Цунами
Шрифт:
– …а ты в Москве. Совсем не мертвый! – Его смех напоминал треск прутьев. – Даже наоборот.
– Полон нерастраченной сексуальной энергии.
Я спокойно показал на дверь:
– Так ведь и ты не мебелью здесь торгуешь.
– Нравятся?
Он подцепил слюны, обмазал сигарету.
– Моя школа, тщательный отбор плюс воспитание.
Я снова затянулся, выпустил. “Ладно, расскажу ему все как было. Без подробностей”.
– Интересно! – слушая, то и дело повторял он. – Очень интересно!
– Я так понимаю, говорить об этом никому не
– Как твой роман? – Я решил, что пора менять тему.
Он как будто не заметил вопроса. “С курильщиками всегда так. Нужно
/цацкаться/”/./
//
– “Внутренние миры”, “правила пользования”… – напомнил.
Секунду его лицо оставалось каменным. Но потом словно выдернули клапан. Черты обмякли, стали гуттаперчевыми.
– Пишу роман о девках, “Мои печальные шлюхи”.
Роман с таким названием уже существовал.
Но я решил не говорить ему об этом.
Мы вошли в узкую комнату. Стены гладкие, из пластика или стекла.
Круглое окно, из мебели тумбочка, татами, и лежат салфетки.
Небольшой алтарь с Буддой, у которого отколото ухо.
– Сначала здесь, для разминки! – Портьера отодвинулась. – Только не шуми, ради бога.
Я сел перед Буддой, зажег палочку. Дымок, петляя, потянулся к потолку. Мне вдруг вспомнился тот, что лежал у реки, по которой плыли травяные гнезда. И что смотрел он точно так же – как будто заранее знал все, что случится.
Послышались голоса, щелкнула зажигалка. Огонь за перегородкой высветил /мою/ и тучного мужика. Они стояли в соседнем пенале и смотрели сквозь меня.
Стена была прозрачной в одну сторону.
Девушка стянула белье, выставила ягодицы. Толстяк бухнулся перед ней на колени, стал расстегивать брюки. Оголился пах, плешивый и сморщенный.
Девушка нацепила ему резину/. /Ухватив грудь, мужик стал ее посасывать. Она театрально застонала. Тот, кряхтя и причмокивая, покрыл девушку, и она исчезла в жировых складках.
Спина в рыжих волосках оставалась неподвижной. Зато крошечный зад двигался по-собачьи быстро. И через полминуты дело было кончено.
Девушка протянула ему салфетку, тот брезгливо оттолкнул руку. Стал искать сигареты.
– Ты женат?
– Что?!
– Женатые прячут носки в карманы.
– Да пошла ты!
Сцена была тошнотворной, но я находился в состоянии крайнего возбуждения.
– Ну что, готов? – Из-за портьеры высунулся Сверчок.
Стараясь не шуметь, вышли в коридор.
– Некоторых возбуждает.
Петляя по коридорам, я снова поразился, насколько просторной выглядела квартира. Как будто внутри дома имелся еще один, больше внешнего.
– Главный пункт – “шведский стол”. – Мы остановились перед стеклянной дверью.
– Угощаю, от создателей заведения.
Дверь оказалась на роликах, внутри горели тусклые светильники. От пола шли
занавески, полукругом – как в репетиционном зале.На низких топчанах у стены лежали торсы, десятки голых женских тел.
Их выставили целиком, за исключением головы и плеч, скрытых занавеской. Плоские девичьи и мясистые бабьи животы. Острые и висячие груди – как в мясной лавке.
Тела призывно лоснились в сумеречном свете. Плоть лежала распахнутой, готовой к употреблению.
– Ничего личного, только тело. – Он похлопал одну по ляжке.
Та перевернулась на живот, раздвинула ноги.
– Анонимный секс, апофеоз плоти.
– Обрати внимание, ни одной одинаковой.
Он шел вдоль занавески, как лектор.
– Даже в укромных местах Господь не повторяется. Настоящий художник!
Что мы можем по сравнению с ним? Только выбрить их по-разному…
Девушки как по команде стали ёрзать, но Сверчок продолжал лекцию:
– Нравится, нет – все это ложь, мужская выдумка. Игры разума. Стоило мне сделать секс анонимным, как миф о мужских предпочтениях испарился.
Он повернулся, строго посмотрел в глаза.
– Сколько времени ты провел у экрана, чтобы выбрать девушку? Сколько сомнений преодолел, сколько переживаний?
Я вспомнил коньяк и понял, что он прав.
– Предпочтения существуют до тех пор, пока у женщины есть индивидуальность. Убираем лицо – аннулируем предпочтения. Превращаем мужчину в первобытного человека, который жаждет трахать не идею плоти, но саму плоть. А мясо у всех одинаковое. Узкие или толстые, плоские или пухлые, кривые или стройные – нет лица, нет разницы.
Он сунул мне пачку презервативов.
– Только анонимный секс способен возбудить увядающую потенцию человечества. Будущее сексуальной индустрии принадлежит нам, уж поверь мне. Хотя это будет недешевое удовольствие.
– Дай себе волю!
– Забудь про себя, про свое лицо.
– Стань таким же куском мяса.
– И попробуй как можно больше.
Я шел по переулку, и крупный снег заносил следы.
Бесшумно проплыл последний трамвай.
Из-за угла выбежали собаки, деловито дернули вдоль фасада.
Все, что случилось в квартире – Сверчок, трава, девушки, – казалось нереальным. Только нестерпимо хотелось пить, а снег пах вагиной. В остальном – полная галлюцинация.
“Кто бы мог подумать!”
Дом заваливался в небо, как гигантский дирижабль. Как я сразу не узнал это место? Тогда, с женой, мы просто вышли из другой улицы.
Город спал – внутри меня все бурлило. Дом с его содержимым переселился в мое сознание. Все здесь, никуда не спрячешься.
“Вот почему среди /его/ девушек не было системы…”
Никаких предпочтений у меня не осталось тоже. Симпатии, пристрастия – все действительно выходило иллюзорным. Даже спасительный образ жены, который я вызывал в памяти, распался. Лицо, голос стали жить отдельно от тела.