Цветы и железо

— Я задержусь на полчаса: надоела мне эта борода, зудит под ней так, как будто пять лет в бане не был, — умоляюще попросил бородач.

— Сразу видно, что вы невоенный человек, — улыбнулся лейтенант, осторожно беря ножницы у мастера и разглядывая на них заводскую марку, точно только она его и интересовала. — Когда начальник даже ласково просит, это все равно приказ, и выполнять его нужно немедленно.

— Тогда слушаюсь! — быстро проговорил бородач и поднялся с кресла. Он виновато взглянул на парикмахера: — Сегодня приду. Ножницы должны быть острые и крепкие — у меня не волос, а проволока.

Парикмахер, не понявший шутки, обиделся.

— Я возьму у хозяйки, у нее есть для стрижки овец, — проворчал он.

— Вот-вот! — бородач закивал головой.

Через полчаса полковник остался с бородачом наедине. Они сидели друг против друга, и бородач не мог понять, почему так пристально смотрит на него начальник.

— Вы, товарищ Шубин, никогда не были разведчиком? — спросил полковник после длинной паузы. — Скажем, в мировую или гражданскую войну?

— Нет, я тогда был мальчишкой.

— Сколько же вам лет? — удивился полковник.

— Тридцать восемь.

— Отлично! — Полковник вскочил со стула и начал ходить по комнате.

— Я дал бы вам под шестьдесят, — сказал он и еще раз повторил: — Отлично!

Шубин не мог понять, что же здесь отличного: выглядит он гораздо старше своих лет, а представитель разведывательного отдела именно этим обрадован.

— Откуда у вас такая наблюдательность? — спросил полковник. — Вы дали ценные сведения. Ваши товарищи не заметили и одной десятой того, что оставили в памяти вы. А вы шли тем же путем…

— Я немножечко поэт, в молодости сочинял стишки, — проговорил с улыбкой Шубин. — А для поэта наблюдательность необходима.

— Безусловно! — живо согласился полковник. — Как там у вашего брата: «Зеленая прическа, девическая грудь, о тонкая березка, что загляделась в пруд?» Это надо видеть!

— Хороший поэт писал! — отозвался Шубин.

— Не в обиду будет сказано, поэты любят преувеличивать, любят приукрасить, — не спеша заговорил полковник, подходя к Шубину и пристально смотря ему в глаза. — Мы, разведчики, любим достоверную, очень точную наблюдательность. Существует пословица, что врут на войне и на охоте. Лично я считаю, что на войне вранье должно быть приравнено к измене Родине. На охоте — пожалуйста, можно врать сколько душе угодно, там это на пользу, особенно при неудаче: складная байка поднимает настроение!

Наблюдая за полковником, Шубин не мог понять причину экстренного вызова. Да и весь этот отвлеченный разговор пока не доходил до его сознания.

— Простите, товарищ Шубин, вас, кажется, величают Алексеем Осиповичем? — спросил полковник.

— Да.

— Вам не приходилось быть артистом, Алексей Осипович?

— В самодеятельном кружке.

— Так, так. Хорошо…

Шубин заметил, как снова метнули искру глаза собеседника, точно так же, как тогда, когда тот признал его за старика.

— Кого же вам приходилось играть? — полковник смотрел на Шубина суженными, с прищуром глазами.

— Всякие роли. Десятка полтора, пожалуй, сыграл…

— Какие больше вам давали: положительных или отрицательных персонажей?

— Чаще отрицательных. Для положительных ролей, говорят, физиономия и фигура не подходит. Глаза, говорят, у тебя хитрые, упитанность выше средней, в движениях мешковат. Вот и играл кулаков, лавочников. Однажды даже городового сыграл.

— И получилось?

— Старики говорили, вылитый Держиморда.

— Хорошо!

Полковник внимательно и, как показалось Шубину, с сочувствием смотрел на его одежду: грязный порванный пиджак, на котором оставили свои краски ржавая плесень болот и серая пыль дорог, штаны клеш, наскоро, по-мужски неаккуратно заштопанные, сапоги, перевязанные тонкой проволокой. Во всклокоченных длинных волосах Шубина запутались колючки, с порозовевшего от загара носа сползали лоскутки кожи. Представитель разведывательного отдела словно читал по его лицу и одежде, каким трудным был путь у этого человека, ускользнувшего от солдат противника, карателей и овчарок, прошедшего через огонь и непролазные болота.

— Последняя ваша работа, Алексей Осипович?

— Исполком райсовета.

— А до этого?

— Редакция районной газеты в Шелонске.

— В Шелонске уже с неделю немцы… А еще раньше? — допытывался полковник.

— В профсоюзе.

— Ну а раньше, еще раньше? С чего вы начали свой трудовой путь?

— Подпасок у кулака. Потом пастух.

— А после? — в голосе полковника Шубин уловил оттенок досады.

— Подручный у кузнеца. Пришлось быть и кузнецом…

— Где? — прервал полковник.

— В одной староверской деревне.

— Кузнец? — уже не Шубину, а себе задал вопрос полковник. — В староверской деревне? — Он закрыл глаза, опустил голову, подумал. — Это интересно… — Вскинул голову и проговорил с увлечением: — Это хорошо… Это преотлично, батенька мой! — Полковник положил руки на плечи Шубину и сказал совсем мягко: — Идите отдыхайте, Алексей Осипович. Сейчас девятнадцать часов. Завтра до двенадцати отоспитесь?

— Отосплюсь.

— В двенадцать прошу быть у меня. Волос не трогать — не бриться и не подстригаться.

— А я обещал парикмахеру, что сегодня зайду: мочи нет носить эту бороду!

— Ни в коем случае не трогать! — уже не просил, а приказывал полковник. Посмотрел, не сдержал улыбки. — Итак, до двенадцати часов… Отдыхайте, пока есть возможность, — закончил он многозначительно.

2

Уснул Шубин на сеновале мгновенно. И только когда проснулся — это было часов в одиннадцать, — вспомнил о вчерашнем разговоре. Вспомнил и задумался. Полковник имел какие-то планы, это было очевидно, но в чем они состояли конкретно — Шубин не догадывался. Нужен ли был разведывательному отделу лазутчик в тыл противника, связной в партизанский отряд или проводник для выходящих из окружения — точно и определенно сказать нельзя.

Малоконкретным было начало разговора и в этот день. Полковник опять посадил Шубина на стул, а сам ходил по комнате. Сегодня он смотрел на Шубина лишь тогда, когда слушал его ответы и словно хотел уловить в выражении лица и в интонации голоса то, что его могло вполне удовлетворить.

— У вас есть дочь? — спросил полковник.

— Да, есть.

— Хорошо!

Он постучал по стене, и к нему вошел лейтенант; увидев вчерашнего знакомого, он поздоровался и улыбнулся ему.