Цвет надежды

Мариса Делоре. Сестра Люциуса Малфоя. Властимила как-то увидела их в кафе за очень оживленной беседой. Однако, присмотревшись, почти отмела свои подозрения насчет Марисы. Почти, потому что нельзя быть уверенным ни в чем на сто процентов. Но они не производили впечатления людей, связанных близкими отношениями. Девушка хмурилась и что-то доказывала, а Северус явно ее распекал. Наверное, так он вводит в оцепенение своих учеников. Миссис Делоре в оцепенение впадать не собиралась. Наоборот, спорила и что-то доказывала.

Властимила тогда быстро вышла из кафе, решив понаблюдать за девочкой.

Но потом надобность отпала, потому что, прибыв на обед к Люциусу Малфою, Властимила увидела картину, заставившую на миг позабыть о зрелом возрасте от разочарования.

Неужели Северус считает эту… лучше нее? Нарцисса Малфой. Властимила не могла подобрать слов, чтобы составить для себя образ этой девчонки. Из достоинств? Пожалуй, лишь кровь вейлы, придающая той необычную красоту. Да, скрепя сердце, Властимила готова была признать, что миссис Малфой была красива. И… все. На взгляд Властимилы, достоинства девчонки на этом заканчивались. Та почти никогда не раскрывала рта. Вежливо отвечала на вопросы, играла роль гостеприимной хозяйки, но не было в ней задора, не было огонька, позволившего бы свести с ума мужчину. Была лишь убийственная вежливость и безупречность — ничего более.

Вот уже чего Властимила никак не могла ожидать от Северуса. Но так и было.

Иначе чем объяснить теплоту, появлявшуюся в его взгляде, когда он находился рядом с этой девчонкой. Нежность, которую никогда не видела Властимила. А еще в такие моменты в нем была искренность. Он искреннее смеялся и злился тоже искренне, когда говорил с Нарциссой. Властимила несколько раз издали наблюдала эту картину.

— Они вместе учились, — как-то ответил на ее вопрос Фред Забини.

И, наверное, не только учились. Властимила была готова поспорить на что угодно. В ее возрасте, с ее опытом ревновать к девчонке?

Но кто может измерить силу любви, глубину глупости или нелепость ревности?

У таких проявлений нет возраста. Властимила однажды поймет, что не сможет занять место этой девчонки в сердце Северуса. Признать это будет нелегко. Но на то дана мудрость. Властимила все же станет единственной женщиной в жизни Северуса в чем-то самом главном. Вот только он узнает об этом лишь через много-много лет.

* * *

Люциус Малфой постучал молоточком, прикрепленным к ручке большой двери. Особняк семьи Забини был почти таким же древним, как и поместье Малфоев. Только выглядел он совсем иначе. Люциус с детства не мог понять, что же в нем не так. Доброта и Свет заглядывали в стены этого старого замка гораздо чаще, чем во многие подобные дома. Наверное, поэтому дети, выросшие здесь, несколько отличались от своих сверстников.

Домовой эльф отворил двери, поклонился до земли и принял трость Люциуса.

Мужчина сбросил мантию и расправил плечи. Вечеринка Фреда, похоже, была в разгаре. Точнее не Фреда. Его жене Алин исполнялось двадцать восемь лет. О возрасте дамы не говорят, но то, что она была гораздо моложе всех жен в кругу их общения, позволяло ей не скрывать годы. Люциус редко видел супругу Фреда. В основном на подобных семейных торжествах, посему отношения с ней сложились учтиво-вежливые — не более.

Люциус улыбнулся имениннице, взмахом волшебной палочки заставляя коробки с подарками подплыть к Алин. Вежливые речи, фальшивые восторги.

Он проходил это миллионы раз. Процедура не менялась год от года и не изменится из века в век. Люциус с улыбкой выслушивал благодарности, а сам с замиранием сердца вглядывался в каждую входящую в гостиную женщину. Он знал, что Фрида будет здесь. Чувствовал. Иначе не может быть. Ну не может она всю жизнь избегать его. Это должно когда-то закончиться. Люциус рассеянно взглянул на двенадцатилетнюю дочь Фреда и Алин — огненно-рыжую бестию по имени Блез. Та была отчего-то недовольна. Вежливо поздоровалась и тут же испарилась. Проблема. Это милое создание станет женой его сына. Люциус про себя вздохнул. Тут с одним неизвестно, что делать, а еще вторая неуправляемая особа. А все потому, что Фред слишком много позволяет своей любимице.

— Нарцисса сейчас во Франции. Но она передает искренние поздравления с наилучшими пожеланиями, — Люциус заученно произнес вежливую фразу, одновременно здороваясь с кем-то из гостей.

Где же она? Где? Он успел войти в обеденный зал, успел занять свое место за огромным столом, успел смять красивую карточку с его именем, успел уронить вилку и прослушать, кажется, все новости этого чертова мира. А ее все не было. Взгляд серых глаз скользил от одного знакомого лица к другому, отчаянно надеясь увидеть темные волосы и глаза цвета Надежды. Так когда-то он назвал их.

Да, нелепо, смешно и неправильно. Но Люциус Малфой чертовски устал оттого, что приходилось сворачивать горы и опрокидывать небо. И все это без какой-то цели. Просто, чтобы жить в этом мире. Своеобразная плата за спокойствие семьи и незапятнанность репутации. Он старался не задумываться над тем, как жил. Старался не замечать, что под одной с ним крышей живет чужая женщина. За тринадцать лет брака его удивительно красивая жена стала совершенно чужим человеком. От некогда импульсивной и непредсказуемой девочки не осталось и следа. Порой Люциус ловил себя на мысли, что та Нарцисса, которая могла выкрикивать в его лицо оскорбления, была гораздо ближе и дороже ему, потому, что являлась ниточкой к прошлому.

Комната девушек шестого курса факультета Слизерин и белокурая девочка с серебристыми косичками в его объятиях. И его просьба: «…пожалуйста, не давай мне повода причинять тебе зло. Хорошо?». Как давно это было! Время стерло эту девочку с лица земли, как стерло и его самого. Нарцисса исполнила просьбу. Она не давала повода причинять ей боль. Порой Люциус сомневался, что она вообще может чувствовать эту самую боль. Все, что он видел, — лучезарная улыбка. Как же он ненавидел безупречность! Их жизни… именно два разных потока, а не единая река, текли в параллельных плоскостях. Люциус появлялся на работе, выезжал на охоту, проводил время на светских раутах, встречался с любовницами. Нарцисса с головой окунулась в благотворительность. Взяла под свое крыло какой-то приют и отделение Святого Мунго для пострадавших от непростительных заклятий. Она посещала выставки и организовывала благотворительные вечера.

Две такие разные жизни пересекались изредка в одной точке — поместье Малфоев — за обедом, ужином или светским приемом. И еще в их доме была третья жизнь, протекающая также сама по себе. Люциус некогда мечтал, что эта жизнь будет подчинена ему, но теперь признавал свое поражение. Признавал лишь наедине с собой — никто другой об этом знать не должен. Но себе врать глупо. Поэтому Люциус свыкся с мыслью, что жизнь его сына не принадлежит ему. Она также течет в параллельной плоскости, где есть место скаутскому лагерю, полетам на метле, блестящим успехам по зельям и отвратительным — по травологии. Радовало одно — жизнь его сына не пересекалась и с жизнью Нарциссы. Драко вырос… странным. Он предпочитал быть один. Не раз Люциус замечал его уезжающим в одиночестве верхом прочь от стен замка. И это в двенадцать лет! Сам Люциус в его годы ненавидел одиночество, потому что слишком близко был с ним знаком. А Драко к этому привык.

Почему так вышло? В чем ошибка отца? Детям нужно с самого детства определить круг дозволенного, как когда-то самому Люциусу. Тогда выйдет толк. Будет уважение, почтение, страх… Хотя… Люциус пытался держать Драко в строгости и повиновении. Вот только наказания не приводили к послушанию. Непостижимо, но он не видел в сыне страха, не видел раболепия, почтения. Люциус воспитывал сына по своему образу и подобию, теми же методами, какими воспитывали его, но не видел результатов. В чем-то Люциус даже заткнул за пояс Эдвина. Порой, наказывая Драко, он понимал, что к нему в детстве относились не столь сурово, но, как отец, страстно желал почувствовать отклик, ответ. Ему иногда хотелось встряхнуть сына за плечи, накричать на него — лишь бы увидеть хоть что-то в серых глазах. Однако он помнил, что сам больше всего боялся тихого голоса Эдвина, поэтому не позволял порыву возобладать над разумом — высказывал недовольство тихо и холодно. И… ничего. Хотя нет, одну привычку Драко приобрел. Он стал говорить еле слышно лет с шести. Первое время Люциус воспринимал это как проявление почтения и покорности и лишь спустя несколько лет осознал, что таким образом сын просто старается не выдать то, что на душе. Фраза из детства, которую первой слышит юный отпрыск, достигая осознанного возраста: «ты — Малфой, ты должен уметь сдерживать свои эмоции», наглядно воплощалась в жизнь. Драко не радовался при Люциусе, не шумел, не плакал. Хотя Люциус вообще не видел сына плачущим, ну разве что в далеком детстве. Ребенок отдалялся от отца, загораживаясь тихой речью и исполнительностью. Да, он не перечил. Но это не радовало. Это, наоборот, пугало. Люциус никогда не признался бы вслух, но он терялся, не зная, что делать с мальчиком. Теплых отношений он не мог представить. Для него сын и отец всегда стояли на недостижимых друг для друга ступенях. Лишь подчинение и уважение — так воспитывали Люциуса, ну почему же с его сыном это не получалось? Заклятие? Люциус так надеялся, что с течением времени оно исчезнет, растворится, и Драко станет обычным мальчишкой, который будет бояться наказаний и беспрекословно слушаться отца. Смешно, но Люциус Малфой так и не понял, что дело здесь не только в заклятии.