Цветы Эльби(Рассказы, сказки, легенды)
Шрифт:
— Баторы первыми не бьют!
— A-а ну, тогда держись!
Ударил дракон хвостом, что тянулся на тридцать верст, охотник в землю ушел по колено. Ударил еще раз — увяз Казял по самую грудь.
— Что, — прогремел дракон, — каково оно, твое солнышко, хорошо греет? — И ударил в третий раз.
Чувствует охотник: конец пришел, вспомнил он наказ матери своей и закричал:
— Мать-земля, вызволяй своего сына!
Тут его будто вытолкнуло наружу. Ударил он дракона саблей — мигом отлетела голова огненная на тридцать верст.
А Казял вынул юсман, что на грудном молоке замешен, съел его и почуял силу великую. Тогда ударил он еще раз —
Вспомнил тут охотник про чым, глотнул из него молока и в третий раз ударил. Покатилась третья голова дракона на девяносто верст, и потекла по ущелью черная кровь рекой.
Зашагал охотник дальше и вскоре отыскал мудрецов, и те ему очень обрадовались.
Повел их охотник домой, а там уже люди ждут не дождутся. Усадили стариков на высокое место посреди площади, поведали им свое горе.
— Как теперь быть? Холода одолели, хлебушек весь вышел.
— Чтобы снова стало на земле тепло, — сказали мудрецы, — надо вернуть уцелевшее солнце.
— Но как?
— Для этого, — сказал самый старый асчах, — нужно, чтобы оно поверило в наши добрые намерения. Отныне каждая женщина пусть вышивает на своих полотнах три солнца, что когда-то светили земле. Вышивки эти мы назовем хевел-терри — солнечными.
А мужчины должны изобразить светила на своих тамга — знаках. Так мы покажем солнцу, что поняли свою ошибку и раскаиваемся. Тогда, может быть, оно снова взойдет над землей…
Ендимер раскуривал потухшую трубку, а я спросил:
— Что ж, и вправду люди стали вышивать хевел-терри?
— Да, — ответил дед, — с того времени и пошли женские сурбаны. Их повязывали на голову, чтобы солнце увидело вышивку. Но несчастья на этом не кончились. Сбежавшие куштаны вынашивали месть. Стали они насылать на людей крылатых змей.
И опять на помощь пришли мудрецы.
— Надо изготовить огненные стрелы, — сказали они.
За дело взялся охотник. Люди подавали ему стрелы, и он едва успевал натягивать лук. Змеи падали, изрыгая огонь и пепел.
Наконец они дрогнули и повернули назад. А стрелы летели им вдогонку, и ни одна не миновала цели.
Еще над землею стлался дым побоища, а люди вновь собрались на площади, чтобы решить, как им вернуть солнце: мороз все сильней сковывал землю.
— Наверное, солнце не видит наших знаков, — сказали седобородые, — вышивки бледные, а хороших красок у нас нет. Ведь трава эскел, из которой получали краску, зачахла под снегом. Надо придумать, чем заменить траву.
Наступило молчание, все смотрели на кипу верблюжьей шерсти для вышивок, что серела на снегу.
И тогда выступил вперед Казял и поднял руку:
— Я найду краску, такую, чтобы она горела на солнце!
Был он бледен, губы сжаты, а глаза, будто вспыхнувшие зарницы…
И не успели люди опомниться — выхватил охотник из ножен меч и отрубил себе руку… Потом сделал шаг-другой и окропил своей кровью верблюжью шерсть.
Эта шерсть и пошла на вышивки. Стали вышивки такими яркими, так горели на женских платках и на мужских рубахах, что солнце, наконец, заметило их и засияло над землей.
Утихли метели.
Зажурчали в оврагах вешние воды.
Люди радовались весне, ожидая первого цветения, и готовили плуги, чтобы засеять воскресшую землю…
Эта история взволновала меня. Словно и не было ей от роду тысячи лет.
— А Казял, он что, погиб? — не удержался я. — Или это сказка.
Ендимер-мучи не ответил, и я понял, что зря спрашивал.
— Сказка… —
промолвил Ендимер, — сказке верить надо. В ней надежда и радость людская. И любовь. Кого народ любит — не забывает. До сих пор живут вышивки, стало быть, и он, охотник, живет. А ты говоришь — погиб…Костер погас, над нами сияли звезды, такие же далекие, таинственные, как в те времена, когда на земле чувашской рождалась легенда о баторе, вернувшем людям солнце.
ПЕСНЯ БЕЛОЙ БЕРЕЗЫ
О чем поешь стройная береза,
что так печально шелестишь листвой?
Между ног у меня — ведерко. В нем красноперки и несколько колючих ершей. Нет-нет и забьют хвостами: «чимбулт! чимбулт!» — то всплывут, то снова схоронятся на дне. Думают, нашли себе надежное местечко. Но это длится недолго. Стоит лодке качнуться, и в ведерке поднимается буря.
Не больше часа просидели мы с удочками в Хузах таппи. Отличное место Хузах таппи, какой только рыбы там не водится: стерляди, окуни, судаки, щуки — всего не перечтешь. Не зря по всему Юхминскому краю ходит о нем слава. Поймает рыбак где-нибудь крупного сазана, а говорит, что именно в Хузах таппи.
О Хузах таппи я слышал еще в пути: будто в давние-предавние времена погиб здесь в бою с врагами отважный хузах, что значит казак, из отряда Стеньки удамана [8] . Прибыл он к чувашам с грамотой бесстрашного Стеньки, звал на бой с помещиками. Здесь и повстречал он чувашскую девушку.
Полюбил ее. А отцу девушки не по нраву это пришлось. Так же, как и вольные речи казака. Богатый был старик, мстительный. Однажды ночью привел он царских стрельцов к водопаду, где после ратного дня отдыхал молодой хузах.
8
Так называли чуваши Степана Разина.
Голова его покоилась на коленях любимой. Задремал он и, конечно, быть ему схваченным, кабы не девушка — разбудила парня, и успел он вытащить свою острую саблю. Страшна сабля хузаха без ножен!
Понял сразу хузах, кто его выдал. Прорвал ряды стрельцов, бросился к старику — тот и вскрикнуть не успел. Упал замертво в пенный поток.
Бился хузах бешено. Ведь не только себя спасал, но и честь любимой. Молнией сверкала сабля, подаренная самим удаманом. Всех врагов порубил, сам, тяжело раненный, повернулся к девушке и вскрикнул, точно его в самое сердце ударили. На траве лежала она, не миновала ее секира стрелецкая, прямо в белую грудь вонзилась. Зашатался хузах, сделал шаг-другой к берегу, да и бросился с горя в водопад. С тех пор это место зовется в народе Хузах таппи, что значит — водопад казака.