Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том I

5.3. Онуфрий Степанов — на Мукден!

История эта фантастична и, напоминая чем-то подвиги конкистадоров, однозначно превосходит их своим размахом и дерзостью. Никакому Кортесу, Писарро или Бальбоа не пришло бы в буйную кастильскую голову идти с несколькими сотнями человек, по сути дела, на Китай.

Однако Степанову — истинно русскому человеку, которому посланец Москвы так неосмотрительно предоставил самостоятельность, — мысль эта чем-то чрезвычайным не показалась. В груди Онуфрия билось сердце Ермака Аленина, и хотя сил у Степанова было чуть не в два раза меньше, самостоятельность свою он решил использовать на полную катушку. Не ограничиваясь Амурским бассейном, он по примеру своего славного предшественника с горстью казаков решил поклониться Москве Маньчжурским царством. Чтобы зря, значит, ноги не мять. Сказано — сделано!

Сразу после отъезда дворянина Зиновьева Степанов пошел в устье Сунгари, запас там достаточно хлеба для зимовки, а прозимовав, весною 1654 года поплыл вверх по неотразимо тянувшей его реке. Через три дня плавания, уже за Хинганскими горами, он встретил сильный отряд маньчжуров. Последние, полагаясь на свое примерно сорокократное превосходство в личном составе, попытались загородить Онуфрию путь. Казалось бы — делов! Однако Степанов маньчжурский отряд разбил и вдобавок захватил пленных. От них он узнал, что маньчжуры не имели бы ничего против владения русскими правым берегом Амура и низовьем Сунгари до Хинганского хребта, но что они боятся за свои собственные земли и поэтому собираются на будущий год идти на казаков с большими силами. Что-то подсказало казаку, что к словам этим следует отнестись серьезно.

Степанов поплыл вверх по Амуру к устью Кумары и начал готовиться к защите. Действительно, 20 марта 1655 года 10 000 маньчжуров с 15 орудиями приблизились к Кумарскому острогу, обложили его и после четырехдневной бомбардировки в ночь на 25 марта пошли на приступ. Сколько нападавших приходилось на одного казака, можете прикинуть сами. Легко представить себе недоумение — и где-то даже обиду — маньчжуров, когда лихою контратакою защитники разбили и рассеяли осаждавшее войско, обратив уцелевших в долго неостановимое бегство.

В следующем 1656 году, поднявшись по Сунгари до самой Нингуты, Степанов поверг в панику всю Маньчжурию. А спустя еще два года, в 1658-м, сняв гарнизоны острожков, довел свой отряд до 500 человек и, поднявшись за Хинган, решил нанести Маньчжурскому царству окончательный удар.

Самое смешное, что, может быть, и нанес бы! Но по неясным причинам накануне боя почти половина казаков взбунтовалась. Другой бы на месте Онуфрия повернул обратно. До лучших времен. Однако характер у атамана, видно, был, как у «даурского барона» Унгерна.

Оставшись с 270 человеками, Степанов принял бой со всей маньчжурской армией. Точная численность ее лично мне неизвестна, но исходя из того, что десять тысяч для маньчжуров — всего-навсего небольшой экспедиционный корпус, надо думать, что, выступая против страшного атамана, по сусекам они поскребли. Степанов, несмотря на чудеса храбрости, был окружен и, подобно Ермаку, нашел свою могилу уже на другом конце Сибири, но также на дне реки…

А ведь как подумаешь — не взбунтуйся казачки, на другой год, глядишь, на Пекин пошли бы^{53}. 

5.4. Албазинское воеводство

Со смертью грозного Степанова во всем Амурском бассейне сразу же наступила кладбищенская тишина, продолжавшаяся порядка десяти лет. А в 1669 году произошли на Амуре события удивительные, не лишенные ореола романтического.

Был в то время в Илимском остроге служилый человек Никифор Черниговский. И служил бы и дальше Государю и себе на пользу, не случись зазимовать в Илимске усть-кутскому воеводе Л.А. Обухову. Долгой зимой влюбился воевода в красавицу жену Никифора и, говорят, хотел похитить ее. Не стерпел служилый человек обиды. Убил воеводу. А дальше — что делать? Подговорил Никифор с сотню «гулящих людишек» и ушел с ними, спасаясь от наказания, на Амур, и поселился в опустевшем Албазине, заодно выбив из него маньчжурский гарнизон.

Беглецы построили хижины, распахали поля, а затем с благословения иеромонаха Гермогена заложили монастырь во имя Спаса Всемилостивейшего. Благовест его колоколов был услышан скоро по всей Сибири. К Албазину, сразу же ставшему знаменитым, потянулись новые переселенцы. Одни из них устраивались у самого Албазина, другие пошли вдоль Амура и рассыпались по притокам. Стали оживать острожки Кумарский, Зейский, Косогорский, Ачанский, Усть-Делинский, Усть-Нимеланский, Тугурский. Точно по щучьему веленью выросли деревни и слободы… По соседству с ними в удобных низинах появились отдельные заимки, а на вершинах холмов приветливо замахали своими крыльями ветряные мельницы.

Никифора за храбрость и прочие заслуги избрали казаки атаманом. Казалось, вот она — воля. И к ней целый край в придачу. Но решил атаман, что обиды воеводские — одно, а государева служба — другое. И путать их негоже. В 1672 году послал Никифор челобитную Царю. Рассказал в ней все, что произошло, без утайки и просил милости царской — дозволить вновь стать государевым служилым человеком. К челобитной приложил ясак из лучших амурских соболей. А подписали ту челобитную с Никифором все 101 из «гулящих людишек», что пришли с ним из Илимска в Албазин.

Суров был царский ответ. Пусть знают все — своевольничать Москва никому не даст! Предписывались всем «самовольцам и разбойникам» кары строгие и наказания. Никифору же атаману и вовсе смертная казнь. Чтобы царева служба медом не казалась. Но не таков был Царь-отец, чтобы верными людьми разбрасываться. Да и дьяки приказа Сибирского государев интерес сугубо блюли. А потому вслед первой — через три дня! — пришла вторая грамота. В ней Государь миловал всех, а Никифора Черниговского назначал царским приказчиком на Амуре. На Руси лишних людей не было!

И еще Царь посылал две тысячи рублей Никифору и его людям на обустройство — в награду за верную службу. Много это или мало? Кому, конечно, как. Но на сегодняшний день соответствует эта сумма примерно 50 млн. долларов. Так что ежели кто, прочтя про соболиный ясак, приложенный к челобитной, усмехнется — мол, знаем эту царскую милость, откупились-де казачки, — напрасно. Царская щедрость существенно превышала стоимость любого ясака.

Что привлекает внимание. С 1667 по 1672 год в Албазине фактически существовала вольная «казачья республика» с народной властью в виде «казачьего круга». Идеал всех любителей, описывающих казачьи вольности. И вот на этом самом «кругу» было принято решение об уходе под «высоку государеву руку». Добровольном уходе! Вновь воскресла история подарка Ермаком Царю Ивану Васильевичу «всей Сибирской земли новой». Масштабы, конечно, скромнее. Кланялись казаки Государю Алексею Михайловичу «всего лишь» Приамурьем. Но тоже не хило.

А в 1682 году в воздаяние заслуг Албазина ему пожалованы были герб и печать, и он сделан был главным городом Амурского края, образовавшего собою самостоятельное Албазинское воеводство, первым воеводою которого был назначен в 1684 году Алексей Ларионович Толбузин^{54}.

Но трехтысячного войска, обещанного еще в 1653 году, по-прежнему нет, как нет. Самое перспективное из воеводств Сибири оставлено было без защиты. Результат не замедлил ждать.