Цветок цикуты

Как и предрекал Лучезарный, Сократ оказался здесь. Сидел на мраморной скамье, под сенью оливы и задумчиво смотрел куда-то вдаль.

Я тихо подошел и присел рядом.

– А, Хиней.
– Сократ едва повернул голову - Что же подтолкнуло безумца посетить, обреченного на смерть, в одной из его последних прогулок? Пришел проститься?

– Я должен ещё передать волю Аполлона, - сказал я нерешительно.

– Волю самого Лучезарного?
– его усмешка была до боли грустной, - И что может быть надо, олимпийцу, от человека, которого суд приговорил к смерти, за непочтение богов.

– Он просит тебя не сжигать записи. Те, которые ты ведёшь вот уж последние тридцать лет.

– Что?!
– Сократ был изумлён - Записи!? Откуда ты знаешь про эти записи?! О них не знает никто!

– Лучезарный знает то, что скрывают смертные, - заметил я - На то он и вещий бог.

– Твой вещий бог, приходящий во снах?! Какое ему дело до моих записей?!

– Думаю, всё дело в том, что в них ты пишешь о "демонии"?

– Ты и это знаешь...

– Я узнал это, не далее, как две ночи назад. Лучезарный дал прочесть рукопись во снах...

– Да оставь ты в покое, своего Лучезарного!!!
– взорвался Сократ.
– Ну не могут боги, вот так, просто приходить человеку во снах! Раньше, во времена героев - но не сейчас!

– Тогда, как я узнал о твоей рукописи? И даже, немного знаю их содержание...

– Откуда мне знать?!

– Так значит, ты мне не веришь.

– Я знаю, что совсем не знаю, чему верить!

На минуту воцарилось молчание.

– Хорошо. Может быть, ты поверишь, если я расскажу о другом! Помнишь, в Афинах господствовали тираны. И ты единственный отказался выполнить приказ и арестовать того человека... забыл его имя... только ли из своих убеждений?
– я поднял руку, предупреждая его слова.
– А что тогда "говорил" тебе "демоний"? Что показывал? Картины о том, как поступают тираны, с переставшими быть им угодными слугами? А в теле ныли раны от стрел, пронзала шею боль от лезвия кинжала. Так ли это было?..

Сократ очень медленно кивнул:

– Всё было так, но...

– Хочешь сказать, что даже в рукописи нет слов об этом?

– Нет!

– А значит, я не мог прочитать этого.

– Не мог.

– Тогда быть может, поверишь...

Сократ, некоторое время молчал. Потом устало произнёс:

– Что конкретно хочет твой Лучезарный?!

– Ты сам прекрасно знаешь ответ. Дай мне клятву, его именем, что не предашь свои записи огню.

– Дать клятву. А что будет, если я не сделаю этого? Если сожгу всё? Что мне терять - я уже приговорён.

– Потеряют другие. Те, кого ты лишишь осознания своей истиной природы.

– Истиной природы? А в силах ли люди вообще осознать свою природу?

– Поверь, в силах. Для этого им не надо даже быть философами, - я помедлил - А ещё, ты говоришь обо всех людях, а я, только об их части.

– О тех, кто отмечен богами и перерождается?

Я не стал отвечать, только кивнул.

Тишина на некоторое время овладела вечерним садом...

– Хорошо, - вздохнув, сказал Сократ, - Хорошо, я клянусь Аполлоном, что не буду сжигать записи. Но, Хиней, - ведь могут другие. Жена или мои друзья.

– Нет, они не сожгут?
– уверенно сказал я.
– Не спрашивай почему, но - не сожгут.

– Тоже слова Лучезарного.

– Ага. А ещё, однажды эти записи помогут тебе вспомнить, осознать себя в одной из следующих жизней.

– Следующих...
– он улыбнулся - Если они всё же есть.

– Они есть. Для нас обоих.

– Посмотрим, - он покачал головой - Я оставлю рукопись в том месте, где мы впервые встретились.

– Хорошо, - кивнул я, но уходить не спешил.

– Тебе надо что-то ещё?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Задавай Хиней, - в его голосе была только усталость.

– Уже несколько дней прошло с тех пор, когда тебя приговорили к казни. Но в тюрьме, и так, как там обращались лишь с единицами заключённых - отпускают на долгие прогулки и даже домой, а в камеру пускают практически любого. Половина Афин недоумевает, почему при всём этом, ты просто не сбежал.

– Не ты первый задаёшь мне этот вопрос, - Сократ пристально посмотрел мне в глаза - Но как я могу ответить на него другому человеку, когда сам, ещё не уверен, что знаю этот ответ?

– От твоих учеников я слышал, что ты не хочешь переступать закон Афин, равный для всех...

– Учеников... Они прекрасно знают, что я никого так не называю! Что же, до их домыслов - прими их, если они удовлетворят тебя.

– А если не удовлетворят?

– Тогда ищи ответ сам. Или спроси его у своего Аполлона...

– Он не хочет отвечать мне на этот вопрос, - я покачал головой.
– Может он сам не знает.

– Приятно, что твой вещий бог хоть что-то не знает, - злорадно усмехнулся Сократ.

– И, всё-таки?..

– Прочитай мою рукопись... Возможно, ты найдёшь ответ там...

Мы ещё какое-то время сидели молча. Гелиос уже успел загнать свою колесницу за горизонт и теперь сад почти скрыли тёплые сумерки.

– Я думаю, мы больше не увидимся до казни, - сказал я, наконец, вставая со скамьи.

– На всё воля богов, - с некоторой язвительностью, ответил Сократ - особенно Аполлона.

– Тогда прощай, Сократ. Возможно, мы встретимся в одной из следующих жизней.

Он ничего не ответил...

***

"...прощай, Сократ..."

"...Возможно, мы встретимся в одной из следующих жизней..."

Ольга приходила в себя очень медленно. Выныривала, из глубокого тёмного омута беспамятства на свет, где её тело постепенно обретало вес и наливалось тонкой, ноющий болью. И лишь тогда, когда последняя клетка плоти вернулась в реальность, веки медленно поползли вверх, открывая вид на матово-белый потолок.

Осторожный поворот головы отозвался нытьём в шейных позвонках. Ольга поморщилась и продолжила рассматривать окружающую обстановку.

Больничная палата. Она лежала на кровати, около окна, из которого лился, слишком яркий для осени, солнечный свет. Вокруг - ещё несколько коек, две из которых занимали люди. Около подоконника что-то делала со стойкой капельницы девушка в белом халате.

Ольга попыталась сесть, но разом вспыхнувшая в теле боль, рванулась стоном с губ. В глазах заплясали туманные пятна.