливает их и тем, что они слышат на его линии. Вполне добродушная шутка, впрочем, он верил, что это и в самом деле так. Но пусть уж лучше они подслушивают, лишь бы ему не пришлось самому отваживать непонятных людей, которым, похоже, не составляло труда заполучить его не внесенный в справочник телефон. Где-то вроде бы имелась контора, предоставлявшая номера телефонов знаменитостей по двадцать пять долларов за имя. Возможно, в сговоре с компанией, отвечающей на его звонки. А возможно, это она и есть.

– Звонил Король рольмопсов. Он на вас завернут, дорогуша. Вы – еврейский Чарльз Диккенс. Это его слова. Вы, мистер Цукерман, ему не перезвонили и тем самым ранили его в самое сердце.

Король рольмопсов полагал, что Цукерман должен пропагандировать в телерекламе какие-то закуски, и если не удастся заполучить мать Цукермана, ее сыграет актриса.

– Ничем не могу ему помочь. Следующее сообщение.

– Но вы же любите селедку – об этом есть в вашей книге.

– Селедку все любят, Рошель.

– Тогда почему бы не согласиться?

– Следующее сообщение.

– Итальянец. Два звонка утром, два днем. – Если Цукерман не даст ему интервью, итальянца, журналиста из Рима, выгонят с работы. – Думаете, так и есть, лапочка?

– Надеюсь, да.

– Он говорит, что не понимает, почему вы с ним так. Просто взбесился, когда узнал, что я всего лишь телефонистка. Знаете, чего я опасаюсь? Что тогда он сам сочинит личное интервью с Натаном Цукерманом и в Риме его выдадут за настоящее.

– Он предложил какие-нибудь варианты?

– Он предложил массу вариантов. Сами знаете, когда итальянец заводится…

– Кто-нибудь еще звонил?

– Он оставил один вопрос, мистер Цукерман. Один вопрос.

– Я уже ответил на последний вопрос. Кто-нибудь еще?

«Лора» – вот какое имя он ждал.

– Мелани. Три раза.

– Без фамилии?

– Без. Просто передайте, Мелани с Род-Айленда, вызов за счет вызываемого абонента. Он поймет.

– Штат большой – я не понимаю.

– Поняли бы, если бы приняли звонок. Вы бы тогда все поняли, – сказала Рошель, и в голосе ее появилась хрипотца, – всего за доллар. Потом вычли бы его из налогов.

– Я его лучше в банк отнесу.

Это ей понравилось.

– Я вас не осуждаю. Вы умеете экономить, мистер Цукерман. Готова поклясться, что вас налоговая служба не обдирает так, как меня.

– Забирают все, что могут.

– А как насчет налоговых убежищ? Макадамские орехи, случайно, не выращиваете?

– Нет.

– А скот не разводите?

– Рошель, я не могу помочь Королю рольмопсов, итальянцу или Мелани, и, как бы мне этого ни хотелось, вам я тоже помочь не могу. Ничего про эти убежища не знаю.

– Никаких убежищ? При ваших-то доходах? Так вам, должно быть, приходится отдавать до семидесяти центов с доллара. Вы что, сам себя обчищаете для развлечения?

– Мои развлечения серьезно расстраивают моего бухгалтера.

– Так что вы делаете? Ни убежищ, ни развлечений, а помимо обычных налогов еще дополнительные налоги Джонсона. Простите, но я скажу: если все и в самом деле так, мистер Цукерман, дядя Сэм должен перед вами на колени встать и задницу вам целовать.

Примерно то же несколькими часами ранее говорил ему инвестиционный консультант. Высокий, подтянутый, холеный джентльмен немногим старше Цукермана, с картиной Пикассо на стене кабинета. Мэри Шевиц, спарринг-партнер и жена агента Цукермана Андре и почти мать клиентам Андре, надеялась, что Билл Уоллес повлияет на Натана, поговорив со своим аристократическим выговором с ним о деньгах. Уоллес тоже написал бестселлер – остроумные нападки на спецслужбы, сочиненные действительным членом теннисного клуба. По словам Мэри, экземпляр разоблачительной книжки Уоллеса «Бесчестные прибыли» волшебным образом действовал на муки совести всех состоятельных евреев-инвесторов, которым нравилось считать, что к системе они относятся скептически.

Мэри ничем нельзя было удивить; даже на Парк-авеню, в верхней ее части, она не теряла связи с глубинами низов. Ее мать была ирландская прачка в Бронксе – надо было слышать, как она говорит «ирландская прачка», – и Цукермана она определила как человека, чьим тайным желанием было добиться успеха среди высших кругов белых протестантов-англосаксов. То, что семья Лоры как раз из таких, было, по стандартам прачки, только началом. «Думаешь, – сказала ему Мэри, – если прикинуться, будто тебе плевать на деньги, никто не примет тебя за ньюаркского еврея?» – «Увы, есть и другие отличительные черты». – «Не наводи тень на плетень своими еврейскими шуточками. Ты понимаешь, о чем я. Жид».