Цветок под куполом. Возвращение

— Прекратили балаган. Шуты гороховые. Нат, где Лидаджу? Нам пора выдвигаться. Еще место искать в столичной гостинице и разбираться, когда будет интересующий нас портал. — Ив даже по столу стукнул ладонью, что бы они угомонились.

— Лидаджу будет с минуты на минуту. Предлагаю забрать вещи, рассчитаться и подождать ее на улице. У нее все с собой и собирать ей нечего. — Совершенно спокойно ответил Нат, разом пресекая все ухмылки и шутки.

Когда я снова спускалась с рюкзаком за плечами в общий зал трактира, Ян уже расплачивался за постой и все были готовы. Лидаджу тоже уже была здесь, и поэтому задерживаться больше не было нужды. Но едва мы вышли на улицу, как я поняла, что нашим планам покинуть этот городок быстро не суждено сбыться. Трактир располагался недалеко от ратуши и центральной площади, и теперь по улице, на которую мы все вышли, двигалось в центр много народу. Стражников было особенно много. Наша компания привлекала излишнее внимание и мешала толпе продвигаться, поэтому к нам с решительным лицом подошел один из стражников, и грубо прикрикнул.

— Не стоим столбом! Двигаем на площадь! Вам особое приглашение нужно? Могу обеспечить своим копьем!

— Спокойно, лан офицер. Не надо так нервничать, мы уже идем. — Быстро проговорил Нат, с самой разлюбезной улыбкой и, подхватив меня за локоть, двинулся в общем потоке народа.

Стражник, довольный обращением Лан, да еще тем, что его резко произвели в офицеры, отстал от нас и остальные стали следовать за нами. Так уж получилось, что улочка с трактиром выходила на площадь сбоку от ратуши, и мы выскочили как раз к деревянному эшафоту, который установили, тут, судя по всему, за минувшую ночь. На нем уже стоял палач и несколько осужденных. Я старалась не смотреть, но вдруг услышала, как Нат произнес что-то неприличное сквозь зубы у меня над ухом. Я невольно бросила взгляд на эшафот и тут же замерла, несмотря на руки Ната, настойчиво тянущие меня от этого деревянного монстра.

— Нат, там же Майка. Там Майка, Нат. Нет. Нет. Этого не может быть. За что? Она же мухи не обидит. — И меня затрясло.

— Ив. Иди сюда, живо! — Приказ Ната я слышала, как сквозь сон, я не могла оторвать глаз от осужденных.

— Держи ее. Головой за нее отвечаешь. Судя по всему, там ее подруга. Ана может натворить что угодно. Не дай ей вмешаться ни при каких обстоятельствах. Понял? — С этими словами Нат резко передвинул меня.

— Да, Нат. — Скупо подтвердил Ив.

Я очутилась в крепких руках Ива, который словно лоза обвил меня руками и, притянув к себе, прижал к груди. Я оказалась в замке его рук и прижатой спиной к его могучей груди. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Но меня и так словно паралич охватил от того, что происходило сейчас на площади. А Нат между тем продолжал отдавать команды.

— Ян! На тебе Лидаджу. У них женщины священны. Она тоже может не выдержать и вмешаться. Сдерживай ее, как хочешь, но чтобы ни звука не слетело с ее губ, и ни один дротик не пролетел над площадью. Понял?

— Да, Нат. — Точно так же серьезно, как Ив отозвался Ян.

— Марк. Ты идешь со мной. Будешь если что прикрывать. Не вмешиваться, а именно прикрывать меня. Если что, то ментальное воздействие сведи к минимуму. Вперед. — И Нат с Марком стали отдаляться от нас и приближаться к эшафоту.

А на эшафоте, скорее всего, наконец, были удовлетворены количеством народу на площади, и вперед выступил глашатай со списком в руках. Он громко стал зачитывать имена и преступления стоящих на эшафоте осужденных. Первый мужчина был за кражу приговорен к отсечению кисти руки. Второй за разбой к отсечению руки по локоть. Третий был картежник и шулер и его приговорили к работам на руднике и отсечению всех пальцев на руках. Четвертый обвинялся в растрате и так же был приговорен к руднику и отсечении кисти руки. Все происходило под гробовую тишину, стоящую на площади. Никто не хлопал и не кричал. Все смотрели с отстраненным видом. Как будто происходящее происходило на другой площади, в другом городе, не в этой империи. Только слышались крики осужденных, жуткий стук топора, громкий голос глашатого, зачитывающего приговор и возгласы жреца, останавливавшего кровь и отдающего приказ оттащить осужденного. Но вот очередь дошла до единственной женщины, стоящей на эшафоте. Она осталась на нем последняя. Ее оставили под конец этого кошмара. С каждым новым осужденным слезы все сильнее лились по моим щекам, а Ив все так же крепко прижимал меня к себе. Я опустила голову еще в самом начале, и все это время слушала звуки. Я знала, что смотреть сил просто не хватит. Но вот глашатый громко зачитал.

— Лана Майя Мерси, за лечение без соответствующего благословления высшего жреца, неподчинение законам светлой империи, сопротивление, оказанное стражам правопорядка и оскорбления, высказанные в присутствии свидетелей уважаемым лицам города, приговаривается к пяти годам каторжных работ, десяти ударов плети и десяти золотых штрафа. Но в связи с отсутствием у обвиняемой денег, штраф в десять золотых заменяются двадцатью ударами плети. Итого обвиняемой будут нанесены тридцать ударов плети. В связи с тем, что обвиняемая является женщиной детородного возраста, и принадлежит к высшему светлому сословию, ей предоставляется шанс быть выкупленной из каторжных работ за пятьдесят золотых.

При этих словах я застонала и дернулась в руках Ива. Плеть с первого удара рассекает кожу до крови. К тому же ее как правило вымачивали в специальном растворе, который увеличивал болевой эффект и кровопотерю. Тридцать ударов превратят спину Майки в лохмотья, и она умрет от болевого шока, прежде чем кто-то что-то успеет понять. Если прибавить к этому кровопотерю, то у нее практически нет шансов живой спуститься с эшафота. Я стала вырываться из рук Ива, но тут к моему величайшему изумлению услышала совершенно пьяный голос Ната.

— Лохматого шопонога мне в глотку. Да здоровая же девка, а вы ее тут угробить решили. Она ж еще послужить же может. Ик. — Он совершенно пьяно рыгнул, отпихнул стражника и подошел вплотную к эшафоту.

Стражник ринулся было его вернуть на место, но был остановлен жестом жреца, распоряжавшегося казнью.

— Любезный, вы имеете что-то предложить? И выкупить осужденную с каторжных работ?

— С каторжных? Да она не осилит наказание. Я заплачу за каторгу и штраф. А вот ее труп покупать я не намерен. Зачем мне труп, я же не мясник в самом-то деле. И не могильщик. — И он пьяно расхохотался своей шутке, но стояла гробовая тишина и никто его не поддержал.

Казалось, что на площади все затаили дыхание и внимательно прислушивались к каждому слову жреца и Ната.

— А позвольте узнать, любезнейший, вы для себя хотите ее приобрести? — Продолжал допытываться жрец.

— Для себя? Да слизкого мерзлюка мне в глотку, меня ж моя старуха жёнка прибьет, если я эту девку в дом притащу. Да к тому же она посмела оскорбить уважаемых людей этого города. Мне такой хлам не нужен. — И Нат снова пьяно покачнулся, старательно удерживаясь за эшафот.

— А тогда, дорогой мой, зачем же она вам? — Не переставал выяснять детали жрец, все время поглядывая на балкон городской ратуши.

— Я ее оркам или троллям продам. А ежели они не купят, так любой бордель на спорных землях мне за нее заплатит. И назад свое я получу еще и с прибытком. — Продолжал громко горланить Нат.

— В бордель? Оркам или троллям? Светлую лану? — Было видно, что даже для жреца это было слишком.

— Ну, так она большего и не заслуживает. Вы же сами огласили ее обвинения. Согласитесь, глубокоуважаемый высший жрец. Городу выгодно получить в казну пятьдесят золотых, а оскорбленным почтенным лицам штраф. Зачем вам труп девки, когда за нее можно получить шестьдесят монет золотом в казну? — Все это он произнес громко, чтобы его услышал каждый на площади.

Жрец и в помине не был высшим. Он и на среднего то не тянул. Но Нат сегодня уже произвел стражника в офицеры, и меня такое повышение низшего жреца не удивило. После последних слов Ната, жрец горделиво выпятил подбородок и снова посмотрел на балкон ратуши. Я проследила за его взглядом и только сейчас заметила там уважаемых лиц города. Они горделиво восседали там, увешенные драгоценностями, в дорогих мехах и бархате. Весь балкон светился от обилия украшений. Создавалось впечатление, что они пришли смотреть оперу, а не на страдания людей. И тут я увидела, как сидящий в центре тучный мужчина с тремя подбородками кивнул, а глаза его зло заблестели. Ему пришелся по душе спектакль Ната и мысль о том, что Майка окажется в борделе определенно согрела душу этого мерзавца. Увидев этот кивок жрец еще больше приосанился и что-то прошептал на ухо глашатому. Тот снова выступил вперед и громко объявил.