Цветок Америки

Увидев двух обессилевших женщин, он воскликнул:

– Надо было позвать меня!

Одна из служанок кликнула снизу Фредерику.

– Оставь, я один справлюсь, – сказал Франц Эккарт Жанне.

– Я тебе помогу.

Они добрались, наконец, до пятого этажа и, когда, запыхавшись, придвинули сундук к стене, оказались совсем близко друг от друга.

Такого еще не было никогда. Их взгляды встретились, оба: пришли в изумление, потом смутились.

Франц Эккарт обхватил лицо Жанны ладонями. Мгновение всматривался в него, потом привлек к себе и впился в ее губы.

Ее покорила нежность этого движения. Она закрыла глаза. Потом вернула ему поцелуй.

Так долго никто не целовал ее! По любви, а не в знак благодарности. Словно ей снова было двадцать лет. Глаза их вели разговор, они спрашивали:

«Это правда?»

«Правда».

«Почему?»

«Потому что это так».

Затем губы Жанны произнесли:

– Зачем тебе старуха?

– Ты не старуха.

– В шестьдесят два года!

– Разве в шестьдесят два года чувств больше нет?

– Твой урок не закончен, – сказала она. – Тебя ждет Жозеф.

И пошла к двери.

– Хозяйка, я дала кучеру пятнадцать денье на чай, – крикнула снизу Фредерика.

Пятнадцать денье! Некогда это означало сорить деньгами, и трех денье кучеру хватило бы за глаза, хотя почтовых дилижансов тогда не было. Но сегодня он швырнул бы три денье вам в лицо.

– Хорошо. Сейчас я спущусь и верну их вам.

Она обнаружила кучера, крепкого детину с обветренным лицом, на кухне: он сидел за столом, а Пульхерия, вторая служанка, наливала ему вина. Жанна отдала пятнадцать денье Фредерике и вышла вместе с ней. Дойдя до большой залы, откуда их голосов на кухне не было слышно, они обменялись понимающим взглядом. Фредерика рассмеялась.

– В жизни должно быть немножко перчика, хозяйка! Это бодрит кровь!

Жанна не удержалась от улыбки.

– В молодости, – сказала она.

– Ах, хозяйка, кровь можно взбодрить в любом возрасте! С лестницы послышался смех Жозефа.

– Мальчуган стал совсем другим с тех пор, как мэтр Франц взялся за его воспитание, – заметила Фредерика. – Он полон жизни!

Это была правда.

– Каждый раз, когда он уводит Жозефа в лес, тот возвращается с горящими глазами. И рассказывает, будто говорил с волками! – Фредерика коротко рассмеялась. – Похоже, есть люди, которые умеют это делать. Но если бы я увидела волка, умерла бы на месте от страха!

Во входную дверь позвонили, и Фредерика пошла открывать. Жан и Франсуаза, каждый со своей кормилицей, шумно ворвались в дом. Это происходило каждый день в один и тот же час: дети приходили к Жозефу поиграть. Естественно, все они были бесконечно далеки от соображений старшинства, хотя трехлетняя Франсуаза приходилась обоим мальчикам теткой. Заводилой выступал Жозеф, затевавший то жмурки, то салки по всему дому.

В семь часов Франсуа, вернувшись из печатни в сопровождении Жака Адальберта, объявил, что Феррандо и Бехайм завтра приедут в Страсбург. Изгнанный из Неаполя бурным развитием событий и гражданской войной, географ возвращался в Нюрнберг, почти не пострадавший от чумы. Франсуа попросил мать устроить для гостей обед.

Жанна и Франц Эккарт поужинали запеченной форелью с жареными стеблями пастернака.

Он вынул из кармана странный предмет, походивший на маленькие вилы с тремя зубцами и деревянной ручкой. Держа его в левой руке, а нож в правой, он порезал рыбу на кусочки, а затем стал накалывать их зубцами и отправлять в рот.

– Что это? – спросила удивленная Жанна, пытаясь пальцами подпихнуть кусочек филе в ложку.

– Вилка.

Она откинулась на спинку кресла: подобный инструмент гораздо больших размеров ей приходилось видеть, когда на ее глазах из огня доставали куски жаркого. Франц Эккарт орудовал своей вилкой с поразительной ловкостью.

– Это один из подарков графини Гольхейм, – объяснил он. – Моя мать купила эту вилку в Нюрнберге, но графиня запретила пользоваться ею.

– Почему же?

– Потому что наш святейший папа считает, что это кощунственный инструмент, ибо пищу следует отправлять в рот пальцами. Кроме того, во времена Иисуса вилок не было, следовательно, христианину пользоваться ими не подобает. [14]

Глаза его искрились лукавством. Жанна рассмеялась.

– Папа отлучил от церкви некую знатную венецианку, которая ела мясо вилкой, чтобы не пачкать пальцы. Хочешь попробовать?

14

История подлинная. Известная с римской эпохи вилка на короткое время вновь появилась в XV в. в Венеции, вызвав громы и молнии папского гнева. В 1612 г. Анна Австрийская, супруга Людовика XIII, воспитанная при католическом испанском дворе, не умела пользоваться вилкой. Канцлер Сегье вылавливал куски мяса из соуса пальцами и чистил зубы острием ножа, вызывая отвращение кардинала Ришелье, который в связи с этим придумал ножи с закругленным концом. Вилка стала предметом общего пользования только к концу XVII в.

– Охотно.

Он вынул из кармана еще одну вилку, похожую на первую.

– Их было две?

– Нет, я заказал здешнему ножовщику вторую, специально для тебя.

Вооружившись вилкой, она после нескольких неудачных попыток вполне освоилась с ней и пришла в полный восторг.

– Да это просто чудо! – сказала она. – Подумать только, можно есть мясо, не пачкая пальцы соусом!

В этот момент вошла Фредерика с миской салата и, увидев в руках хозяйки странный инструмент, вытянула шею и нахмурилась.

– Что это? – изумленно спросила она.

– Столовая вилка, Фредерика, – ответила Жанна. – Посмотрите, как удобно.

Она наколола кусочек жареного пастернака и отправила в рот. Фредерика восхищенно следила за ней.

– Я уверена, что эту штуку принес мэтр Франц! – воскликнула она.

– Так гораздо удобнее есть кислую капусту, – провозгласил Франц Эккарт.

Фредерика заколыхалась от смеха.

Жанна решила, что завтра же закажет шесть вилок для ужина.

– Вот мы все и отлучены от церкви! – со смехом объявил Франц Эккарт.

– Посмотрим, что скажет отец Штенгель.

Предначертанное свершилось.

Жанна удалилась с бесстрастным лицом. Она поставила подсвечник у изголовья и задернула полог.

Через несколько минут он был раздвинут вновь.

– Не хватит ли тебе спать одной? – сказал Франц Эккарт, поставив колено на кровать.

Он был обнажен, и от него пахло винным спиртом с гвоздикой. Она смотрела на это двадцатилетнее тело, крепкое и гладкое. Черная шевелюра и черный треугольник в паху делали его кожу еще более белой.

– Что ты понимаешь, – прошептала она, смущенная и одновременно польщенная.

Он уже скользнул в постель и задернул полог. Вытянулся на простынях и повернулся к ней. В тусклом свете она увидела серьезное и вместе с тем естественное выражение его лица.

Он положил ей на грудь руку – легким и вместе с тем властным движением. Потом прикоснулся губами к соску. Поцеловал его и начал сосать.

Она не умела притворяться. И стала ласково перебирать ему волосы. Он поднял голову. Обнял ее, и они слились в долгом поцелуе. Из груди Жанны вырвался глубокий вздох, превратившийся в сдавленный крик при первой же ласке внизу живота. Она сжала его плечо.