Да скроется мгла!

Разве Иерархия когда-нибудь подводила вас? А теперь вы хотите, чтобы она бросила все дела и занималась вами, потому что вы испугались — даже не потому, что вас обидели, а просто потому, что вам стало страшно!

А может быть, это просто испытание, которому мы решили подвергнуть вас, чтобы определить, насколько вы мужественны и находчивы? Что, если это — испытание? Какую жалкую неудачу тогда вы потерпели!

Но, возможно, Иерархии был нанесен удар какой-то чуждой силой, воспользовавшейся тем, что мы поощряем колдовство. И перед тем, как нанести ответный удар, мы выводим их на чистую воду, чтобы все о них узнать. Ибо Иерархия никогда не наносит удар дважды.

А если дело обстоит именно так, то элементарная стратегия запрещает вам сообщать что-то, дабы не спугнуть врага.

Скажу вам лишь одно: Иерархии известно о волнениях в вашем районе задолго до того, как вы сами осознали это, и они глубоко обеспокоена ими. Вот и все, что вам надо знать. И вы могли догадаться об этом. Не задавая вопросов!

Со спокойным удовлетворением Гонифаций заметил, что последние следы паники испарились. Сельские священники выпрямились и, кажется, вновь обрели человеческое достоинство. Страх все еще сквозил в их лицах. Но это был страх перед начальством, как тому и полагалось быть.

— Священники сельских приходов, к вашему прискорбию, вы предали Иерархию. Как видно из ваших сообщений, вы с начала волнений в вашей области — или назовем это испытаниями, — не сделали ничего и лишь взывали о помощи. А посему было предложено подвергнуть вас бичеванию, и я склонен согласиться с этим предложением. Впрочем, боюсь, вам и этого не выдержать — слишком мало у вас сил.

Иерархия охватывает земной шар, как пясть. И да ляжет на вас вечный позор того, что вы пытались ослабить пусть даже кончик ее перста. Я специально говорю «пытались», ибо мы следим за вами гораздо пристальнее, чем вы думаете, и готовы к неудаче малейшего из вас.

Ваше дело — не обмануть наше доверие!

Возвращайтесь в свои Святилища.

Делайте то, что должны были делать давным-давно.

Призовите все свое мужество и находчивость.

Страх — это оружие, которым должны пользоваться вы, и не позволяйте обращать это оружие против себя.

Вы обучены тому, как с ним управляться.

Используйте его!

Что до Сатаны, признаваемого вами, Властелина Зла, Черного Двойника Великого Бога, — он бросил насмешливый взгляд на Серсиваля, проверяя, как старый Фанатик отнесется к его словам, — изгоните его из своих городов, если это необходимо. Но никогда больше не опускайтесь так низко, чтобы верить в него!

И тут, когда вдохновленные речью Гонифация священники уже пылали страстью реабилитироваться, раздался смех. Стены Палаты Советов были звуконепроницаемы и достаточно толсты, и тем не менее, его жуткие зловещие раскаты были отчетливо слышны, словно кто-то насмехался над Иерархией, над любым лицом, осмелившимся утверждать, что действительно, а что нет.

Сельские священники сгрудились с кучу. Архиереи с большим или меньшим успехом пытались за надменностью собственных лиц скрыть испуг, догадки и судорожные размышления над тем, чем может быть чреват этот смех. Фреджерис смотрел на Гонифация. Старый Серсиваль трепетал от смешанного чувства страха и странного удовлетворения.

Но более всех был потрясен этим смехом слух Гонифация. Противоречивые мысли молниями вспыхивали у него в мозгу. И все же он старался не спускать глаз с сельских священников, противодействуя этому странному смеху. И он преуспел, несмотря на то, что глаза его округлились от переживаемых сомнений.

Смех судорожно оборвался.

— Ваша аудиенция окончена, — хрипло объявил Гонифаций. — Оставьте нас!

Священники поспешили к выходу. Шорох их одежд походил на шепот.

Старый Серсиваль поднялся и, как древний пророк, воздел трясущиеся руки по направлению к Гонифацию.

— Это был смех Сатаны! Это обвинение Великого Бога против тебя и всей Иерархии. Это наказание за многие века лицемерия и ханжества! Великий Бог спустил на мир своего черного пса — Сатану! — и, дрожа, он опустился на место.

Члены Совета тревожно заерзали. Кто-то презрительно хихикнул. Гонифаций вдруг ощутил ту же странную пьянящую пульсацию, которую пережил много лет тому назад, когда чуть не была открыта тайна его прошлого.

В удаляющемся хвосте сельской делегации вдруг началась какая-то суета, и вырвавшийся из толпы толстенький священник бросился к Гонифацию.

— Говори всему Высшему совету, брат Чуман! — остановил его Гонифаций.

Беззвучно отдуваясь, священник, как рыба, то открывал, то закрывал свой маленький ротик.

— Огромные ладони сомкнулись над братом Джарльзом и похитили его!

— Конкретно твой отчет! — хрипло потребовал Гонифаций. — Остальное мы узнаем от тех, кто сможет лучше рассказать нам обо всем!

Священник отпрянул, словно его окатили холодной водой. Он как будто только сейчас разглядел присутствующий Высший совет.

— Как мен было приказано, я спровоцировал гнев священника Первого круга брата Джарльза, — заговорил он своим тоненьким голосом. — Я сделал это, потребовав, чтобы простолюдинка Шарлсон Нория, к которой брат Джарльз продолжает испытывать эмоциональную привязанность, участвовала в службе в Святилище. Она известна своим непослушанием и патологическим страхом перед Святилищами, в результате чего я получил ее отказ. Тогда обвинил ее в колдовстве и, схватив за плечо, Приготовился наложить на нее тавро. Брат Джарльз ударил меня. Я упал, а потом…

— Твой отчет завершен, брат Чуман, — оборвал его Гонифаций.

В наступившей тишине зазвенел голос брата Фриджерса.

— Если нам предстоит выслушивать подобную чушь и бред, направленные на подрыв стабильности Иерархии, мне не придется просить об отлучении брата Гонифация. Это сделает за меня любой архиерей.

— Вы услышите все, — ответил Гоифаций. — А, услышав, поймете.

Но, произнеся это, он понял, что попусту тратит слова. Даже на лицах Реалистов были написаны подозрительность и недоверие. Взгляд брата Джомальда словно говорил: «Партия снимает с себя всякую ответственность за это дело. Ты должен сам управиться с ним, если можешь»

Маленький толстячок, казалось, хотел еще что-то сообщить. Его пухленький ротик обеспокоенно подрагивал. Гонифаций кивнул ему.

— Можно мне сделать дополнение к своему отчету, ваше преподобие?

— Если оно имеет отношение к твоему участию в деле.

— Имеет, ваше сиятельство, и очень странное. Когда я разорвал платье Шарлсон Нории, чтобы наложить тавро, в том месте, где я наложил лишь большой и указательный палец, виднелось три отпечатка.

Гонифаций почувствовал, что готов расцеловать толстяка, но, когда он обратился к нему снова, голос его оставался таким же отрешенным и насмешливым: