Цветы для профессора Плейшнера

О некоторых странностях судьбы

Отработано веками, Ничему не удивляйтесь… Одного гноили в яме, Оказалось, что — Сервантес. Ох, по городам и весям Погуляла плеть закона! Ежели кого повесят, Обязательно — Вийона! То ли плакать, то ль смеяться На породу человечью… Посадили тунеядца — Вышел с Нобелевской речью!

9 сентября 1987 года, среда

В годовщину Бородинской битвы Сыгран матч на первенство Европы. В Лужники приехали французы — В белых гетрах, хороши собой. Побежали, гол забили нашим, Бросились отыгрываться наши, Долго ничего не получалось, Но потом сквитали наконец. В годовщину Бородинской битвы, Поделив очки между собою (Одно нашим, а одно французам), В раздевалку скопом побрели. Кое-кто прихрамывал, конечно, Слава богу, все остались живы — И приятно лица бомбардиров Холодил осенний ветерок.

Утренний доклад (диалог)

— А что народ? — Бунтует, государь. Чего с них взять, с поганцев, кроме бунта… — Чего хотят? — Да хлеба. — Дать. — Как будто Уж съели весь. — Зады наскипидарь! Всему тебя учить… (Ест осетра.) — За скипидаром послано. — Ну то-то. Хоть этого с запасом. Что пехота, Не ропщет ли? — Весь день кричат «ура». — Дать водки нынче ж. (Кушает паштет.) С валютой как? — Валюты вовсе нет — Малюты есть. — Да, русская земля Обильна! (Доедает трюфеля.) Кто в заговоре нынче? — Ваша честь… — Неужто нету? — Непременно есть: Вот список на четырнадцать персон. — Казнить. (Пьет кофий.) — Дыба, колесо? — Ты их, мон шер, пожалуй, удави По-тихому… (Рыгает.) Се ля ви… Все трудишься. (Рыгает, крестит рот.) Все для народа… Кстати, как народ?

Таракану

Я не пожалею — расколюся: Я командированный сюда… Таракан, живущий в полулюксе, Что же ты не платишь ни черта? Ни рубля не внесши, ни полтины — Аль считаешь всех себя дурей? — Что же ты все бегаешь, скотина, По просторам комнаты моей? Что усы топорщишь, хорохорясь? Что по шкафу ходишь моему? Или ты совсем забыл про совесть? Или ты не русский, не пойму? Или нет управы супостату, Влезшему с ногами на карниз? Или я стерплю, прусак проклятый, Твой безродный космополитизм? Не надейся! В туалете зябком, Зоркость глаза удесятеря, Я тебя прихлопну правым тапком, Чтоб не жил ты больше там, где я!

Письмо эпохи перестройки

Маруся! ты в своем запросе Напомнила про ночь у пруда. Не будем забегать в вопросе — В нем нету ясности покуда. Скажу, чтоб не ходить кругами (Ты знаешь, я бываю резок),— Нам надо изменить регламент, Учтя балансы интересов. Ты или с Пашкой из совхоза, Или от Пашки отделяться! Пора по этому вопросу Тебе, Марусь, определяться. Ведь я ж потомственный аграрий, А Пашка выпивши опасен… Скажи с учетом всех реалий — Да или нет? А я согласен. В совхозе «Стремя коммунизма» Подходам старым нету места! Отчизна в рамках плюрализма Цветет от Пленума до Съезда. С тобой на хозрасчета рельсы Желаю лечь, пока не помер. Пиши. В надежде на консенсус — Иван Авдюшкин, округ номер…

* * *

Как попал под эту я обложку, Помню смутно. Только — кровь из носу. — Не вертись! Держи покрепче ложку! Жуй-глотай! (И я глотаю слезы.) С манных каш вытягивалось тело, Телу на линейку не хотелось. — Пионер, к борьбе за это дело. Будь готов! (Готов, куда ж я денусь!) У нее глазищи — в лазурите, У нее в авоське — апельсины… — Абитуриент, билет тяните! — Я тяну. — Вы тянете резину. Сопки ослепительные — ах ты, Самоволки сладкий промежуток! — Рядовой, пять суток гауптвахты! (Господи помилуй!) — Есть пять суток! И теряя строчки между делом, И стирая годы, как сквозь терку: — Имярек, зайдите к завотделом На пятиминутку, на планерку! В гроб сосновый, четырехугольный Лягу я в неведомые годы… — Не вертите головой, покойный! Что вы здесь не видели? — Свободы.

Когда я помру и меня отвезут в крематорий, Чтоб сжечь мои кости и в нишу мой прах запихнуть, Я стану любезен какой-нибудь славной конторе, Которой при жизни я не был любезен ничуть. И хлам моих папок немедля окажется нужным Стране и народу, лифтерам, швеям и врачам, И сорок поэтов о нашей поведают дружбе, И сто критикесс над строкою моей заурчат. Потом в мою честь назовут пивзавод или трактор. Возьмут интервью у вдовы и отснимут кино, И книжку издерганный музами главный редактор Подпишет к печати, что мог бы он сделать давно…