Цветок в пыли. Месть и закон

На веранде Ратха встретила Тхакура. Он только что встал и шел за Рамлалом, чтобы тот помог ему умыться и позавтракать. Ратха не успела закрыть лицо покрывалом, и Тхакур ясно увидел следы слез на ее лице.

— Не больна ли ты, девочка? — спросил он участливо.

Ратха вздрогнула от неожиданности. В первый раз она услышала от него слова, в которых было хоть немного тепла. Все это время с того страшного дня, когда погибла его семья, Тхакур почти не разговаривал с ней, если не считать дежурных вопросов о здоровье, совсем непохожих на этот, и предложений выписать ей книги, сари, саженцы роз. Только один раз он спросил у Ратхи, не хочет ли она повидаться с отцом, но она отказалась. Она не была готова к такому свиданию. Отец, немногословный, суровый человек с четкими представлениями о том, кто и как должен себя вести в тех или иных обстоятельствах, не нашел бы в ней того, что желал увидеть: смирение, мужественное, стройкое приятие случившегося и полную покорность воле богов. Она не хотела разочаровывать его, но не хотела и притворяться.

Тхакуру же, казалось, было все равно, что она испытывает и как она переносит это испытание. Ее отталкивало его равнодушие к чужому страданию, но одновременно она была благодарна свекру за то, что он ни разу не потребовал от нее принятых проявлений вдовьего горя. Он настолько глубоко погрузился в мрачный омут, где зрели его планы мести, где между тенями умерших метались кровавые образы торжествующих врагов, что не замечал вокруг себя ничего, что не входило бы в его схему отмщения.

Ратхи не существовало для него как страдающего, измученного человека. Она была просто бессловесным символом разрушенной семьи, разрушенного мира. Возможно, осуществляя свой замысел, он думал, что мстит и за нее, но понять ее у него не было ни потребности, ни желания.

И вот теперь он говорил с ней, как с человеком, до которого ему есть дело, настроением которого он озабочен. Как тут было не удивиться?

— Спасибо, я здорова, — ответила Ратха, склонив голову.

Ей показалось, что он хотел сказать что-то еще, но передумал. Она подождала немного и прошла мимо. «Что это с ним? — думала она, поднимаясь к себе. — Он не победил еще своих врагов, не отомстил за смерть родных, а уже как-то переменился. Может быть, присутствие этих парней изменило его: он понял, наконец, что не одинок в своей борьбе, что он не воюет в одиночку против мира зла? У него теперь есть армия, которая способна к действию. Каково ему было сидеть в этих стенах и понимать, что он, безрукий калека, не может сделать того, ради чего еще билось его усталое сердце! Джай и Виру стали его руками. Может быть, в этом причина того, что он теперь более похож на того Тхакура, которого она встречала в доме своего отца и позже, на своей свадьбе. Только бы он не потерял ни одну из этих рук, держащих меч, только бы они остались целы. И не только ради Тхакура, но и ради меня, сказала себе Ратха, впервые признавшись открыто в том, что значил для нее Джай. Пусть нас ничего не может с ним связывать, но я хочу, чтоб он уцелел — для другой, не для меня. Только пусть вернется живой и невредимый. Я не хочу потерять еще раз любимого человека, уступить его смерти».

Целый клубок перепутанных мыслей одолел ее: о Тхакуре, о Джае, о себе. Все оказалось сплетено в один туго затянутый узел, который ни развязать, ни разрубить не удалось бы никому.

Теперь она уже упрекала себя за то, что и сама никогда всерьез не задумывалась о том, что чувствует Тхакур, метавшийся в соседней комнате, как раненый лев. Ведь он — отец, у которого убили сыновей, дед, у которого отняли внука!

Его боль сильнее, чем моя, поняла вдруг Ратха. Она обвиняла свекра в невнимании к своей судьбе, но сама была к нему еще более несправедлива. Только сейчас она ощутила его муку, почувствовала ее, как свою.

По лицу ее потекли горячие, обжигающие слезы. Пойти к нему, попросить у него прощения, поплакать вместе с ним о том, чего уже не вернешь? Невозможно. Замкнувшиеся в своем горе, они упустили момент, когда можно было бы помочь друг другу пережить свалившуюся беду, остались чужими людьми — два запертых в доме невольника, из которых ни один не понимает языка другого.

И все-таки что-то менялось для них обоих. Это мщение, идею которого она так ненавидела, не способно утолить боль утрат, заживить раны, излечить душу. Но — удивительное дело — Тхакур превратил месть в возмездие, убийств — в освобождение. И они оба — она верила в это — стали другими за это время, они стали лучше, добрей, человечнее. А значит, это боги ведут их по каменистой горной дороге, полной опасностей, из которых главная, страшная, смертельная — Габбар Сингх.

Глава тридцатая

Ах, как тяжело ждать любимого! Считать мгновения, смотреть поминутно в окно, не входит ли во двор усталый конь, не спешивается ли у крыльца человек, вернувшийся из дальнего похода. Сколько песен сложено об этом, сколько сказок рассказано. Ратха попробовала затянуть одну из таких песен — тихо-тихо, чтобы никто не услышал, но разве выразит песня ту тоску, то мучительное ожидание, которое наполняло сейчас все ее существо.

Одно дело — гадать, придет ли милый на свидание, ждать его возвращения из чужой стороны, грустить о муже — потому что какой еще любимый может быть у индийской девушки, впервые встречающей избранного ей родителями суженого только на свадьбе!

Ждать того, кого выбрало само сердце вопреки всему: обычаям, карме и воле богов, — надеяться, что придет он живым, что минует его смерть, — это совсем другое, это острее ранит, сильнее жжет.

Солнце достигло уже зенита, а дорога, ведущая к дому Тхакура, все еще была пуста. У Ратхи устали глаза, так долго и неотрывно смотревшие в залитую ослепительным светом даль. Она отошла от окна и, присев на циновку, опустила веки.

Во дворе, в плетеном кресле-качалке, застыл Тхакур. Она знала, что и он так же напряженно вглядывается в даль, ожидая появления всадников.

Наконец, чуть слышно застучали копыта по каменистой насыпи, и, метнувшись к оконному проему, Ратха увидела два смутных силуэта на повороте дороги. Два! Значит, оба живы! Но что-то не так с одним из всадников. Он почти лежит в седле, свесив бессильные руки. Убит? Джай, конечно, Джай! Это его куртка, это его поникшая голова!

Ратху била крупная дрожь, на высоком лбу выступила испарина. Она умерла бы в это мгновение, если бы всадник не пошевелился внезапно и не поднял голову. Жив!

Значит, ранен, вот почему у Виру за спиной две винтовки. Ранен, но все-таки жив!

Ратха рванулась, как будто разрывая приковавшую ее к месту цепь, и побежала, не думая, не помня ни о чем на свете и уж тем более о приличиях. Дверь, веранда, лестница — она летела так стремительно, что развевающийся позади край сари казался расправленным крылом. Еще миг — и она бросится к достигшей крыльца лошади, обнимет, прижмет к себе любимого, заплачет над ним.

Ей оставалось сделать последние шаги, когда она внезапно застыла, будто наткнувшись на стену. Широко открыв изумленные глаза, на нее смотрел Тхакур, с трудом поднимающийся из своего кресла. Она не могла переступить через этот взгляд, хотя и не успела понять, было ли в глазах свекра что-нибудь, кроме удивления, смотрел ли он, осуждая ее за такую несдержанность, за то, что она так забыла себя, свое положение в этом доме. Ей хватило и того, что он заметил ее порыв, ее смятение. Ратха, как за спасительную соломинку, схватилась за край своего вдовьего покрывала и укрыла им горящие глаза и пылающие смущением щеки.

Тхакур обернулся, чтобы посмотреть, к кому бежала его невестка и встретился с твердым взглядом раненого Джая. Да, вы не ошиблись, говорил этот взгляд, но не спешите судить нас, не сделавших ничего плохого.

Сомнений не оставалось — между Ратхой и этим парнем началось уже что-то, что было неподвластно ему и никому на свете. Тхакуру хватило благородства, чтобы это понять. Он отвел глаза и быстро пошел к лошадям, на ходу призывая Рамлала помочь раненому.

Джай уже слезал с коня, опираясь на подставленное плечо Виру. Он встал на землю и покачнулся: все плыло у него перед глазами — Тхакур, лошади, белое сари Ратхи. Виру подхватил его и с подоспевшим Рамлалом дотащил до крыльца.

— Что с ним? — встревоженно спросил слуга, разглядывая побелевшее лицо раненого.

— Ничего страшного, зацепило немного. Рана неглубокая, — махнул рукой Виру, хотя сам не был так уж убежден в том, что состояние друга совершенно не внушает опасений.

Они усадили Джая на крыльце. Рамлал вернулся в дом, чтобы принести им холодной воды с лимоном. Он почти столкнулся на веранде с Ратхой, которая, словно очнувшись, медленно побрела наверх, к себе, едва передвигая ноги. Она знала теперь, что Джай вне опасности, но события этого утра совсем истощили ее слабые силы. Если бы это был конец, только бы это был конец! Но нет, снизу до нее донесся голос Виру, докладывавшего Тхакуру о результатах проведенной ими операции.