Цветок яблони

Винченцио Рилли ожидал чего-то подобного — прорыва обороны. Он читал битву, словно опытный полководец, и обладал знанием процессов, происходящих в ней. Как говорят ученые мужи Каренского университета: понимание механики сражения.

Винченцио никогда не был в Карене, а тем паче в университете, поэтому отметал все термины и просто называл это опытом. Если угодно — опытом старого хоря, способного не только забраться в курятник, но и выбраться оттуда с курицей, минуя псов. То, что должен знать хороший капитан любого наемного отряда.

И опыт говорил, что не пройдет и получаса, как придется отводить людей под прикрытие воинов баталии милорда да Лэнга. Ситуация ухудшалась с каждой минутой.

У него были приметливые глаза. Винченцио видел. Видел, как легконогие отряды горного герцога оказались на вершинах холмов, перебили зазевавшихся стрелков, заняв господствующую высоту и избавив прорывавшуюся по Бутылочному горлу армию от угрозы постоянного обстрела.

Также он понимал, что натиск тысяч, шедших вперед, не остановит никакая преграда, и уж тем паче сделанная столь поспешно, на скорую руку. Ряды уже успели смешаться между собой, и рубка сменилась толчеей, как всегда бывало, когда одна масса людей наваливалась на другую.

Винченцио знал, что сейчас там творится. Давка. Задние бьют алебардами через головы товарищей, передние могут лишь колоть друг друга короткими мечами и кинжалами да орудовать щитами, ломая носы и челюсти.

Никакого фехтования. Не развернешься, не взмахнешь. Вскинешь руку не вовремя и тут же получишь по ней сразу с нескольких сторон. В том числе и от союзников.

Лучники, уже отошедшие к баталиям, перестали стрелять. В такой толчее невозможно не попасть по своим, и за спиной протяжно запели трубы, отводя стрелков еще дальше из-за их бесполезности. Время бросать их в бой с топориками и фальчионами придет еще не скоро. Слишком ценный ресурс, способный гораздо больше сделать за палисадом или засекой, чем в рубке.

Командиры на этой части поля, стараясь удержать фронт, перекидывали резервы. Двинулись алебардисты, квадрат пикинеров — наконечники ярко и зло сияют на солнце — разворачивался в сторону почти двух тысяч фихшейзской кавалерии, вырвавшейся из Бутылочного горла и теперь, в облаке пыли, обходящей армию с правого фланга, забирая далеко к югу, чтобы ударить в тыл. Им навстречу с бело-золотыми знаменами ириастской конницы уже выступили рыцари на могучих конях.

— Так-так-так, — процедил Винченцио, прикидывая, смогут ли фихшейзцы добраться до его ребят, если обогнут пикинеров, используя их для того, чтобы прикрыться от удара шедших рысью бронированных кавалеристов.

— Лу-учники-и-и-и-и!!! — Слабый вопль долетел до его уха слева, от Ситы, где стоял заслон пехоты из трех рот. Вопил какой-то бедолага, явно перепуганный.

Капитан «Виноградных шершней» повернулся в ту сторону, сразу оценил ситуацию. Больше сотни ублюдков, даворских стрелков, что уж тут говорить, лучших на западе, под прикрытием растительности подошли гораздо ближе, чем требовали их луки. И уже готовились к стрельбе.

Сунув пальцы в рот, Винченцио пронзительно, так что у самого заложило уши, свистнул, и его команду услышали все в отряде.

Треттинец нырнул за стоячую павезу за тройку секунд до того, как вокруг начали падать стрелы.

Давным-давно возле Лентра состоялась Битва Восьми Камней. Последняя битва Тиона, случившаяся уже после Катаклизма. Тарик узнал о ней случайно, когда Иорнада и Мэгг, фрейлины герцогини да Монтаг, читали госпоже о том далеком времени.

Теперь их нет. Ни фрейлин, ни её светлости.

Мертвы.

Остался только Тарик. Телохранитель, не справившийся со своей задачей. Обрекший себя на позор, пускай о нем знает лишь он, и никто больше.

Все равно это бесчестье.

Он не смог защитить ту, кого поклялся беречь, когда его пригласили в Шаруд. Даже не сделал попытки, что до сих пор грызло изнутри. Хуже того — вовсе не среагировал. Не заметил опасности.

Он. Золотой карп. Мастер меча. Один из лучших фехтовальщиков Карифа. Попросту не увидел угрозы. Расслабился. Счел, что ему удалось вытащить Захиру да Монтаг из клетки, в которую её заперли.

Что-то мелькнуло.

Всё.

Это всё, что помнил Тарик. Ну, еще смрадный влажный запах, словно кто-то дохнул ему в лицо. Он упал с лошади и пришел в себя от боли уже утром. Невидимые палачи прижимали к лицу раскаленные прутья. И это длилось, длилось, длилось...

Карифец, потерявший много крови, выжил лишь потому, что сердобольные путники увидели его на тракте и взяли на себя заботу о нем. Они выходили изуродованного незнакомца. Остановили кровь, спасли от лихорадки и даже попытались заглушить его боль. Лишь прежнее лицо не смогли вернуть. Никто бы не смог, кроме Шестерых.

Когда он встал на ноги, то попробовал вернуться. Обратно. Как должно. Но теперь в Шаруд не было больше трактов. Туда не пускали не только чужаков, но и своих.

Тарик убеждал себя, что обязан выяснить, что случилось с госпожой, обязан хоть как-то помочь ей. Дать знать, что жив. Найти способ вызволить герцогиню и отвезти на родину, как поклялся.

Он поклялся и не выполнил клятву. Узнал, что герцог скорбит о внезапной кончине матушки. И тогда, долгими путями, чередой битв, взлелеянной ненависти, желания бороться с тьмой, что расползалась вокруг со скоростью ирифи, Тарик оказался на Четырех полях.

Сражение бурлило вокруг него, утащив в карусель стали, в мелкую морось крови, в королевство агонии. Их отбросили от рубежа, и теперь бой кипел на всем открытом пространстве этого участка. От холмов до ручья.

Тарику пришлось расстаться с мечом. Сделал он это без всякого сожаления, ибо с двуручным кривым клинком, способным развалить человека без брони одним ударом, в такой толчее делать нечего. Карифец взялся за два длинных кинжала, коля в толпе любого, у кого не было зеленой ленты.

Клинки уходили глубоко в чужую плоть или скрежетали по доспехам. Он словно плыл в бурном стальном море, колеблющемся, бросавшем его то в одну сторону, то в другую. Сближая с врагами, а затем откидывая их от него. Вперед, назад, в давке. В клинче. Остервенело коля друг друга. Дробя, порой ударами шлемов в лица. Топча всех, кто не удержался и упал.

Своих и чужих.

Кинжалы стали скользкими от крови. Один выпал, когда он едва не выбил себе запястье, попав в край чужого щита. Другой застрял в груди врага, между ребер. Человек рухнул вместе с ним в массу людей, утонул под ней.

Могучей ладонью Тарик перехватил за рукоять падавший на него чекан, вырвал из руки нападавшего, проломил ему череп его же оружием. В давке едва не получил укол в глаз, отклонил голову, пропуская оружие мимо, лишь оцарапав ухо. Второго удара не последовало, солдата прикончил кто-то справа, карифец даже не увидел лица спасителя, так как не мог развернуться.

Он просто продолжал драться, и Шестеро хранили его.

Земля грохотала, заглушая все вокруг. Она скрыла в этом мерном дробном грохоте остальные звуки, пожрав шум битвы, куда двигался полк Менлайо. Дрожала от тяжелой поступи тысяч копыт.