Цвет сплочения - История террориста
Шрифт:
Они выходили по одному. Несколько дней назад, в соседнем городе, Суусинсете, в результате облавы арестовали девять людей Нового Сплочения. Стража нашла у них оружие, их бросили в тюрьму по решению городской судебной палаты, в которой верховодят предатели. Поэтому их наставник требовал усилить дисциплину и бдительность - погубив себя понапрасну, ты только играешь на руку предателям и замедляешь приход Последних Дней... На улице было темно и удивительно прохладно - это в шестой день Мерем-иладана - второго сезона года, времени летнего равновесия. Только что прошел летний дождик, жара ненадолго спала, и было приятно идти по свежему воздуху, вдыхать полной грудью запахи ночных цветов. Где-то печально играла ло-анни - флейта из гигантского камыша, раздавался женский смех, но Саасми одернул себя - теперь все это ему незачем. Дождь, музыка, цветы, женский смех... Завтра он, наверное, отдаст жизнь за Избавителя, и это прекрасно, это прекраснее всех радостей жизни! Лицо Избавителя прекраснее
– Ты уже вернулся?
– отец был опять не доволен. Он негнущимися ногами подошел к Саасми и положил свою легкую ладонь ему на плечо. Каждый раз отец высказывал свое недовольство поздними возвращениями младшего сына. Он был совсем не против каких-то мероприятий, о которых Саасми рассказывал всегда туманно и путано, но почему так поздно? Мало ли, кто шляется вечерами по улице? Сейчас совсем не те времена - новые нравы, приезжих тьма, женщины забыли, что такое стыд. Какие-то совсем чудаковатые миссионеры, рассказывающие о вере без богов. Они это называли "историческим исповеданием", но чем оно лучше старых добрых традиций - старый Саасми не понимал. Он, конечно же, не верил, что его сын ошивается вокруг этих дивных врунов - но j`j`-то дурная кампания подростков, а ему только двадцать два исполнилось весной... Саасми лишь улыбался, слушая про "дурные кампании" и "уличных хулиганов": его карман существенно оттягивал новенький пистолет. Он не слушал отца, только делал вид, что слушал, - погруженный своими мыслями в завтрашний день. Старый вдовец совсем терялся в обществе двух стремительно взрослеющих сыновей. Он пожевал губами, но вместо того, чтобы дребезжащим голосом внушать сыну свои наставления - разве он слушает!
– позвал всех ужинать. Всех - громко сказано. Семья Саасми состояла из болеющего артритом отставника и двух сыновей. Правда, родной брат по материнской линии жил в Новом районе - но это далеко, за железнодорожным мостом, вот и вся родня... Саасми-старший уже пришел с работы, умылся, обтерся кое-как полотенцем и теперь весело интересовался, где этой братец шастает. По его черным глазам было понятно, что прекрасно он знает, "где братец шастает". Старший брат, как и младший был сторонником Нового Сплочения. Правда, участвовал в "очаге", что на улице Кирпичников - в совсем другой части города. Он был на восемь лет старше Саасми, крепче его в теле, подвижный и веселый, он работал механиком на птицефабрике, что на Высоких Прудах, постоянно шутил по поводу "этих умных школяров", уже два года встречался с девушкой по имени Лаами, и все ему было ни по чем. Они сели втроем на потемневший стол, за которым еще сидели их прадед и прабабка, и начали есть тушеную рыбу с запашным хлебом. Хотя они не были лойменами, рыба оставалась основным рационом их питания - стоила она гораздо дешевле мяса. Два раза в день к ним приходила женщина - прислуга соседей, и за два суре готовила нехитрую стряпню... Старший брат все время веселил своими смешными рассказами про птицефабрику - то, как мастер перепутал схемы наладки, и им долго пришлось искать нужные, чтобы наладить старенькую линию доставки кормов. То, как куры передумали нестись... Отец только усмехался в ответ, махал тонкой ладонью, прихлебывая горячий бульон - он боялся подавиться. Младший брат слушал веселые рассказы отстранено, да и голода особого он не чувствовал. За пивом они обсуждали завтрашний выпуск в Старом Колледже - отец все советовал, как себя вести в приличном обществе: ожидалось, что на выпуск прибудет все городское начальство и даже поговаривали, что будет присутствовать местный ло-ломени - руководитель общины Речных братьев. Саасми совсем не хотелось думать об этом пистолет оттягивал карман брюк. Брюки были узкие, перешитые из отцовских военных штанов, все время жали и дуло пистолета холодило ногу. Старший брат смеялся над его сосредоточенным лицом, и говорил, что если он будет такой надутый, то точно где-нибудь перецепится и расквасит себе нос. Отец махал на него рукой, сердито надувал щеки, а потом отправил всех спать, перед тем поцеловав в лоб и пожелав желанных сновидений.
Когда они поднялись в свою спальную комнату, поскрипывая ступеньками лестницы, Саасми-старший разом потерял свою смешливость и выжидающе посмотрел на своего брата.
– Тес, что тебе сказал наставник?
Суумерем Саасми был братом, хорошим парнем, а главное он тоже состоял в ННС и работал на общее дело. Ему можно было сказать.
Они не редко обсуждали дела Нового Сплочения узнай об этом наставники, неприятности им были обеспечены.– Мне приказано убить президента городского правления, Мерем.
– Не врешь?..
– брат даже удивился и поощряюще похлопал его по плечу.
– Ладно, ладно. Покажи оружие - ты сидел с такой физиономией, что дурак бы понял, в чем дело. Скажи спасибо, что отец плохо видит.
Суутесег сунул руку в карман и протянул ему пистолет. Пистолет был тяжелый и холодный, рука у него предательски дрожала.
– Н-да, хорошая штука, явно не наша. Мне бы такой... А то у наших только боевые ножи... Красиво сказано, "боевые ножи". Железяки времен Первой Экспансии. Смотри.
Он протянул ему острый тонкий нож с потемневшим лезвием. На рукояти вычеканена речная выпь - знаменитый символ Армии Борющегося Суувара, которой командовал сам легендарный Келе. А может, это его боевой нож и им он убивал врагов в последнем своем сражении?!.. Руки у Суутесега стали влажные от переживаний. Да нет, вряд ли. Но то, что он поражал букнеркских псов насмерть - это наверняка.
– Что нравится?
– Суумерем заметил восхищенный взгляд брата.
– Штука, конечно, красивая, но бесполезная. Разве что когда ты один на один. Мне, правда, другого и не надо, - он залихватски ухмыльнулся.
– А что тебе сказал наставник?
– внезапно осипшим голосом спросил его младший брат, отдавая старинный нож.
– То же, что и тебе, наверно. Только у меня на примете эта сволочь Месу.
– Так это же директор птицефабрики, - удивился Тесег. Он как-то представлял себе это по-другому! Получается, наставники поручили каждому выполнить свою часть общего дела - на своем месте... Непросто было представлять, как Мерем зарежет того человека, на которого он трудится каждый день за восемь суре - уже пятый год.
– Вот, вот. Вонючий предатель, - Мерем грязно выругался, - он состоит в Новой Предательской Фракции и заправляет в избирательной комиссии нашего района.
– "Новой предательской фракцией" в ННС издевательски называли Новую Патриотическую фракцию - умеренную группировку, что недавно откололась от ПФ и сотрудничала с явными предателями из Коалиции.
– Завтра я воткну этот нож ему в брюхо и вспорю как рыбу пелле.
– Он вскинул нож и показал, как он ловко это сделает. Мерем начинал на птицефабрике забойщиком.
– А как... А как ты...
– Тесег так и застыл на месте, пораженный храбростью брата. Со спущенными штанами и полурастегнутой рубахой он выглядел нелепо.
– Да просто. Мастер давно нахваливает меня, и как-то Месу даже приглашал меня зайти, поговорить о моем повышении. Мол, старшим механиком сделать хочет. Я молодой, старательный, работящий, то, се... Вот и зайду. И засуну ему }rh грязные деньги в глотку, - словно ища поддержки брат посмотрел на портрет Сууваренена, который висел у них в спальне. Отец знал об этом, но считал простым мальчишеством, бравадой. Почти каждый день они на ночь тихо молились Великому Избавителю.
– Ты боишься?
– Ничуть. Мне наплевать, лишь бы одним предателем стало меньше, - Мерем только усмехался, обнажая ровные белые зубы. Уверенными движениями он раздевался и складывал на стул одежду - широкие штаны из грубого сукна, кожаный пояс, рубаху, застиранную до белесых пятен, узкий дедов китель с позеленевшими от времени медными пуговицами. Правда сказать, это одежда была у него единственной. Как и у брата.
– А я вот чуть-чуть...
– Тесег робко улыбнулся и развел руками.
– Брось, мы делаем верное дело. Наши деды погибали за него. Плохо, что они всех предателей тогда не порешили теперь они расплодились как черви. Это сделаем теперь мы. Верно?
Взгляд Суумерема был тяжелый и вызывающий. Спрашивал он неспроста.
– Да, конечно, сделаем.
– Жалко только отца. Но он поймет. Он был солдатом, он должен понять нас.
– Но Лаами...
– А что Лаами?!
– было видно, что Мерем сердится. Все знали, как он нежно привязался к этой девушке. Уже год вся улица поговаривала о их свадьбе, но дело пока не двигалось родители Лаами были бедными людьми, служащими кооператива и не было достаточно денег, чтобы провести венчание в Доме Церемоний.
– Даже если она не поймет! Она всего лишь женщина, она должна мне верить... Она будет меня ждать, если меня посадят. Я верю ей, - добавил он неожиданно тихо. Почему-то Тесегу показалось, что его старший брат сейчас заплачет. Но этого не могло быть - Суумерем Саасми был совсем не такой. Он не плакал даже на кремации матери. Ладно, давай спать. Я жутко устал, а завтра...
– Суумерем весело подмигнул брату, - нас ждут великие дела.
Они разделись, прочитали каателасу - Призывную молитву перед портретом Избавителя, а потом дружно залезли под одеяло - дом был старым и довольно сырым, Мерем выключил ночник и комната погрузилась во тьму. Под подушкой лежал пистолет, что было совсем не удобно, но Тесег не знал, куда его спрятать на ночь, а спросить у брата он постеснялся. Ему совсем не спалось. Мерем, вон наверное, уже десятый сон видит - старший брат засыпал всегда быстро и спал крепко. Сны ему, как правило, не снились...