Цветущий сад

— С удовольствием, — сказала Нэнси, удивляясь своим словам. — Может быть, я смогу навестить вас с моей дочерью Вери-ти, когда она прибудет на Мадейру. Она такого же возраста, как и вы, и должна приехать, очевидно, на следующей неделе.

Она стояла не шевелясь, чтобы случайно не коснуться Ра-мона. Ее глаза не отрывались от лица Тессы. Она не должна смотреть на Рамона. Не должна позволять его жгучему взгляду встретиться с ее глазами.

— Это было бы просто чудесно. — Васильковые глаза Тессы сияли. — Для нас это большая честь, миссис Камерон.

Нэнси улыбнулась:

— Я ненавижу формальности. Пожалуйста, зови меня просто Нэнси. Спокойной ночи, Тесса. Спокойной ночи, Рамон.

Ей все-таки удалось избежать его взгляда. Она услышала, как он резко втянул в себя воздух, почувствовала еле сдерживаемое напряжение его тела. Казалось, по сравнению с ней Хилдегард ничего не смыслила в актерском искусстве. В этот вечер даже Гарбо могла бы взять у нее несколько уроков актерского мастерства. Под руку с Чарльзом она вышла из комнаты. Рамон не произнес ни слова, даже не пожелал ей спокойной ночи. Внезапно огни люстр ослепили Нэнси, она почувствовала головокружение, затем все вокруг погрузилось во мрак, она споткнулась и упала.

Для Чарльза это было так неожиданно, что он не сумел удержать Нэнси. Она рухнула на пол у его ног. Лицо ее было мертвенно-бледным, темные волосы рассыпались веером на бежевом ковре.

— Нэнси, дорогая! — Чарльз опустился на колени, стараясь приподнять ее голову и плечи. Он догадывался, что она страдает, но не мог представить, что до такой степени. Она была публично унижена, и вот теперь лежит без сознания, а он не знает, что делать. Легче встретиться один на один с целым вражеским флотом. К ним подбежала служанка, и Чарльз облегченно вздохнул.

— Вы можете понести мадам? — спросила она.

— Да, конечно.

Он поднял Нэнси на руки и понял, почему Вир и Васильев были околдованы ею. У нее была шелковистая кожа, губы казались мягкими и беззащитными, как у ребенка. От нее исходил восхитительный аромат белого шиповника, который в изобилии рос в садах «Санфорда». Она слегка шевельнулась, и Чарльз напряг руки. В это время из танцевального зала с искаженным лицом выскочил Рамон.

Он попытался вырвать Нэнси из рук Чарльза, но граф решительно воспротивился. Терпение его истощилось.

— Вы уже много натворили за этот вечер, Санфорд! Вы виноваты в том, что случилось с ней, вы постыдно пренебрегаете чувствами других людей. Полагаю, вам следует вернуться к мисс Росман.

— Не будьте дураком!

Маленькая служанка беспокойно ждала, пока они в ярости смотрели друг на друга.

Глаза Нэнси дрогнули и приоткрылись. Рамон охрипшим голосом произнес ее имя:

— Нэнси!

Она отвернулась. Приглушенный грудью Чарльза Монткалма, ее голос прозвучал очень тихо, когда она сказала:

— Пожалуйста, отнесите меня в мою комнату, Чарльз.

— Конечно, Нэнси, — ответил Монткалм и холодно бросил Рамону: — Спокойной ночи, Санфорд. — Он быстро зашагал по коридору, обнимая Нэнси за шею и прижимая ее голову к своему плечу.

Глаза Рамона сверкали от гнева и боли. Щелкнув пальцами, он подозвал слугу и отрывисто произнес:

— Приехал доктор Оливейра. Пожалуйста, пошлите его немедленно к миссис Камерон в Гарден-свит.

— Хорошо, сэр. Сию минуту, сэр. — Слуга побежал выполнять приказание, а Рамон снова вернулся в танцевальный зал с мрачным и жестким выражением лица, скрывающим невероятную муку.

Мария поблагодарила графа и поспешила раздеть Нэнси, а затем натянула ей через голову ночную рубашку. Когда она откинула отороченное кружевами покрывало, раздался настойчивый стук в дверь. Сердце Нэнси учащенно забилось, разрываясь между надеждой и страхом. Мария открыла дверь одетому в темный костюм незнакомцу с докторским саквояжем, и Нэнси устало присела на край постели, готовая заплакать. Пришел доктор Оливейра, которого Рамон вызвал из Опорто, беспокоясь о ее здоровье. Он был небольшого роста, коренастым, с приветливой улыбкой и гладкими темными волосами. Лацкан его пиджака щегольски украшала белая гвоздика.

— Я хотел осмотреть вас завтра утром, миссис Камерон, — сказал он, подходя к постели, — но, как я понял, с вами случился очередной приступ. Позвольте мне…

Он осторожно оттянул вниз ее веки, проверил ногти, пощупал пульс.

— Доктор Оливейра, пожалуйста. В этом нет никакой необходимости.

— Есть, миссис Камерон. Здоровая молодая женщина не должна падать в обморок по неизвестной причине.

Его умные черные глаза проницательно смотрели на нее.

— Безусловно у вас малокровие и, я думаю, кое-что еще. Завтра я хотел бы тщательно обследовать вас.

Его тон не допускал возражений. Нэнси устало сказала:

— Не стоит обследовать меня, доктор.

— Тем не менее…

— Я знаю, что со мной, доктор. — Голос ее был глухим и усталым. — У меня анемия. Этот диагноз недавно поставил доктор Генри Лорример из Нью-Йорка.

Оливейра больше не улыбался.

— Понимаю. Значит, мистер Санфорд решил узнать мнение еще одного врача?

Нэнси покачала головой:

— Мистер Санфорд не знает о моем состоянии. — Она откинула волосы с лица. — Я не хочу, чтобы вы говорили ему об этом. Мистер Санфорд не муж мне и не родственник.

— Но мистер Санфорд очень беспокоится за вас.

Нэнси мрачно улыбнулась:

— Теперь уже вряд ли, доктор Оливейра. Думаю, мистер Санфорд будет рад услышать, что у меня анемия. Сожалею, что вам пришлось напрасно проделать такое дальнее путешествие.

— Я не думаю, что мой визит напрасен, миссис Камерон. С вашего разрешения я все-таки хотел бы обследовать вас.

— Нет, доктор. Извините. Я приехала сюда, чтобы убежать от докторов и не слышать о своей болезни. Мне ничем нельзя помочь. Уверена, что вы понимаете это.

Он кивнул с задумчивым видом.

— Надеюсь, вы выполните мою просьбу и не расскажете правду мистеру Санфорду?

— Я скажу ему, что у вас анемия, но не буду говорить, в какой стадии. Я еще навещу вас. Спокойной ночи, миссис Камерон.

Дверь тихо закрылась за ним, и Нэнси откинулась назад, на подушки. Единственным ее желанием было уехать куда-нибудь подальше с первыми лучами зари. Но она не могла уехать, не повидав Верити. Нэнси снова оказалась в зависимости, от которой пыталась освободиться. Она все время жила для Верити. И сейчас оставалась здесь и страдала, потому что Верити надеялась застать ее на Мадейре и будет переживать, если она уедет. Нэнси Ли Камерон, всегда такой гордой и независимой, больше не существовало. Теперь она снова будет только Нэнси Ли Камерон — матерью. Счастье дочери для нее важнее всего. А завтра она, Нэнси Ли Камерон — дочь, пойдет к отцу и скажет, что он вовсе не разрушил ее счастья. Что она по-прежнему любит его и сожалеет о своей несдержанности.