Цветок пустыни

— Ну что же, в этом случае, я полагаю, мадам и месье Симон смогут приютить меня в гостинице.

— Да, — согласился Йейт, обдумывая что-то, а затем добавил: — Нет, у меня есть вариант получше. Он, кстати, в большей степени устроит и вашего отца. Я скажу ему, что посылаю вас к нашей общей приятельнице, к миссис Карлайен. Может быть, вы помните, когда мы прощались вчера на аэродроме, я говорил, что Дженайна Карлайен подбросит меня до дому?

— Я помню.

— Ну вот, получилось так, что меня отвезла Бет Карлайен, приемная дочь Дженайны. Думаю, миссис Карлайен согласится оставить вас у себя. Я договорюсь о том, чтобы Эндрю положили в больницу, а потом попрошу Дженайну или Бет приехать за вами, как только вы проводите отца. Брать с собой много вещей не стоит. Если все пойдет как надо, он выйдет из больницы, скажем, через десять дней.

— Но откуда вы знаете, что миссис Карлайен захочет принять меня?

Казалось, этот вопрос удивил Йейта.

— Я же сказал вам, она — мой друг. Кроме того, у вас с Бет примерно одинаковый возраст, а ей не хватает компании ровесников. — С этими словами он направился к двери, но тут же повернулся и спросил: — Кстати, вы успели поговорить с отцом о вашем более продолжительном пребывании здесь?

— Я-то успела, но он и слышать не хочет об этом, — без обиняков ответила Лиз.

— Не хочет? А на каком основании?

— На том, что он не может требовать от меня такой жертвы. Считает, что это несправедливо по отношению к моему будущему. Если честно, по-моему, мне не удалось убедить его в том, что я действительно хочу остаться. Отец сказал, что это «внезапный поворот на сто восемьдесят градусов», которому он не доверяет, и что позже я его еще поблагодарю за то, что он не воспользовался моим предложением.

— Хм-м. — И Роджер Йейт снова стал пристально рассматривать Лиз. Повторив свое задумчивое «хм-м», он проговорил: — А знаете, вы повели себя достойно. Наверное, очень не просто видеть, как ваш благородный жест отвергается при первом же предложении. И все-таки, наверное, было еще труднее признаться мне, что Эндрю не оценил ваше благое намерение и в своем ответе не пощадил ваших чувств. Полагаю, что каких-то двадцать четыре часа назад ваше уязвленное самолюбие не позволило бы вам сделать такое признание. Уже это можно назвать шагом в нужном направлении. — Не дав Лиз даже рот открыть, Йейт продолжил: — Однако куда же нам идти? То есть я хочу спросить, насколько искренни вы были в своем намерении? А когда отец отказал вам, почувствовали хотя бы временное облегчение или нет?

Лиз молчала. Потом тряхнула головой и посмотрела Йейту в глаза:

— Мои слова были искренними. Папа очень изменился, он изматывает себя. Увидев его на аэродроме, я поняла, что вы правы. Ему необходимы забота и внимание.

Роджер Йейт задумчиво кивнул:

— Вы меня убедили. Но готовы ли вы еще раз поговорить с отцом, когда он поправится настолько, что с ним можно будет что-либо обсуждать, и подтвердить свое намерение остаться?

— Конечно!

— И вы не нарушите своего обещания, не станете требовать взамен чего-нибудь сверхъестественного?

Лиз вздернула подбородок:

— Во-первых, я никогда не отказываюсь от своих обещаний, а во-вторых, я уже сказала, что хочу здесь остаться.

Йейт кивнул:

— Хорошо. Я сделаю все, что смогу. Теперь я пойду к телефону, а вы возвращайтесь к нашему пациенту. Через минуту-другую я присоединюсь к вам, и мы расскажем ему, что собираемся делать дальше.

Когда поставленная на шасси вездехода карета «Скорой помощи» увезла Эндрю в больницу, дом стал пустым и мрачным, и Лиз не находила себе места в ожидании, когда ее новая хозяйка пришлет кого-нибудь за ней.

Лиз понравился голос Дженайны Карлайен, когда она говорила с ней по телефону, — спокойный, со слабым, но очень милым французским акцентом.

В ответ на высказанные Лиз робкие слова благодарности, она ответила:

— Ну как же, конечно, мы будем рады приютить вас! Кроме того, насколько мне известно, вы примерно одного возраста с моей Бет. Как только мы узнали, что вы едете сюда, чтобы побыть со своим отцом, она просто сгорала от желания познакомиться с вами. А когда позвонил Роджер, то есть доктор Йейт, сама мысль о том, что вы поживете с нами, просто очаровала Бет. Хотя, конечно, нам было бы гораздо приятнее встретиться с вами при более счастливых обстоятельствах. Но, пожалуйста, не сомневайтесь, что, коль скоро лечением вашего отца занялся Роджер, лучшего врача для мистера Шепарда просто не найти.

Далее Дженайна сказала, что поскольку у нее самой на все утро назначены уроки, то ее заменит Бет, которой нужно только сообщить, к которому часу подъехать. Лиз назвала время встречи, а потом, побросав в сумку вещи, принялась бесцельно бродить по дому, мучимая беспокойством за отца и размышлениями, почему же это она, в отличие от Бет, не чувствует себя «очарованной» перспективой их встречи. Заехавшую за нею Бет девушка встретила у порога. — Очень любезно, что миссис Карлайен и вы... — начала Лиз и посторонилась, чтобы дать Бет войти. Сегодня, отметила она, в одежде бледно-зеленых тонов Бет выглядела совсем тоненькой и хрупкой. На ее голых ногах были ременные сандалии на высокой платформе, похожие на те, в которых ходили Эндрю Шепард и Роджер Йейт.

Бет улыбнулась и заговорила, голос ее был не менее очаровательным, чем улыбка:

— Да что вы! Роджер попросил нас оказать ему услугу, ну и, конечно, маман для него готова сделать все что угодно. Ну, и я тоже. Кроме того, нам ужасно жалко мистера Шепарда. Он такой милый. — Тут она посмотрела на сумку, поставленную Лиз в прихожей. — А вы успели собрать вещи? Если нет, я могу подождать.

— Я совершенно готова, — ответила Лиз, — но, может быть, вы сперва выпьете чего-нибудь? Я тут произвела налет на «винные погреба» отца, и надеюсь, что здесь найдется что-нибудь такое, что вам нравится.

Но Бет покачала головой.

— Ах нет, я не пью, — сказала она. — Роджер мне не разрешает. Так что мне, пожалуйста, сок лайма или просто содовой. Я все-таки не могу портить вам удовольствие.

Минутой-другой позже они решили отправиться в путь. Однако, когда Лиз уже перешагивала через порог, Бет остановилась и посмотрела на нее с удивлением:

— А вы бы не хотели надеть шляпу с полями? Ведь солнце стоит в самом зените.

— Но вы-то не носите шляпу, — отметила Лиз.

— Да, не ношу, — улыбнулась Бет, — но я привыкла к здешним условиям. А солнечный удар, замечу, может быть ужасной вещью, и глупо было бы пролежать в постели половину всего того времени, которое вы намереваетесь пробыть здесь, не так ли?

Чувствуя, как в ней поднимается беспричинное раздражение, Лиз вытащила свою шляпу и, взяв ее за тулью, нахлобучила себе на голову. Глупо с ее стороны гневаться на невинное предположение этой девушки, что она тут не задержится надолго...

Но когда они вышли из дома и направились к машине, Бет кивнула на свои сплетенные из кожаных ремешков сандалии и снова стала советовать:

— Вы поступите правильно, если обзаведетесь парой таких сандалий, даже если не намерены оставаться здесь надолго. Мы называем их «башмаки». Швы обычных сандалий не выдержат длительной носки в условиях пустыни, а в эти песок попадает и тут же высыпается обратно.

Неожиданно для себя самой Лиз услышала, как она сухо и строго говорит Бет:

— Ну, раз уж я остаюсь здесь столь же надолго, как и любой из вас, естественно, я позабочусь о том, чтобы приобрести себе такую обувь. Я уже заметила, что здесь ее носят все, и конечно же это значит, что я тоже буду ее носить.

В момент последовавшей вслед за этими словами тишины Лиз была близка к панике. Какая это муха укусила ее, что она подобным образом распорядилась решением, право принимать которое принадлежало отцу? Ведь она же умрет от унижения, если он затолкнет ее в первый же вылетающий отсюда самолет!