Да здравствует Государь!
Шрифт:
— Ради чего тогда? — повторила она.
— Ради вас Вероника Антоновна… Ибо я люблю вас — люблю — с тех пор как смею это делать — ибо Государь ныне женат.
Вероника грустно покачала головой про себя. При дворе она недолго близко и не с кем кроме Ольги да Алины (то есть уже — княгини Орбели) — не сошлась. Но отлично знала, что прежние цари держали фавориток и при живых женах… Конечно — батюшка Георгия был не таков — но вряд ли у покойного императоры до женитьбы был такой вот Охотничий домик. «С чем в люльку с тем и в могилку!» — любил повторять её отец слыша от знакомых — о ком-то — мол вырастет и остепениться.
Кауфман между тем пребывал в некоторой
— Вероника… соглашайтесь! — сказал он вместо этого, постаравшись придать голосу подобающую генералу твердость.
— Это… не правильно, — попыталась возразить она; пробормотала, словно разговаривая сама с собой:
— Почему же нет? — спросил Кауфман.
— Но мы… не можем… Мы не должны!
— Но почему же? — мягко и настойчиво осведомился он.
— Зачем я вам! — растерянно помотала на головой.
— Неужели это так трудно понять? Вы — самая красивая женщина, которую я встречал в своей жизни, еще вы самая умная, самая восхитительная и самая добрая.
— Вы не должны так говорить, — всхлипнула Вероника. Это… не правильно, не правильно!
— Любовь приходит и становится всем, о чем и мечтают и на что надеются всю свою жизнь. И ее не интересует — что люди думают о ее правильности. Увидев, как вздрогнула Вероника, он тихо добавил:
— И именно этой любовью я полюбил вас.
— Александр Александрович… — печально произнесла Вероника. Я … вы прекрасно знаете кто я такая и какое место занимала при дворе.
— Вы та, которая была дорога моему императору! — отчеканил Кауфман.
— Можете называть это так, если вам угодно… («Дорога?» Двадцать тысяч рублей положенных на ее имя Вдовствующей императрицей и в самом деле — хорошая цена!)
— Я соблазненная и брошенная женщина — и мать незаконнорожденного ребенка… («Бедная моя Аглаша — ты вырастишь — и как я тебе объясню, почему у других девочек есть папа а у тебя — нет?») Оттого я собственно и оказалась… вместе с госпожой фон Мес… и другими. Даже если мой… муж лгал и брак законен — тем хуже для меня: ибо я в таком случае еще и неверная жена, которой при разводе полагается семь лет покаяния до нового замужества.
— Вы — жертва мерзавца растоптавшего вашу любовь! — воскликнул он. Вероника Антоновна — доверьтесь мне — и все решиться. У вас будет муж — муж перед Богом и людьми а у вашей дочери — отец!
— Вас назначают в Святейший Синод? — не сдержалась она чтоб не уколоть собеседника.
— Нет — он ничуть не обиделся — но смею думать мое слово что-то значит для господина Победоносцева — который хоть уже и не глава Синода но имеет там немалый вес. Вероника — решайтесь…
Она смотрела на этого не по-немецки темноволосого красавца-мужчину в расцвете лет — как ей было известно — предмет тайных воздыханий многих дам познатнее её да и побогаче. Стоит ей сказать только слово и…
И ей придется ложиться с ним в постель и подчиняться его желанию — месяц, год, всю жизнь… Рожать ему детей. Терпеть его капризы и лишь смиренно опускать глаза в ответ на грубость… И молчать если он попрекнет ее прошлым — ибо нечего возразить. Но… — вдруг зашептал тихий вкрадчивый голосок — разве ты одна такая в мире? Сколько девиц выходят замуж сосватанные матушками-тетушками за тех, кого иногда
толком и не видели? И живут долго и счастливо. Вот ты вышла замуж по большой любви — как оно — славно получилось?А еще вспомнился — как будто вчера — последний день перед отъездом в Петербург. За окном — прибитая первым снегом ржаво-бурая листва поздней осени… В мезонине звенит беспорядочным перебором струн гитара… Гитара цыганская — мамина, а вот играет отец — выпив с горя.
Сама же Аглая Гурьевна молча глядя исподлобья следила за тем, как Вероника собирала вещи…
— Был бы кто другой — прокляла! — вдруг хрипло выдала мать. Потаскухи да гулящие в моем роду случались — не без того. А вот продажных не было. Прабабка твоя пана знатного по мордасам кошелем с червонцами отходила который он ей за пазуху сунул. Дед твой — мой отец — купца венгерского мало на нож не насадил когда он меня в тринадцать лет купить хотел… Я отчего ведь простила тебя, пустоголовую: любила ты этого своего Амнеподиста — шута горохового. А от любви, известно, ума решаются — и люди тебя куда побашковитее! Но… здесь дело другое — это царь русский. Царь он от Бога… Не от цыганского — Дуввеля или еще какого — от Бога Живого… Царь русский нас когда-то вольными людьми сделал — а в Валахии еще при моем отце рома рабами были! Долг на всех людях нашей крови перед царями. Так что — не осрами! Может и будет еще с тебя толк — во дворцах тоже люди живут… — непонятно закончила она и вдруг крепко расцеловала — перекрестив.
— Вероника…
— Да… — коротко бросила она шагая как с обрыва в омут.
— Вы хотите сказать… — даже пошатнулся Кауфман.
— Да — Александр Александрович… — ее душили слезы но она изо всех сил старалась не подавать виду.
Она хотела было добавить что то вроде — «Я не обещаю вас любить, но буду вам верна…» Но тут перед внутренним взором ее снова возникли грозные очи матушки:.
«В ноги падай, дура — и благодари!»
— Я… постараюсь чтобы вы не пожалели о своем выборе! — вместо этого произнесла она.
А сейчас — простите — но я хочу побыть одна…
…Вероника не помнила как вернулась в свои покои.
Она пыталась ни о чем не думать, но мысли как назло переполняли ее — так что ощущалась боль в висках. Присев на узкую — по одному когда то установленному для фрейлин двора образцу «девичью» кровать она тут же вскочила и принялась мерить шагами свою комнату. Она все пыталась успокоиться и подавить в себе новое вспыхнувшее чувство, название которому не могла дать.
Она прощалась.
Никогда больше…
Сейчас исчезали умирали ее мечты — в которых она не призналась бы никому — которые и от себя то таила…
Никогда больше…
…Его теплые руки на её плечах… Его дыхание рядом… Его ладонь на бедре…
Мечты быть с Ним — любовницей, фавориткой, женщиной с которой удовлетворяют томление в чреслах — но быть С НИМ — и плевать о чем говорят за спиной.
— Только бы Ты всегда был рядом…
Дети — его дети которые у неё могли быть — как есть дети от балерин и купчих у его дядьев…
Никогда больше…
— Будь счастлив, мой царь! — прошептала она и разрыдалась.
— Ваше императорское величество, — прошу вас подписать…
Георгий слегка опешил — неужели отставка? И кто — Кауфман!
Однако виду не подал и принялся изучать рапорт словно забыв о вытянувшемся перед ним генерале.
Так — рапорт о разрешение вступить в брак…
— Извините — Александр Александрович — но почему я? Обычно такое разрешение дает полковой командир.