Цунами

— Ох, ты и мудра, — с той же подчеркнутостью, что была в ее улыбке, проговорил Рад.

— А раньше ты не замечал? Рад рассмеялся:

— До того ль, голубка, было в мягких муравах у нас. Теперь некоторое время молчала Нелли. Когда она заговорила вновь, можно было б решить, никакой пикировки между ними мгновение назад не было и в помине.

— Что ты выбираешь? — спросила она. — Есть вариант: сразу на такси — и до самого дворца. Или идем сейчас до метро, проезжаем несколько станций — и там берем «тук-тук». Отсюда «тук-тук» не повезет — далековато. Они только на небольшие расстояния.

— Что такое «тук-тук»? — спросил Рад.

— А, ты же не знаешь. — Нелли покрутила головой по сторонам. — Вон «тук-тук», — указала она на приткнувшийся к тротуару крытый мотороллер с пассажирским сиденьем, на каком проехала пожилая европейская чета с сиамским котом. Водитель мотороллера, опершись о локти, возлежал на пассажирском сиденье, ноги его были воздеты на сиденье, где ему полагалось быть при управлении мотороллером. — Это вообще тоже такси, но такое — без таксометра. «Тук-тук». Официальное их название.

— Давай на метро, а там на «тук-тук», — сказал Рад. Познакомлюсь немного с городом. Что на такси: едешь — и ничего не понимаешь: где едешь, куда едешь, что вокруг.

— Правильный выбор, — одобрила Нелли. — Пока ногами улицы не обтопчешь — считай, и не был в том месте.

Разговаривая, они миновали помпезный парадный подъезд отеля «ImperiaI Queen\'s Park», поднимающего себя в небо отвесной скалой сахарного бетона и играющего морем стекла, свернули в переулок, чья изогнутая форма заставила вспомнить о коленвале, прошли задним двором отвесной скалы «ImperiaI Queen\'s Park», мимо обширной стоянки мотоциклов и вывернули на просторную, ревущую автомобильными моторами улицу, посередине которой, поднятый на мощных бетонных лапах, тянулся широкий бетонный короб.

— Метро, — указала на короб Нелли. — Хотя они его так здесь не называют.

— Сабвей, — проявил осведомленность Рад. Нелли с улыбкой пожала плечами.

— Да нет, не догадаешься.

— Тьюб? — вспомнил Рад лондонское название метро.

— Не мучайся. Говорю же, не догадаешься. «Skytrain», так они называют. «Небесный поезд».

— Ну да, — покивал Рад, — раз не просто на земле, а над землей, то «скайтрейн». Логично. Но «метро» удобней.

— Ну и зови «метро», — сказала Нелли.

Улица, которой они шли теперь, была не только залита лаковыми телами ревущих машин и мотоциклов, но и вся в людской толчее. Стояли посередине тротуара тележки с готовой едой, хозяева тележек, широко улыбаясь, делали приглашающие жесты: «Nice food pIease! — Прекрасная еда, пожалуйста!» Рядом с торгующими всякой всячиной лавками, распахнутыми во всю ширь своих калашных зевов, скромно таились, глядя на белый свет лишь темной прохладой растворенных дверей, массажные салоны; около дверей на стульях, вытянув перед собой ноги, сидели литые мускулистые тайки. «Thay massage please — Тайский массаж, пожалуйста», — певуче и мягко говорили мускулистые тайки, провожая взглядами каждого, кто проходил близко к их босым ступням.

И еще повсюду на тротуаре лежали собаки. По одиночке, по двое, по трое. Они были все одной масти — рыжевато-опаловые, с умными вытянутыми мордами, похожие на лаек, только помельче. Глаза их источали печаль и унылость, встретившись с ними взглядом, просилось тут же отвезти взгляд. Время от времени собаки поднимались, переходили с места на место и снова ложились. Когда они поднимались, становилось видно, что они больны какой-то кожной болезнью: в пахах, на животе, на ляжках шерсть вылущилась, открылась голая кожа, и, видимо, там беспрестанно зудело — все у них на этих проплешинах было расчесано, разодрано в кровь, в язвах и струпьях.

Когда Рад с Нелли в очередной раз обошли разлегшуюся на асфальте группу собак — он слева, она справа — и вновь сошлись, Нелли взяла Рада под руку.

— Давай не расставаться никогда, — сказала она словами комсомольско-патриотической песни их детства. Тут же добавив: — Какой ты мокрый!

— А то ты — как в комнате с кондиционером.

— Естественно, — сказала Нелли. — Женщины не потеют.

Раду было неуютно от того, что она взяла его под руку. И оттого, что рука его при этом оказалась потной. Хотя прежде всего от того, что взяла его под руку. Не было ей никакой нужды опираться на его руку. Пусть и совсем чуть-чуть, но он все же знал свою бывшую Прекрасную Елену — так просто она подобных вещей не делала. Это был жест пересечения той невидимой, но несомненной границы, что пролегала между ним и нею как женой Дрона. И что же Нелли подразумевала под этим жестом? Чего-чего, а никаких иных отношений с нею, кроме как с женой Дрона, Рад не хотел. Никаких намеков на прошлое, никакой особой доверительности, никакой игры во взаимную тягу друг к другу поверх прошедших годов. Жена Дрона — и только.

— Ты бы просвещала меня, — сказал он, — где идем, что вокруг, как улица называется.

— Улица называется Сукхумвит-роад, — тотчас отозвалась Нелли. В голосе ее была прилежная послушность первой ученицы, вызванной к доске отвечать урок, который во всем классе никто больше не знает. — Это настоящая улица. Большая, видишь? Широкая, с оживленным движением. Длинная. А другие, вроде той, на которой живем мы, это не улицы. Это переулки. «Сои» — по-тайски. И собственных имен у них нет. Номера. Называются по имени улицы, от которой отходят, и номер. Наша — Сукхумвит, двадцать два. Запомни на всякий случай. Вдруг ты меня достанешь, я тебя брошу, и придется возвращаться самостоятельно.

— Это какое у тебя право бросать меня? — Рад изобразил возмущение.

— Ну, если ты меня достанешь.

— А ты не давай повода.

— За меня не беспокойся, — после некоторой заминки ответила Нелли, заставив Рада с удовольствием отметить про себя, что этот раунд остался, пожалуй, за ним.

Линия домов прервалась, справа по ходу был парк — простор зеленых газонов, асфальтовые дорожки, скамейки на их обочинах, редкие раскидистые деревья и вдалеке, в нитяной окантовке бетона, — обнаженное тело пруда, напоминающего своим изгибом вопросительный знак без точки. Группа по-спортивному одинаково одетых людей — белый верх, темный низ — занималась на берегу пруда какой-то гимнастикой, похожей на замедленный балетный танец. В едином замедленном движении поднимались-сгибались ноги, поднимались-сгибались руки.

Рад неожиданно поймал себя на чувстве зависти к этим людям на берегу пруда. Так, словно ему бы хотелось быть одним из них, знать смысл совершаемых ими движений и одушевлять те своим знанием.

— А знаешь, — сказал он Нелли, — мне не кажется, что я где-то в чужой стране. Такое ощущение, что яздесь свой.

— Естественно, — с живостью отозвалась Нелли. — Мы же люди империи. Соувьет Юниона. Азиатские лица для нас родные.

Вход в метро вырос перед ними в виде закрытой сверху округло-ступенчатой крышей и открытой по бокам лестницы. Точно как в Москве; только вместо того, чтобы направлять под землю, лестница призывала взойти над нею. Как и должно лестнице, ведущей к небесному поезду.

— Готов к полету по небесам? — спросила Нелли, приостанавливаясь перед ступенями.

— Не вполне. — Рад вспомнил, что он без денег. Приглашая приехать, Дрон обещал полностью обеспечить его пребывание здесь, но обещание пока никак не было подтверждено, и следовало найти банкомат, снять с карточки хотя бы какую-то небольшую сумму. — Полет по небесам ведь, наверное, не бесплатный?

— Не бесплатный, — подтвердила Нелли. И проявила проницательность. — Ты имеешь в виду, что еще не разжился местной валютой? Бат она называется.