Цветок виселицы

Она была молода, безответственна и откровенно хотела одного — завладеть сокровищем. Лишь инстинкт самосохранения заставил Дана пообещать им, что они смогут познакомиться с содержимым короба в первый вечер после сбора растений.

День прошел спокойно, без ссор и пререканий. Все прилежно собирали растения. Никто не заботился о том, чтобы сортировать их по видам, они рвали все подряд, часто оставляя корень в земле и не заботясь о сохранности листьев. Через двадцать лет молодой Карл Линней куда серьезнее отнесся к этой задаче. Он распределил все растения по семействам и видам и дал им латинские названия. За это он получил приставку «фон» к своей фамилии и прославился на весь мир, а латинские названия, которые он дал растениям, и по сей день в ходу у ботаников всех стран. Один цветок получил его имя, потому что Линней особенно любил его хрупкую, нежную красоту, это цветок Линнея.

Улоф Рюдбек от чистого сердца хотел помочь способному мальчику, но его попытка не принесла желаемого результата. Правда, Дан и его спутники ни о чем подобном не думали, бродя по болотистым лесам и собирая растения. Они чувствовали себя полезными, что уже само по себе немало.

Дан рассортировал все растения и положил цветы под пресс, весьма примитивный и неудобный.

Их лагерь был разбит на краю болота, на сухом, покрытом травой пригорке. За едой, которую они запивали водой из горного ручья, все молчали. Вода отдавала железом.

Наконец все было убрано, и они уселись вокруг костра. Ингрид и Ульвхедин переглянулись, их нетерпение было так велико, что Дан ощущал его всем своим существом.

Он встал и принес короб. Содержимое короба было хорошо упаковано, лежало плотно и не перекатывалось.

Едва он опустил короб на землю, как Ингрид и Ульвхедин набросились на него.

— Тихо, тихо! Ведите себя, как люди, — пытался урезонить их Дан.

— А мы уже не люди! — Глаза Ингрид сверкнули. Дан вздрогнул.

Она была права. Эти два создания, склонившиеся над коробом, были мало похожи на людей. Они скорее напоминали диких кошек, выпустивших когти и шипящих друг на друга.

Это было тягостное зрелище, и Дан пошел взглянуть на лошадей.

Когда он вернулся, содержимое короба было разложено на траве. Солнце еще не зашло, и Дан увидел много странных предметов, которые явно не предназначались для его глаз. Но Ингрид и Ульвхедин даже не заметили, что он вернулся к костру. Они живо обсуждали каждый предмет, слова спешили, обгоняя друг друга.

Кто им все объяснил? — удивлялся Дан. Откуда они все это знают?

Само собой разумеется, что тайны сокровища знали Тенгель Добрый и Суль. Но кто владел этими тайнами после них?

Тарье, конечно; многое из содержимого короба он использовал в лечебных целях, а Маттиас — и того больше. Это Маттиас привел все в систему, составил каталог и отделил целебные снадобья от колдовских. Потом сокровище досталось Никласу, он в основном занимался врачеванием. Наверное, он и научил всему Ульвхедина, а может, даже и Ингрид? Ведь они оба, один за другим, должны были унаследовать этот клад, хотя Ульвхедин и отказался от него.

Теперь же разум словно покинул Ульвхедина, он не мог устоять перед искушением, какое являло собой сокровище для всех, над кем тяготело проклятие Людей Льда. С Ингрид дело обстояло не лучше, если не хуже, чем с ним.

— О, с помощью этой вещи я бы могла творить чудеса! — воскликнула она, схватив один из таинственных предметов.

— Да, но только тем самым ты служила бы злу, — заметил Дан. — Обрати лучше внимание на целебные средства!

— Фу! — фыркнула Ингрид. — Колдовские — гораздо интересней!

Ульвхедин откинулся назад, упершись обеими руками в землю.

— Что случилось? — хором спросили его Ингрид и Дан.

— Прочтите этот перечень с пояснениями, — безжизненным голосом проговорил Ульвхедин. — Маттиас перевел их на понятный нам язык и аккуратно переписал.

Ингрид прочла.

— Теперь все ясно! Какой-нибудь простейший отвар мы, конечно, сможем приготовить. Но отвар посильнее…

Ульвхедин кивнул.

— Правильно. Тут недостает главного.

Его мечтательный, отрешенный взгляд, скользнул по болоту, освещенному вечерним солнцем.

— Однажды в юности я уже был в этих местах. Зимой, в буран. Отсюда мне пришлось повернуть назад. В тот раз сокровище Людей Льда тоже было со мной, я украл его…

Он сглотнул застрявший в горле комок. Они с удивлением смотрели на слезы, выступившие у него на глазах: кто бы подумал, что Ульвхедин может плакать!

— Я украл его у Маттиаса, — с трудом проговорил Ульвхедин. — Жажда овладеть этим сокровищем заставила меня убить Маттиаса. Я не хотел этого, но в то время я был больше зверем, чем человеком, а от близости сокровища и вовсе обезумел. Всю жизнь я раскаивался и буду раскаиваться в том, что убил тогда Маттиаса и Калеба. За них и за всех других мне нет и не будет прощения…

Он замолчал, глядя в землю.

— Ты не виноват, — Ингрид захотелось утешить его. — В детстве тебя не научили любить людей, и к тому же над тобой тяготело проклятие Людей Льда.

Он благодарно сжал ее руку и продолжал свой рассказ:

— В тот раз какая-то неведомая сила погнала меня в Долину Людей Льда. Я не понимал, что мне там нужно и зачем я украл сокровище в Гростенсхольме. Но теперь мне известно гораздо больше.

— Мне тоже, — вставила Ингрид.

Дан тем временем внимательно прочитал перечень и рассмотрел все предметы, которые Маттиас заботливо снабдил табличками с названиями, написанными его изящным почерком. Среди предметов одного действительно недоставало!

— А не унес ли его с собой Колгрим? — предположил он.

— Конечно! — сказал Ульвхедин. — А где он похоронен?

— В Долине Людей Льда, — быстро сказала Ингрид.

Дан присвистнул.

— Колгрим умер почти сто лет назад. Корень не мог сохраниться, пролежав в земле столько лет.

— Ты прав, — согласился Ульвхедин. — Но может, там остались хоть какие-то крошки?

Глаза его были полны отчаянной надежды. Дан не понимал этих людей. Неужели корень мандрагоры так много значил для них, отмеченных печатью, и для их таинственных занятий?

— Ну что, поворачиваем назад? — вдруг спросил он.

И тут же рука Ульвхедина, словно тиски, сжала его руку. У Ингрид был такой вид, будто она вот-вот кинется на Дана и разорвет его на части.

— Нет, нет, я на своем не настаиваю, — быстро сказал он. — Меня просто напугало ваше исступленное желание любой ценой попасть в эту долину.