Цветы лазоревые. Юмористические рассказы
Шрифт:
– Ничего, ничего… В супружеском счастии стыда не полагается. Обхватывайте руками на манер кренделя…
– Извольте.
– Вот так… Чудесно… Теперь извольте к себе на грудь притягивать. Ты ведь у меня понятливая, а только брыкаться любишь. С твоей понятливостью я тебя живо на французский манер выучу! Ну, тяни!
– Да ведь уж я притянула, Николай Ларивоныч.
– Тяни крепче! Поддавай пару-то! Жми…
– Крепче уж и сил не хватает, Николай Ларивоныч… Ведь вы грузные.
– Первое дело ты то себе на нос заруби, что во время любовных поцелуев не модель говорить «вы» и «Николай Ларивоныч». Ни одна французинка этого не скажет. «Ты» и «Николя» –
– Же ву зем, Николя…
Раздался звонкий поцелуй…
– Не так, совсем не так!.. – воскликнул молодой. – Вот как французинки делают. А ты словно горшок об горшок… Да поцелуешь, а потом за щеку укуси. Эх, бывало, на этот счет Сюзета!..
Жена толкнула мужа в грудь.
– Подите от меня прочь, коли так… – сказала она.
– Что опять за антресоль такой? В чем дело? – выпучил на нее глаза муж.
– Не хочу я с вами и разговаривать!
– В каких смыслах? Что я такое особенное сделал? Сижу на стуле, как овца…
– Как же вы вдруг такие слова… «Эх, бывало, Сюзета»… Какая это такая Сюзета? Значит, вы с Сюзетой любовь водили…
– Ах, Настенька, Настенька! Сколь ты при своей красоте распречудесной глупа есть. Да Сюзета эта уж год как померши. Выпила лишнее, поехала на тройке, застудилась и Богу душу отдала. Человек промахнулся и лишнее слово сказал, а вы через это самое вампира ревностного супротив меня пущаете. Быль молодцу не укор, Настенька. Вы разочтите только то, что в те поры я холостым бегал. А теперь женился на эдакой амурной девице, которую можно приучить французским манером чувства свои распространять, так по мне хоть все французинки сдохни – так и то плевое дело.
Муж встал и прошелся по комнате. Жена сидела отвернувшись.
– Полно вам козыриться-то! Скажите лучше какое-ни будь французское слово почувствительнее да попронзительнее. Вас в гимназии не обучали тем куплетам французским, что Луиза Филиппо в «Демидроне» поет? – спросил он.
– В гимназиях таким мерзостям не обучают, – огрызнулась она.
– Отчего же мерзостям? Куплеты гладкие. Ну, скажите мне такие куплеты, каким вас обучали. Мне ведь все равно. Я французской словесности не понимаю. А мне что дорого? Мне дорого, чтоб вот при вашей ласке и французские слова… – рассказывал супруг и прилег на диван. – Настюша! Пожалуйте сюда… Сядьте около меня. Я буду после обеда засыпать, а вы мне французские стихи пущайте.
– Я все французские стихи давно уже перезабыла.
– Возьмите книжку и читайте по книжке. Ведь французские книжки у вас после науки остались.
– Вот еще, стану я у себя всякую дрянь держать! Все сожгла, как меня папенька с маменькой из гимназии взяли.
– Ну, так, без книжки присядьте… Взбейте мне прическу на голове и скажите на французский манер: «Ва, полисон!»
– И этого не желаю.
– Ну женушка! А ежели мы, как супруг, командуем вам в этих смыслах?
– Я не солдат, а вы не офицер.
– Ловко! В таком разе пустите хоть издали ласковое французское слово. Ну что вам стоит сказать: «Ва, полисон»!
– А вот не хочу Сюзетины слова повторять.
– Да это вовсе и не Сюзетины, а Лифосинины. Так Лифосина говорила, а не Сюзета. Сюзета говорила: «Мон шьян, шьян… О, бриган!»… Вот как Сюзета-то говорила.
Жена
плакала.– «Дождик, дождик, перестань, мы поедем на Ердань», – запел муж. – Из моей пронзительной любви к вам и вдруг слезы… Помилуйте, я из-за этого только и женился на вас, что вы французские слова знаете. А вы мне потрафить не хотите… Бог с вами, Настенька! Папенька ваш меня на пять тысяч в приданом обсчитал, а вы французские слова утаиваете. Что ж это такое, в самом деле?
– Разведитесь, да и переезжайте к вашим Альфонсинам да к Сюзетам.
– Благодарю покорно. За что ж мы на свадьбе-то проели полторы тысячи рублей? Да наконец, куда ж ты-то денешься, ежели я к Лифосинам пойду? Ведь мне тебя жаль. Ты у меня бабенка совсем разсупе деликатес, а ежели в тело войдешь и раздобреешь, так еще лучше будешь, но одно – насчет французских слов артачишься.
Ну что тебе значит?.. Ведь не отвалится у тебя язык… Скажи что-нибудь по-французски.
– Ля сигаль е де фурми… – произнесла супруга.
– Это что же обозначает?
– Любовные слова.
– Ну, вот и мерси, вот с меня и довольно. Теперь я спокоен… Ручку, Настенька! Видите, даже ручку целую. Адье… Я часочек соснуть хочу. Адье, Настенька!
– Адье, адье…
Супруг перевернулся на диване лицом к стене. Через минуту он начал слегка всхрапывать.
Зимний сад «Аркадия», в Новой деревне. Гремит военный оркестр. Гроты, фонтаны, развесистые пальмы… За столиками сидят компании мужчин. Кой-где есть и дамы. Виднеются бутылки со смолеными горлышками. Мелькают лакеи во фраках, с салфетками под мышками, перебегая от стола к столу; бродят цыганки в пестрых нарядах.
В зимний сад входит молодой человек с белокурой бородой и в бобровой шапке. Под руку с ним молодая женщина. Они останавливаются.
– Изволите видеть, Настенька, какой здесь капернаум аристократический… – говорит молодой человек. – Поди, тебе в таких палестинах никогда быть и не трафилось?
– Само собой, – отвечает молодая дама, озираясь по сторонам. – Откуда же мне, коли я жила при папеньке с маменькой на манер тараканьего положения? Ведь мы только разве в театр на Масленице, на Рождестве да на Пасхе, да и то всегда с прокламацией… Папашенька, бывало, ругается; мамашенька тоже супротив их ругательную критику подводит. Ах, как здесь чудесно!
– Ну, вот видите… А теперь супруг ваш законный на все эти гулевые палестины глаза вам открывает. Смотрите и чувствуйте, сколько влезет.
– Очень вам благодарна, Николай Ларивоныч.
– Теперь, Настенька, после пожара здесь все возобновили, но на этом самом месте прошлой зимой много я денег посеял. Такие карамболи выкидывал, что уму помраченье! Ей-ей… Даже раз что же… Побился об заклад с приятелями и во всей, как есть, одеже вместе со стерлядями и налимами в фонтале плавал. Фонтал бьет, а я плаваю.
– И не стыдно вам этим хвастаться! – покачала головой молодая жена.
– Отчего же-с? Воспоминания своих собственных карамболей всегда чувствительны. Ведь до полиции тогда дело не дошло, и вся эта антресоль кончилась без протокола, – отвечал молодой супруг.
– Ну, все-таки… Не знала я, что вы такой безобразник.
– Было, да прошло и быльем поросло. Вы только то возьмите, что ведь тогда я был холостой саврас без узды, а теперь сделался женатым солидарным мужем. Теперь уж аминь насчет этих хмельных колен! Пожалуйте к столику… Меня здесь все прислужающие лакеи знают. Эй, эфиоп! Гражданин! – крикнул молодой человек.