Да, Босс!

Пусть Фогель забирает аромат, пусть подавится им. Пусть празднует свой редкий триумф над Адамом Левандовским. Это воровство было лишь верхушкой айсберга, с которым он столкнулся. Гораздо труднее было смириться с тем, что разбилось об лёд то, во что он так глупо и в одночасье поверил.

Адам знал, что его лаборатория сможет создать ещё миллион ароматов, а пиар-отдел — преподнести их так, что они если и не взорвут рынок — то заставят о себе говорить. И знал также, что Ева была первой и последней женщиной, которую он позволил себе полюбить. Просто потому, что больше ни за что не станет ввязываться в то, что называлось любовью. Больше не станет верить никому и ничему, как не верил до Евы. И жил при этом вполне счастливо. Но теперь почему-то оказалось очень трудно вернуться к той, прежней жизни, где не было Евы и не было проблем серьезнее, чем выбить очередной выгодный для себя контракт.

Боль, первые дни старательно заглушаемая им с помощью алкоголя, теперь угнездилась где-то в самой глубине сердца тупым осколком, напоминавшем о своем существовании лишь изредка, в самые тяжёлые моменты, когда врать себе, что жизнь продолжается, получалось плохо. Развод, прошедший быстро и беспрепятственно, и, что самое странное — с сохранением миллиона у Адама — избавил его от статуса женатого человека, но не мог избавить от воспоминаний о том, что принес ему этот брак. Но с воспоминаниями Адам по большей части научился справляться сам. А об отказе Евы от денег предпочитал не думать, чтобы не ворошить заново то, с чем уже почти привык сосуществовать.

Презентация флагманского аромата «Левандовски», отмененная Адамом, была изначально назначена в России на восьмое марта, как подарок женщинам в их праздник. Подарок, который сможет перевернуть сознание тех, кто был не уверен в себе. Презентация же Фогеля была назначена на конец февраля — видимо, он страховался на случай, если Адам всё-таки решит представить парфюм публике и стремился любой ценой его опередить, выдав разработку лаборатории «Левандовски» за свою.

Адам совершенно не следил за дальнейшими событиями в стане конкурентов, оградив себя от всего, что было связано с тем, что причинило ему столько боли. Он мотался по делам, вел переговоры, подписывал какие-то контракты… и нанял новую секретаршу. На этот раз перепоручив это отделу кадров и задав весьма конкретные и строгие критерии.

Конечно, у Марьи Васильевны было немало недостатков — печатать она умела только со скоростью черепахи и передвигалась примерно с тем же успехом. Кофе периодически путала с чаем, а если особенно не везло — то и с перцем. Половину рабочего дня она дремала, засыпая прямо в кресле, и сон этот не способна была прервать даже пожарная тревога. Зато ей было уже семьдесят четыре, и она ещё была в состоянии носить Адаму документы, хоть и путая при этом половину из них со страницами «Веселого урожая».

Но Адам терпел, довольствуясь тем, что теперь уж точно получил секретаршу, которую ни при каких обстоятельствах не захочется трахнуть.

Панов застал его лениво листающим каталог сайта, когда зашёл к Адаму в один из дней в конце февраля. В последнее время Юра был в кабинете у Левандовского частым гостем, потому что самые важные бумаги предпочитал приносить ему на подпись сам, не особо надеясь на то, что при рандомном разборе их Марьей Васильевной конфиденциальные документы не отправятся в мусорку, предварительно использованные как подложка для сушки семян или чего-нибудь ещё, чем развлекалась новая секретарша Адама в то время, когда не спала.

Панов беспрепятственно ворвался в кабинет, и, захлопнув за собой дверь, подлетел к столу Левандовского.

— Адам!

Тот посмотрел на него скучающим взглядом и молча приподнял брови.

— Ты смотрел последние новости?

Левандовский оттолкнул от себя компьютерную мышь и неохотно выпрямился в кресле.

— А что, похоже, что я тут смотрю новости? — саркастически поинтересовался он.

— Нет. Но неважно. Скажи, чем должны были пахнуть «Грей Маус»?

Взгляд Адама тут же потерял своё безжизненное выражение, став острым и колким:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что это важно. Ответь же ты мне!

Левандовский пожал плечами:

— Это был сладкий, дурманящий запах. Ежевика, пачули…

— Приятный?

Адам посмотрел на своего юриста так, словно у того вырос третий глаз. Или нос, размером как у Буратино.

— Ну а ты как считаешь? Разумеется.

— Адам, презентация Фогеля провалилась. Критики, журналисты и все, кто присутствовал там, говорят, что духи пахнут… как бы это сказать… кошачьими отходами.

— Мочой? — уточнил Левадовский, мгновенно вскакивая на ноги и пытаясь уложить в голове, что означал для него этот факт.

— Ну… да. Вижу, ты уже понял, что я имею в виду.

— Да, — кивнул Адам, срывая с вешалки пальто и направляясь к двери. — Осталось теперь только понять кое-что ещё.

— Куда ты? — крикнул вдогонку Панов.

— К своей жене! — отозвался Левандовский и промчался мимо стола Марьи Васильевны с такой скоростью, что старушка зябко поежилась во сне.

— Подожди! Ты же не знаешь куда ехать! — Юра кинулся следом за боссом, на ходу прихватывая со стола секретарши блокнот и ручку.

— Черт! — выругался Левандовский, останавливаясь и растерянно запуская руку в волосы.

— Я знал, что это пригодится, — улыбнулся Панов, быстро записывая на листке адрес и вырывая его из блокнота. — Вот, держи.

— Спасибо, — облегченно выдохнул Адам, быстро направляясь к лифту. — С меня премия.

— Да чего уж там, — отмахнулся Юра, но Левандовский этого уже не видел.

Охватившее все существо волнение скручивало нутро, не отпуская ни на миг, и Адам чувствовал себя так, словно внутри него все свернулось в тугой узел, давивший столь сильно, что способен был задушить. Мысли хаотично метались в голове, пока он мчался по данному ему адресу с такой скоростью и нарушая все возможные правила, словно каждая секунда имела значение. Словно если промедлит хотя бы немного — потеряет возможность всё исправить.

Ну почему он не дал ей тогда возможности оправдаться? Почему не выслушал? Почему настолько ушел в самозащиту, ограждая себя от того, что, по его мнению, ничего бы все равно не изменило? Почему сделал неверную ставку на самосохранение, хотя она была проиграна заранее? А итоге потерял два месяца жизни, которые больше были похожи на попытку выжить, чем на саму жизнь.

Конечно, то, что Ева передала не ту формулу, не отменяло самого факта ее поступка, но придавало ему новый смысл. Зная, что в деле замешана Вероника, нетрудно было предположить, что на Еву как-то надавили. Но Адам не мог понять одного: почему она не пришла к нему сразу? Почему не рассказала? Почему, хоть и передала не ту формулу, но — все же сделала это? Какой рычаг воздействия на нее применила Ника, что жена — ему до сих пор трудно было думать о ней как о бывшей — не доверилась ему?

Десятки, сотни, тысячи «почему» безумным хороводом вертелись в голове, сводя с ума. И Левандовский, стремясь поскорее получить на них ответы, отчаянно жал на педаль газа, выжимая из Бентли все, на что только тот был способен. Тридцать километров, отделявшие Екатеринбург от станции Хрустальной, которые в обычной ситуации показались бы сущим пустяком, сейчас ощущались как дорога длиной в бесконечность. И с каждой проходящей минутой и преодоленным километром Адам все меньше способен был здраво соображать и все больше чувствовал, как пожирает его изнутри тревога.