Цветы ненастья

Растворил в кипятке крепкий кофе, добавил ложку коньяка, немного сахара.

– Вот, Ольга, - он подал ей дымящуюся чашку. – Мелкими глотками, не торопитесь.

Она села на кровати, поджав ноги.

– Только свет, пожалуйста, не включайте. Выгляжу ужасно.

– Оля, давай на ты? Ладно?

– Хорошо… - она с безразличием смотрела в окно. – Спасибо вам! Дмитрий?

– Да. Просто Дима, зовите. К чему эти условности?

– Да. Дима, - повторила она. – Наверное, торопитесь? Побудьте со мной немного. Только ни о чем не спрашивайте… - она опустила голову на подушку, легла, свернувшись калачиком, накрылась одеялом.

– Я посижу, Оля, - ему было очень жаль девушку. Присел рядом.

Она прикрыла глаза и в вязком сумраке полутемной комнаты, ее исстрадавшееся лицо заметно расслабилось, обрело спокойное умиротворенное выражение.

Он долго смотрел на нее, вспоминая последние события. Коснулся ладонью ее волос, погладил слегка. Она не шелохнулась, дышала ровно, наверное, уснула.

Дима посидел еще немного и, тихо поднявшись, неслышно вышел в коридор. Выскользнул за дверь, плотно прикрыл, надеясь услышать характерный щелчок. Но замок был другой конструкции и без ключа не закрывался. Оставив все как есть, спустился вниз. Забрался в машину и долго сидел, глубоко задумавшись.

– Странно все это, - размышлял он об Ольге. – Одна ночью на кладбище!.. Какая она несчастная! – вспомнил ее измученное лицо.

Часы показывали третий час ночи. Дима уже и не знал, куда ему ехать ночевать. Домой, на тот берег…

– А заеду-ка я, к своей Эллочке. Вот и посмотрю, ждет ли она меня, - сумасшедшая шальная мысль внезапно пришла в голову.

Ее дом был недалеко и он, подъезжая, увидел, как в окне пятого этажа горит слабый приглушенный свет.

– Не спит! Читает наверно или телевизор смотрит, - почему-то обрадовался Дима.

Подойдя к двери, замер, прислушиваясь. Из квартиры едва слышно, но отчетливо, доносились тихие голоса. Сердце тревожно забилось…

Он вставил свой ключ, медленно повернул, и в приоткрывшийся проем уже выразительней и громче ворвались сладострастные женские стоны и утробное мужское рычание. Элеонора была не одна…

– Ну, вот и попались, голубки! – в висках бешено застучало. Странно, но он совсем не удивился. Видимо давно уже подготовил себя.

Осторожно ступая, заглянул в комнату. Светло-розовое отражение стоящего на полу светильника, мягким струящимся облаком заливало роскошный будуар прекрасной одалиски. Интимную обстановку дополняли разбросанная вокруг одежда, стоящие на ночном столике бокалы и открытая, наполовину опустевшая бутылка вина. В углу комнаты мерцающими отблесками горел экран работающего телевизора, включенного на малую громкость. На широкой тахте в сумасшедшем возбужденном упоении слились два разгоряченных обнаженных тела.

– Прямо как в эротическом триллере! – усмехнулся про себя.

Поглощенные друг другом они совершенно не замечали ничего вокруг. Дима, уже не таясь, свободно присел в стоящее рядом кресло и в полнейшем молчании, с интересом наблюдал за жаркими любовными баталиями.

– Как она кричит, как стонет! – с какой-то даже завистью думал он, слушая будоражащие крики распаленной распутницы. – Со мной гораздо скромнее себя вела.

Рядом с извивающейся Элеонорой громко пыхтело странное, поросшее дикой шерстью и желтым кабаньим салом, сомлевшее от немыслимого ритма, круглое, плешивое, неопределенного возраста, существо. Сильно и быстро раскачиваясь, юркими шаловливыми руками лаская притягательные прелести обольстительной весталки, это безобразное чудо-юдо, запрокинув голову и закатив глаза, в безумном похотливом экстазе громко шептало что-то нечленораздельное, какие-то странные непереводимые заклятья и, вожделенно задыхаясь, тонко повизгивало, испытывая, видимо, непередаваемое удовольствие.

Зрелище подобных игрищ было настолько необычным и завораживающим, что вся злость и ярость как-то незаметно приутихли, уступив место живому ироническому сарказму.

– Ну и любовника себе нашла! Прямо питекантроп какой-то… - внутренние ощущения были странными.

С одной стороны - щемящая обида, грусть, разочарование. С другой - даже облегчение, осознание того, что все, наконец, стало понятным. Огорчение изменой сменялось приступами сардонического смеха. Глядя как старается неуемное настойчивое чудище, никак не желающее остановиться, Дима не мог сдержать улыбки. Все же он решил дождаться сумасшедшего финала. Достал из наплечной кобуры «Макара», аккуратно вынул полную обойму. Оттянув затвор и убедившись, что в патроннике нет патрона, стал терпеливо ждать.

Комната переполнялась звуками. Тяжелое хриплое дыхание и звонкие трепетные стенания, сливались с пронзительным скрипом кровати. Наконец все стало превращаться в какой-то дикий утробный вой, протяжной неуправляемой волной, вырывающийся из самого нутра обоих партнеров. Невероятно быстро и часто задергавшись сотрясающимся от безудержных судорог телом, исходящее липким зловонным потом чудовище, тонко и жалобно запищало. Глубоко вздохнуло и, неожиданно ослабнув, обреченно затихло, полностью накрыв собой Элеонору, усталой бесформенной кучей неподвижно темнея на фоне белоснежных простыней.

– Браво! – Дима включил стоящий рядом торшер. – Молодцы! – он поднялся на ноги.

Толстяк с непредсказуемым проворством лихо скатился на пол и, забившись в угол, сжался в испуганный мычащий комок, с ужасом глядя как Дима, держа в руке пистолет, неспешно направляется к нему.

Элла, резво накрывшись одеялом, с паническим страхом в глазах, внимательно следила за ним.

– Ну что, сучонок? Попал? Прощайся с жизнью… - он направил на него ствол.

– Нет, нет… Не убивайте! Это не я! Это все она… - визгливо запричитало волосатое чудище. – Я… я не виноват! Я заплатил… Пятьсот долларов!

– Пятьсот долларов? – это была ошеломляющая новость. – Так вот оно что! Это не любовник! Ну, Эллочка! Ну, людоедка! – пронеслось в мыслях. Повернулся к ней:

– Что, любимая? Работаем? Мало тебе?

Она молчала, помутившимися глазами глядя на него. Вряд ли была в состоянии что-либо отвечать.

– Отпустите… - заплакало существо.

– Ну-ка, постой! – Дима ткнул дулом в подбородок. – Ты кто? Что-то лицо мне твое знакомо! Коммерсант?

– Я депутат, - хныкало чудище. – Городского законодательного собрания… Я больше не буду, - просительно хватал за ноги.

– Ясно! – он отпихнул раскаивающегося депутата.

– Где видеокамеры стоят? Говори, тварь! – он с ненавистью и презрением смотрел на блудницу. – На кого же ты, Эллочка, работаешь?

Она находилась в полной прострации, зубы лихорадочно стучали, она не сводила глаз с «Макарова». Дима убрал оружие.

– Ладно, живите! – поняв, что больше ему ничего уже не добиться, вышел, громко хлопнув дверью.

– Ничего себе новости! – он бесцельно мчался по ночному городу. – Кто у нас притоны и путан курирует? Нугзар! Вот гад! Но зачем ему моя личная жизнь? Ну, Элла! Стоп! Причем здесь я? Она нужных людей к себе в постель таскала, а он на них компромат собирал! Ну и дурень же я! Ну, Элла! – у него даже обиды на нее не осталось. – Работает девочка!

А вот на собственную несообразительность и недальновидность сильно расстроился.

– Как ребенка провела! Ладно, переживем…

Чувствовалась усталость, сильно хотелось спать.

– Куда теперь? – он вдруг подумал об Ольге. – Лежит там одна, в незапертой квартире, - «Крузер» уже разворачивался. – Поеду… к ней!

Вошел тихо, прикрыл дверь, заглянул в комнату. Она мирно спала, все так же свернувшись на просторном диване. Дима прошел в кухню. Плеснул в рюмку коньяка, мелкими глотками неторопливо цедил крепкий ароматный напиток. В голове приятно шумело, стало легче на душе.